Собрание сочинений в семи томах. Том 5. Путевые очерки

В серых рассветных сумерках сверкают огни Европы. Что поделаешь, это — конец пути. Из Руйаны выплывают рыбачьи баркасы, — такие же, как на Лофотене, только паруса у них поставлены чуть иначе. А «Хокон Адальстейн» сейчас, наверное, держит курс на север, мимо скал Лофотена.

Да, да, славный это был пароход [453] и доброе путешествие.

Картинки родины [454] (рисунки К. Чапека)

453

О нем действительно можно говорить в прошедшем времени — «был», — ибо я успел получить от его капитана такое письмо:

«Nun ist meine alte dampfer Hakon Adalstein degradiert. Alle die Cabinen sind weghgenommen, auch den salong wo wir essen, nun sind sie nur f"uhr ladungen. Es war traurig f"uhr mich zu sehen, when ich meine alte dampfer liebte. Ich bin nun auf dem dampfer X. Y. laufen zwischen Bergen und Kirkenes mit post und passaschiere, aber diese ist nicht so gut wie meine alte»

[«Мой старый пароход „Хокон Адальстейн“ совсем сломали. Все каюты разобраны, также и салон, где обедали, — теперь там помещение для груза. Грустно мне было смотреть на него, ведь я так любил свой старый пароход. Теперь я служу на пароходе „Кс. И.“, совершаю рейсы между Бергеном и Киркенесом, вожу почту и пассажиров, но этот куда хуже моего старого» (искаж. нем.).]

И да почтим мы его память последней точкой.

454

Осенью 1936 года, возвратившись из путешествия по северу Европы, Чапек задумал написать книгу путевых заметок о родном крае.

По свидетельству жены писателя, он собирался предпринять ряд поездок по Чехословакии и описать их. Политические события ближайших лет и преждевременная смерть помешали Чапеку выполнить свое намерение. В наследии Чапека остались только подобранные им для будущей книги очерки, ранее написанные на эту тему.

Главка «Родной край» была подготовлена писателем для альманаха «Кмен», посвященного высказываниям известных писателей о родине, который должен был выйти в 1939 году, но в оккупированной фашистами стране не вышел.

Эпиграфом к книге взят ответ К. Чапека на анкету, организованную газетой «Ческе слово», 1938, №№ 13/11, в которой приняли участие также М. Пуйманова, И. Ольбрахт и другие известные писатели. Большая часть очерков, составивших книгу, публиковалась в «Лидовых новинах».

Переводы сделаны по изданию: Karel Capek. Obr'azky z domova. Praha, 1954.

Картинки Чехии

Родной край — это край нашего детства, край первых и потому наиболее сильных впечатлений, открытий и узнаваний. Туда не надо возвращаться, потому что, куда бы тебя ни занесло, ты никогда не перестанешь там жить. Родной край — все равно, что родной язык, и если кому и приходилось говорить или писать на чужом языке, он не перестает думать и мечтать на языке своего детства. Это не что-либо привнесенное, а нечто более сильное, исконное, это немного твоей собственной души, твоего я.

О нашем крае

Это — угол между Упой и Метуей, между Бабушкиным долом [455] и отлогой котловиной Ирасекова [456] Гронова. Подымись на любой холмик, — увидишь на севере Снежку, на востоке Бор и Гейшовину, огромные пограничные камни страны. Тут же рядом проходит языковая граница: только в Трутнове — немцы, а в деревнях — в Жацлерже, в Олешнице, всюду — говорят на языке, которого вообще никто не понимает. На холмах живут спириты-ткачи; вдоль рек тянутся поля былых сражений: Трутнов, Скалице, Наход и ниже Садовая, [457] — с стройными памятниками, на которых указано, сколько там пало молодежи. Это край отлогих и довольно скудных полей, березовых рощиц и воспоминаний о двух великих людях: о Божене Немцовой и Алоисе Ирасеке.

455

Бабушкин дол — местность в Восточной Чехии, названная в честь героини повести выдающейся чешской писательницы Божены Немцовой (1820—1862) «Бабушка» (1855); ратиборжский мельник, Викторка — персонажи этой же повести.

456

Алоис Ирасек (1851—1930) — выдающийся чешский писатель-реалист, автор широкоизвестных исторических романов и повестей, ниже упоминается четырехтомный роман-хроника «У нас» из времен чешского Возрождения (1896—1904).

457

Трутное, Скалице, Наход... и Садовая. — чешские города, близ которых разыгрались кровопролитные сражения во время австропрусской войны (1866). Под деревней Садовая 3 июля 1866 г. австрийская армия потерпела крупное поражение.

