Собрание сочинений в семи томах. Том 4. Пьесы

Сторож. Куда?

Адам. В наш храм!

Сторож. Послушай, старик, хоть и жаль мне вас, но гляди — возьму палку. Отправляйтесь на ночь в какой-нибудь хлев. (Скрывается под лесами.)

Поскребыш. Да, теперь каюк. А как хорошо нам было в пещере…

Альтер Эго. Каюк! Что скажешь, Адам?

Адам. Я этого ждал! Я же знал, что… что… (Рыдая, бессильно опускается на землю.) Господи, как ужасно быть творцом.

Темнеет.

Альтер Эго. Адам, у тебя есть еще Пушка отрицания. Она под тобой, только руку протянуть. Протянуть руку — и кара, протянуть руку — и искупление. Адам, как ты поступишь?

Адам. Оставь меня! Ради бога, оставь!

Альтер Эго. Разве ты не дошел до предела страданий и боли? Адам, неужели ты это так оставишь?

Сторож выходит с молотком и красным фонариком.

Сторож. Я же еще и скобы выпрямляй! Проклятая жисть!

Поскребыш. Собачий холод.

Сторож. Чертова работа.

Альтер Эго. Отойди, Адам! (Бросается на землю, ищет место, где была зарыта Пушка.)

Сторож. Пропади он пропадом — весь этот мир!

Поскребыш. Провались он в преисподнюю!

Сторож. Разрази его гром!

Альтер Эго(выворачивает камень). Адам, Адам, Пушку отрицания сперли!

Раздается гулкий удар колокола.

Сторож. Ага, — новый колокол.

Адам(выпрямляется). Это она! Она! Слышишь?

Альтер Эго. Пушка отрицания!

Адам. Узнаю ее по голосу! Моя Пушка! Слышишь, как гудит?

Поскребыш. Отбивает: бим-бам, бим-бам!

Альтер Эго. Отбивает: нет! нет!

Адам. Отбивает: да! да! да!

Альтер Эго. Нет! Нет! Нет! Нет!

Адам. Да! Да! Да! Да!

Поскребыш (стучит ложкой по своему котелку). Бим-бам, бим-бам!

Сторож(стучит молотком по наковальне, выпрямляя скобы). Раз! Два! Раз! Два!

Звон бесчисленных колоколов.

Поскребыш. Это мой котелок так звенит!

Сторож. Это звенит мой молоток!

Альтер Эго. Это гром моего отрицания!

Загорается Око Божье.

Глас Божий. Это я звоню во все колокола мира!

Поскребыш. Бим-бам!

Адам. Да! Да!

Альтер Эго. Нет! Нет!

Адам. Боже, что это — «да» или «нет»?

Альтер Эго. Эй — «да» или «нет»?

Глас Божий. Слушай!

Бесчисленные мужские и женские голоса. Выкрики, смех.

Слушай!

Глас Божий переходит в торжественный хорал.

Хоры за сценой. Осанна, осанна! Слава творцам!

Сторож(снимает шапку). Праздник у людей.

Благовест и пение стихают.

Глас Божий. Адам-творец!

Адам. Я тут.

Глас Божий. Ты оставишь все, как есть?

Адам. Да! Да! Да!

Глас Божий. Я тоже.

Удар колокола.

Занавес

Белая болезнь [78] Драма в трех действиях и четырнадцати картинах

78

О том, как складывался замысел пьесы «Белая болезнь», К. Чапек подробно рассказал в предисловии к драме своего друга, пражского зубного врача Иржи Фоустки «Орудие жизни» (1937).

В самом начале 30-х годов Фоустка предложил Чапеку написать утопический роман о враче, который, найдя средство борьбы с охватившей все континенты эпидемией рака, диктует правительствам и народам свои условия и создает идеальное мировое государство. Идея не увлекла писателя, так как он, с одной стороны, не мог себе представить идеального мироустройства и не сочувствовал человеку, который бы стремился навязать свою волю всему человечеству, а с другой — уже использовал сходный сюжетный мотив в романе «Кракатит». Позднее Чапек, отец которого был врачом, хотел написать настоящий «панегирик» этой профессии, но образ врача-диктатора не укладывался в его представления о медицинском мире, ибо врач прежде всего «защитник жизни» и борьба, которую он ведет, — борьба оборонительная. «Этим я не отрицаю, — писал Чапек, — что человечеству иногда бывает нужен врач — вождь и реформатор; но в мире моего опыта для него не было места…» [К. Capek. Divadeln'ikem proti sv'e vuli, s. 323.]

