Собрание сочинений. Т. 16. Доктор Паскаль

Наконец снова показались ивы, ландо покатило вдоль берега Вьорны, и тут Фелисите сказала, без всякого перехода, словно продолжая прерванную беседу:

— Не беспокойся, его мать тебе не откажет. Хоть она и очень любит Шарля, но женщина она рассудительная и прекрасно понимает, что сыну будет лучше, если ты возьмешь его к себе. Нечего греха таить — мальчик не очень-то счастлив дома, вполне понятно, что его отчим больше любит собственных детей… Надо, чтобы ты все это знал…

И она настойчиво твердила свое, надеясь добиться от Максима определенного обещания. Она говорила без умолку, до самого Плассана. Затем, когда внезапно ландо въехало на тряскую мостовую предместья, она воскликнула:

— Да вот, кстати, и она, его мать… Эта пухлая блондинка, что сидит у дверей.

Она указала на лавку шорника, где у входа висели сбруя и недоуздки. Жюстина расположилась на стуле у порога и, дыша свежим воздухом, вязала чулок, а ее маленькие сын и дочь играли на земле подле нее; в глубине лавки был виден смуглый толстяк Тома, чинивший седло.

Максим не выказывал ни малейшего волнения и просто из любопытства повернул голову. