Собрание сочинений в трех томах (Сказки, Том 1)

Старушонка одно заладила:

– Не придешь, не придешь! Где тебе! Такому-то!

Тогда Илья и говорит:

– Ладно, нето. Как в воскресный день ветер хороший случится, так и жди в гости.

– Ветер тебе на что?- спрашивает старушонка

– Там видно будет,- отвечает Илья.- Ты только плевок-то с руки смой. Не забудь, смотри!

– Тебе, - кричит старушонка,- не все равно, какой рукой тебя на дно потяну? Хоть ты, вижу, и гораздый, а, все едино, мой будешь. На ветер да бабкины перья не надейся! Не помогут!

Ну, поругались так-то. Пошел Илья дальше, сам дорогу примечает и про себя думает:

"Вот она какая бабка Синюшка. Ровно еле живая, а глаза девичьи, погибельные, и голос, как у молоденькой, - так и звенит. Поглядел бы, как она красной девкой оборачивается".

Про Синюшку Илья много слыхал. На прииске не раз об этом говаривали. Вот, дескать, по глухим болотным местам, а то и по старым шахтам набегали люди на Синюшку. Где она сидит, тут и богатство положено. Сживи Синюшку с места,- и откроется полный колодец золота да дорогих каменьев. Тогда и греби сколь рука взяла. Многие будто ходили искать, да либо ни с чем воротились, либо с концом загинули.

К вечеру выбрался Илюха на прииск. Смотритель приисковский напустился, конечно, на Илюху:

– Что долго?

Илья объяснил - так и так, бабку Лукерью хоронил. Смотрителю маленько стыдно стало, а все нашел придирку:

– Что это у тебя за перья на шапке? С какой радости нацепил?

– Это,- отвечает Илья,- бабкино наследство. Для памяти его тут пристроил.

Смотритель да и другие, кто близко случился, давай смеяться над таким наследством, а Илья и говорит:

– Да, может, я эти перья на весь господский прииск не променяю. Потому не простые они, а наговоренные. Белое вот - на веселый день, черное - на спокойную ночь, а рыженькое - на красное солнышко.

Шутит, конечно. Только тут парень был - Кузька Двоерылко. Он Илюхе-то ровесником приходился, в одном месяце именинниками были, а по всем статьям на Илюху не походил. Он, этот Двоерылко, вовсе со справного двора. Подоброму такому парню и мимо прииска ходить не надо - полегче бы работа дома нашлась. Ну, Кузька давно около золота околачивался, свое смышлял, - не попадет ли штучка хорошая, а унести ее сумею. И верно, насчет того, чтобы чужое в свой карман прибрать, Двоерылко мастак был. Чуть кто не доглядел, Двоерылко уже унес, и найти не могут. Однем словом, ворина. По этому ремеслу у него и заметка была. Его, вишь, один старатель лопаткой черканул. Скользом пришлось, а все же зарубка на память осталась - нос до губы пополам развалило. По этой приметке Кузьку и величали Двоерылком. Этот Кузька крепко завидовал Илюхе. Тот, видишь, парень ядреный да могутный, крутой да веселый, - работа у него и шла податно. Кончил работу - поел да песню запел, а то и в пляс пошел. На артелке ведь и это бывает. Против такого парня где же равняться Двоерылому, коли у него ни силы, ни охоты, да и на уме вовсе другое. Только Кузька по-своему об этом понимал. "Не иначе, знает Илюшка какую-то словинку,- то он и удачливый, и по работе ему устатка нет".

Как про перышки-то Илья сказал, Кузька и смекнул про себя: "Вот онаилюшкина словинка".

Ну, известно, в ту же ночь и украл эти перышки.

На другой день хватился Илья - где перышки? Думает, обронил. Давай искать по прииску-то. Над Ильей подсмеиваться стали:

– Ты в уме ли, парень! Столько ног тут топчется, а ты какие-то махонькие перышки ищешь! В пыль, поди, их стоптали. Да и на что они тебе?