В середине 30-х годов отношение писателя к этому замыслу изменилось: «Мне вдруг стало ясно, — вспоминал он, — что тот врач, специалист в области жизни, сражающийся по долгу профессии и по внутреннему призванию за жизнь каждого человека, не мог быть диктатором, но, наоборот, должен был стать человеком, который до последней возможности борется за индивидуальное человеческое право на жизнь. […] Тем самым первоначальный замысел повернулся, так сказать, на сто восемьдесят градусов; от руководства миром к защите каждого человека; тем самым он обрел для меня новую актуальность в эпоху, когда гуманизм, демократия, человеческое право и личная свобода находятся в обороне; и одним поворотом руки из этого возникла основная концепция „Белой болезни“» [Tам же, s. 324–325.].

На вопрос, долго ли он работал над пьесой, Чапек ответил: «Месяц. В голове я носил ее три года»[F. Feigel. Karel Capek o 'uspechu «Bil'e nemoci». — «A-Zet rann'i», 5. III. 1937.]. Возможным дополнительным импульсом послужило сообщение о том, что ряд видных медиков отказались лечить Гитлера (в чешской печати оно появилось в январе 1936 г.). К работе над текстом Чапек приступил в начале марта 1936 года. Первый вариант, работа над которым была завершена летом 1936 года, существенно отличался от окончательной редакции (конец лета — середина декабря 1936 г.).

В первом варианте главного героя, противостоявшего Маршалу, звали Герцфельд, причем подчеркивалось его еврейское происхождение. Сигелиус именовался не советником двора, а всего лишь медицинским советником. Основной конфликт пьесы трактовался более узко, противопоставление главного героя пьесы и Сигелиуса было менее резким.

Незадолго до премьеры в журнале «Чин» было опубликовано интервью с Чапеком под красноречивым заголовком «Сигнал предостережения». «Вы спрашиваете меня, — сказал писатель, — является ли белая болезнь символом. Первоначально я не задумывал ее как символ. Белая болезнь — просто драматургический прием, фон, на котором можно лучше и яснее обрисовать конфликт. […] Впрочем, впоследствии белая болезнь стала для меня символом, символом современного разложения белой расы и мира. Белая болезнь в моей пьесе вызывает и воспоминание о средневековье с его грозными эпидемиями; это также какая-то эпидемия, против которой люди не знают лекарства. Сейчас, когда мы во многом видим вокруг себя возвращение к средневековью, к его методам, и сама природа словно бы возвратилась к такому варварскому вмешательству. […] Должна ли настать столь страшная катастрофа, чтобы человечество опомнилось на пути к губительным потрясениям и смертоносной гонке вооружений? Как драматург, я использую, разумеется, решительное средство против заблуждающегося человечества. Конечно, если б я не верил, что людей можно пробудить на путях разума и духа, „Белая болезнь“, вероятно, не возникла бы. Именно потому, что я верю, я использую этот решительный призыв: „Белая болезнь“ — призыв к совести и честному разуму всех, сердцу кого близки судьба Европы, судьба спокойного развития, судьба человечества вообще […]» [К. Cареk. Varovn'e znamen'i, — «Cin», 14. I. 1937, № 1, s. 3–4.].

Премьера пьесы состоялась 29 января 1937 года в Сословном театре в Праге (вспомогательная сцена Национального театра). В том же году пьеса вышла отдельным изданием в издательстве Франтишека Борового.

Вокруг «Белой болезни» развернулась острая политическая борьба. Еще до премьеры германский посол в Праге потребовал, чтобы была изменена фамилия барона Крюга (намек на немецкое der Krieg — война), так как видел в ней тенденциозный выпад против немецких королей оружия. Поэтому в постановке Национального театра этот персонаж фигурировал под скандинавизированным именем Олаф Крог. Бурная реакция зала отражала политические симпатии зрителей. Реакционная печать начала травлю пьесы и ее автора. В защиту Чапека решительнее всего выступила коммунистическая пресса (Ю. Фучик, Л. Штолл).