Что касается Божены Немцовой, то о ней мог бы, наверно, что-нибудь рассказать мой покойный дедушка из Жернова, да я не удосужился его расспросить, пока бедный старик был жив. Но отец мой [458] до сих пор помнит ратиборжского мельника, который до старости был великий плут, и еще — безумную Викторку. Потому что, к вашему сведению, та не умерла так, как описано в «Бабушке», а еще долго жила, низенькая, с круглым морщинистым личиком, похожим на яблочко, и приходила просить милостыню к Чапекам в Жернов: придет и не говорит ни слова, пока ей не подадут хлеба, и оттаскала моего отца за волосы, когда мальчишки стали кричать ей вслед разные гадости.

458

Отец писателя, Антонин Чапек (1855—1929) был врачом в Малых Сватонёвицах, а позже, в 1890—1907 гг. — в Упице.

А мой дедушка с материнской стороны был из Гронова; он торговал зерном, а впоследствии держал льномялку. Этот дедушка мой очень хорошо знал папашу Ирасека; тот был булочником и пользовался услугами моего дедушки, который ездил с зерном до самого Градца и возил туда гимназисту Алоису из дома поклоны, ковриги хлеба, а иной раз и шестикрейцеровую кредитку. Моя бабушка со стороны матери была из среды маховских лесорубов; однажды, в старости, перечтя все Ирасеково «У нас» (вслух, как молитву), воскликнула признательно:

— Как славно!

И могу засвидетельствовать: по собственной памяти и понаслышке подтвердила все, что описал там Ирасек: сказала, что все это чистейшая правда.

Место моего рождения — Мале Сватонёвице — славится своей божьей матерью, которая обладает чудотворной силой, хоть и уступает в этом отношении Вамбержицкой. Мама носила ей в дар восковую грудь, чтоб у меня были здоровые легкие; но грудь эта всегда имела женские формы, и у меня возникло тогда странное представление, будто у нас, мальчиков, вовсе нет легких, и напрасное ожидание, что они у меня вырастут в результате маминых молитв.

По всему краю разбросаны старые дворянские усадьбы, где рождались деревенские бунтари, как во Ртыни [459] . Но теперь там хозяйничает промышленность — и километры салфеточного полотна и бязи тянутся из Упице по всему свету. Помню австралийские и китайские марки, марки Индии и Капской колонии, которые я собирал в корзинках фабричных контор. Я собирал их с удивлением, словно белозор над Жабокрками или ятрышник на Брендах, — а теперь думаю о них, как о маленьких документах, показывающих, до чего изменился тот край, где были созданы «Бабушка» и «У нас».

459

...бунтари, как во Ртыни. — Имеется в виду восстание чешских крестьян в 1775 г., для подготовки которого был избран крестьянский совет, находившийся в селе Ртынь близ Находа и получивший название Крестьянского губернаторства.

[1926]

Край Ирасека

Этот угол предгорья между Упой и Метуей был миром нашего детства; один из моих дедов крестьянствовал в Бабушкиной долине и знавал убогую Викторку; другой — гроновский мельник, возивший в Градец студенту Алоису караваи и шестикрейцеровую кредитку. В долине Метуи и Уны вздымаются невысокие холмы красного песчаника, поросшие серебристыми березнячками, темным ельником и сосняком; по холмам разбросаны одинокие домики, в которых, еще в годы моего детства, с утра до ночи стучали ткацкие станы горных книгочеев — толкователей Священного писания, спиритов и сектантов балцараков.

Немного выше проходит извилистая линия языковой границы, за Находом она вдается в Пруссию, в Клодско. Соседство двух народов всегда было тихим и спокойным; немцы, в своих вязаных шапках и жилетах с блестящими пуговицами, говорили на наречии, непонятном даже для австрийских учреждений; ни они с нами, ни мы с ними почти не общались, так что языковый барьер был вроде края света, за которым уж больше ничего и нет. Близкая граница империи служила воротами, через которые уходила и тайно возвращалась религиозная эмиграция; еще и сегодня вы обнаружите следы этой печальной традиции у крконошских деревенских философов и спиритов.

Естественное понижение всей местности идет в сторону Иозефова и Градца — городов военных и терезианских; и сейчас там можно встретить амбары с двойными стенами, которые служили потайными закромами на случай войны.

Редкий край у нас в прошлом был ареной стольких войн, как этот мирный уголок, так что историзм Ирасека имеет прямую связь с местными традициями. Находский и Ратиборжский замки — носители совсем иных, придворных, традиций, традиций рококо, герцогских дворов, феодальных замков, строптивых старост из Ртыни и просвещенных патеров.

Этот уголок земли лежит на перекрестке дорог истории, правда, несколько в стороне; очень давнее прошлое доживает свой век в его горной глуши на хуторках, в деревянных хатках с резными фронтонами и столбами. Прошлое, к которому обратился Ирасек, еще не ушло из жизни в краю его детства. Внизу, в долине, край Ирасека замыкает Градец, город иезуитов и будителей [460] . Учителя Ирасека учили и моего отца. Среди них был один, который в течение целого года читал восьмиклассникам вместо истории Австрии историю французской революции. Говоря об Ирасеке, не следует забывать о старом Градце.

460

Будители — просветители, деятели чешского Возрождения.