– Как, - отвечает, - на что, коли это бабкина памятка?

– Памятку, - говорят, - надо в крепком месте, либо в голове держать, а не на шапке таскать.

Илья и думает - правду говорят, - и перестал те перышки искать. Того ему и на мысли не пало, -что они худыми руками взяты.

У Кузьки своя забота - за Илюхой доглядывать, как у него теперь дело пойдет, без бабкиных перышек. Вот и узрил, что Илья ковш старательский взял да к лесу пошел. Двоерылко за Ильей,- думает, не смывку ли где наладил. Ну, никакой смывки не оказалось, а стал Илья тот ковш на жердинку насаживать. Сажени четыре жердинка. Вовсе для смывки несподручно. К чему бы это? Еще пуще Кузька насторожился.

Дело-то к осени пошло, крепко подувать стало. В субботу, как рабочих с прииска домой отпускали, Илья тоже домой запросился. Смотритель сперва покочевряжился, - ты, дескать, недавно ходил, да и незачем тебе - семейства нет, а хозяйство свое - перышки-то - на прииске потерял. Ну, отпустил. А Кузька разве такой случай пропустит? Он спозаранку к тому месту пробрался, где ковш на жердинке припрятан был. Долго Кузьке ждать-то пришлось, да ведь воровская сноровка известна. Не нами сказано - вор собаку переждет, не то что хозяина. На утре подошел Илья, достал ковш, да и говорит:

– Эх, перышек-то нету! А ветер добрый. С утра так свистит, - к полдню вовсе разгуляется.

Впрямь, ветер такой, что в лесу стон стоит. Пошел Илья по своим приметкам, а Двоерылко за ним крадется да радуется:

"Вот они, перышки-то! К богатству, знать-то, дорожку кажут!"

Долгонько пришлось Илье по приметам-то пробираться, а ветер все тише да тише. Как на ложок выйти, так и вовсе тихо стало,- ни одна веточка не пошевельнется. Глядит Илья,- старушонка у колодца стоит, дожидается и звонко так кричит:

– Вояка пришел! Бабкины перья потерял и на ветре прогадал. Что теперь делать-то станешь? Беги-ко домой да ветра жди! Может, и дождешься!

Сама в сторонке стоит, к Илье рук не тянет, а над колодцем туман, как шапка синяя, густым-густехонько. Илья разбежался да со взгорочка ковшом-то на жердине прямо в ту синюю шапку и сунул да еще кричит:

– Ну-ко, ты, убогая, поберегись! Не зашибить бы ненароком.

Зачерпнул из колодца и чует - тяжело. Еле выволок. Старушонка смеется, молодые зубы кажет.

– Погляжу я, погляжу, как ты ковш до себя дотянешь. Много ли моей водицы испить доведется!

Задорит, значит, парня. Илья видит - верно, тяжело, - вовсе озлился.

– Пей,- кричит,- сама!

Усилился, поднял маленько ковшик да и норовит опрокинуть на старушонку. Та отодвинулась. Илья за ней. Она дальше. Тут жердинка и переломилась, и вода разлилась. Старушонка опять смеется:

– Ты бы ковшик-то на бревно насадил... Надежнее бы!

Илья в ответ грозится:

– Погоди, убогая! Искупаю еще!

Тут старушонка и говорит:

– Ну, ладно. Побаловали - и хватит. Вижу, что ты парень гораздый да удалый. Приходи в месячную ночь, когда вздумаешь. Всяких богатств тебе покажу. Бери, сколько унесешь. Если меня сверху не случится, скажись: "Без ковша пришел", - и все тебе будет.

– Мне, -, отвечает Илья, - и на то охота поглядеть, как ты красной девкой оборачиваешься.

– По делу видно будет, - усмехнулась старушонка, опять молодые зубы показала.

Двоерылко все это до капельки видел и до слова слышал.