Чапек принял участие в работе над сценарием кинофильма «Белая болезнь», поставленного в конце 1937 года. В финале фильма доктор Гален посылал свое лекарство народу одной из малых стран, чтобы она могла бороться против белой болезни и агрессии.

После мюнхенской капитуляции пьеса и фильм были запрещены.

21 мая 1937 года Томас Манн писал Чапеку из Цюриха: «Вы, наверное, уже знаете о триумфальном успехе, который имела вчера вечером ваша пьеса „Белая болезнь“, но, несмотря на это, я хотел бы поделиться собственными впечатлениями и сказать вам, какое исключительное воздействие она произвела на нашу публику и на нас, присутствовавших при этом. Право, должен поздравить Вас с победой. Не могу не поражаться мастерской смелостью, с какой вы овладеваете театром и используете его средства для реализации и формирования духовного и идеального. В пьесе есть фантастика и символика, которые можно найти и в Вашей прозе, и здесь они, так же как и там, соединяются с величайшей живостью и пластичностью […]» [К. Capek. Divadeln'ikem proti sv'e vuli, s. 380.].

На русском языке «Белая болезнь» впервые опубликована в 1950 году.

Предисловие

Несколько лет назад мой друг доктор Иржи Фоустка предложил мне такой сюжет: врач, открывший лучи, уничтожающие злокачественные опухоли, обнаруживает, что лучи эти одновременно являются «лучами смерти». С их помощью он становится властелином мира и непрошеным спасителем человечества. От этого сюжета у меня сохранился в памяти образ врача, который каким-то образом держит в руках судьбу людей всего мира. Но в наше время столько деятелей решают или стремятся решить судьбу народов и человечества, что я никогда не прельстился бы возможностью прибавить к ним еще одного, если бы меня не побуждала к этому настоятельно сама наша эпоха.

Один из характерных признаков послевоенного времени — отход от того, что кое-где почти презрительно называют «гуманизмом». Это слово означает благоговейное уважение к жизни и правам человека, любовь к свободе и миру, стремление к правде и справедливости и другие нравственные постулаты, которые, в духе европейских традиций, считались доселе смыслом человеческого прогресса. Как известно, в некоторых странах и у некоторых народов воцарился совсем иной дух: не человек, а классы, государство, нация или раса считаются там носителем всех прав и единственным предметом уважения, но уважения уже чрезмерного: нет ничего выше их, ничто морально не ограничивает их волю и права. Государство, нация, режим наделены всемогущим авторитетом. Личность, ее свобода духа и совести, право на жизнь и независимость фактически и морально целиком подчинены так называемому коллективному, но, по сути, чисто автократическому, на насилии основанному строю. Проще говоря, положение в мире таково: дух политического авторитаризма воинственно противостоит европейской морали и демократическому гуманизму. Из года в год этот конфликт все грознее обостряется на международной арене, но одновременно он — внутренняя проблема каждого народа. Внешне он всего отчетливее проявляется хронической военной напряженностью в нынешней Европе и растущей склонностью решать политические вопросы средствами насилия и убийства.

Правда, нынешнему мировому конфликту можно дать также экономическое и социальное истолкование, можно рассматривать его в биологическом плане — как борьбу за существование. Но самый драматический его аспект заключается в столкновении двух великих антагонистических идеалов: на одной стороне нравственный идеал общечеловеческой гуманности, демократической свободы, всеобщего мира и уважения к жизни и правам каждого человека; на другой стороне — динамический антигуманный идеал власти, абсолютного господства и национальной или иной экспансии, для которой насилие — желанное средство, а человек и его жизнь — только орудие. Пользуясь принятыми ныне терминами, можно сказать, что это конфликт между идеалами демократии и идеалами неограниченной, честолюбивой диктатуры. Именно этот конфликт во всей его трагической актуальности и побудил меня написать «Белую болезнь».