Собрание сочинений в трех томах (Сказки, Том 1)

Хвать-похвать, а в кошельке-то пыли щепоточка. Раздавил! Взвыл тут Сочень и давай с горя Колесишку позаочь материть.

– Не могла, такая-эдакая, от кошек уберегчи. За что я тебе деньги стравил, за что ягу на себе таскал!

Баба пробудилась - ей тычка дал и всяко выкорил.

Баба видит - на себя мужик не походит, - давай-ко к нему ластиться. Он ее костерит, а она:

– Ванюшка, не истопить ли баньку?

Знала тоже, с чем подъехать. Ну, Ванька пошумел-пошумел, да и отошел сказал бабе все до капельки. Тут уж она сама заревела. Поглядит на пыль-то в кошельке, на палец возьмет - лизнет и опять в слезы. Поревели так-то оба, потом баба опять советовать стала.

– Видно, - говорит, - колесишкина сила не берет. Надо для укрепы к попу сходить.

Сочень сперва и слушать не хотел. Думать боялся, как это он еще на тот рудник пойдет. Только ведь баба, как осенний дождь. День долбит, два долбит - додолбила-таки. Ну и сам Ванька отутовел маленько.

"Зря, - думает, - я тогда кошек испужался. Что они без глаз-то!"

Пошел к попу: так и так, батюшка.

Поп подумал-подумал, да и говорит:

– Надо бы тебе, сыне, обещанье дать, что первый камешок из добычи на венчик богородице приложишь, а потом по силе добавленье дашь.

– Это, - отвечает Сочень, - можно. Ежели десятка два добуду, пяток не пожалею.

Тогда поп давай над Сочнем читать. Из одной книжки почитал, из другой, из третьей, водой покропил, крестом благословил, получил с Ваньки полтину, да и говорит:

– Хорошо бы тебе, сыне, крестик кипарисовый с Афон-горы доступить. Есть у меня такой, да только себе дорого стоит. Тебе, пожалуй, для такого случая уступлю по своей цене, - и назначил вдвое против Колесишки-то.

Ну, с попом ведь не рядятся, -сходил Ванька домой, заскребли с бабой последние деньги. Купил Сочень крестик и перед бабой похваляется:

– Теперь никого не боюсь.

На другой день на рудник собрался. Баба ему ту рубаху, с медвежьим-то салом, вымыла, ягу починила сколь можно. Хвост волчий Ванька на шею надел, тут же крестик кипарисовый повесил. Пришел на Красногорку. Там все постарому. Что где лежало, то тут и лежит. Только шалашишко еще ровно больше скособочило. Ну Ваньке не до этого. Сразу в забой. Только замахнулся кайлой, его кто-то и спрашиваете

– Опять, Ваня, пришел? Безглазых кошек не боишься?

Ванька оглянулся, а чуть не рядом сама сидит. По платью-то малахитовому Ванька сразу признал ее. У Ваньки руки-ноги отнялись, и язык без пути заболтался:

– Как же, как же... Дыр-гыр-быр... Свят... свят... рассыпься.

Она этак посмеивается:

– Да ты не бойся! Ведь я не кошка безглазая. Скажи-ка лучше, что тебе тут надо?

Ванька, знай, бормочет:

– Как же, как же... Дыр-гыр-быр...
– Потом отошел будто маленько: Камешков поискать пришел... В степановой руке люди видели...

Она прихмурилась:

– Ты это имя не трожь! А камней я тебе дам. Вижу, какой ты старатель, да и от приисковских про тебя слыхала. Будто ты шибко им полезный.

– Как же, как же...
– обрадовался Ванька.
– Я завсегда по совести.

– Вот по твоей совести и получишь. Только, чур, уговор. Никому те камни не продавай. Ни единого, смотри! Сразу снеси все приказчику. Он тебя и наградит из своих рук. Потом из казны добавит. На всю жизнь будешь доволен. Столь отсыплет, что самому и домой не донести.

Сказала так-то и повела Сочня под горку. Как спустились, пнула ногой огромадный камень. Камень отвалился, а под ним как тайничок открылся. По голубой породе камешки зеленые сидят. Полным-полнехонько.

– Нагребай, - говорит, - сколько надо, - а сама тут же стоит, смотрит.

Ванька хоть старатель был маломальный, а кошелек у него исправный, больше всех. Набил натуго, а все ему мало. Охота бы в карманы насовать, да боится: Хозяйка сердито глядит, а сама молчит. Делать нечего, - видно, надо спасибо сказать. Глядит, - а никого нет. Оглянулся на тайник, и его не стало. Будто не было вовсе. На том месте камень лежит, на медведя походит. Пощупал Ванька кошелек - полнехонек, как бы не разошелся. Поглядел еще на то место, где камешки брал, да айда-ко поскорее домой. Бежит-бежит да пощупает кошелек: тут ля. Хвостом волчьим над ним помашет, крестиком потрет и опять бежит. Прибежал домой задолго до вечера. Баба даже испугалась.

– Баню, - спрашивает, - топить?

А он как дикой.

– Занавесь-ка, - кричит, - окошки на улку!
– Ну, баба, конечно, занавесила, чем попало, оба окошечка, а Сочень кошелек на стол:

– Гляди!

Баба видит - полон кошелек каких-то зеленых зернышек. Обрадовалась сперва- то, закрестилась, потом и говорит:

– А может, не настоящие? Ванька даже осердился:

– Дура! В горе, поди, брал. Кто тебе в гору подделку подсунет?
– Про то не сказал, что ему Хозяйка сама камни показала да еще наказ дала. А Сочкева баба все ж таки сумлевается:

– Ежели ты сразу кошелек набил, так лошадные мужики узнают - возами привезут. Куда тогда эти камешки? Малым ребятам на игрушки да девкам на буски?

Ванька даже из лица вспыхнул:

– Сейчас узнаешь цену такому камешку! Отсыпал в горстку пять штук, кошелек на шею и побежал к щегарю:

– Кузьма Мироныч, погляди камешки. Щегарь оглядел - стеколко свое на ножках взял. Еще оглядел. Кислотой попробовал.

– Где, - говорит, - взял?

Ну, Ванька, конторская нюхалка, сразу и говорит:

– На Красногорке.

– В котором месте?

Тут Ванька схитрил маленько, указал - где сперва-то работал.

– Сумнительно что-то, - говорит щегарь.
– По железу медных изумрудов не бывает. А много добыл?

Ванька и вытащил кошелек на стол. Щегарь взглянул в кошелек и прямо обомлел. Потом отдышался, да и говорит:

– Поздравляю вас, Иван Трифоныч! Счастье вас поискало. Не забудьте при случае нас, маленьких.
– А сам Ваньку-то за ручку да все навеличивает. Известно, деньги чего не делают!
– Пойдемте, - говорит, - сейчас же к приказчику.

Ванька так и сяк:

– Помыться бы сперва, в баню сходить, переоболокчись.

А это ему охота было камешков отсыпать. Только щегарь свое:

– С таким-то кошелем не то что к приказчику, к царю можно итти. Не побрезгует, во всякое время примет.

Ну, делать нечего. Привел щегарь Ваньку к приказчику. А там сборище како-то было. И сам старый барин тут же, только что приехал. Сидит осередь комнаты и рожок при ухе держит, а приказчик ему: "ду-ду", наговаривает всяку штуку. Зашел щегарь в ту комнату, обсказал, что надо, а приказчик сейчас же в рожок барину задудел: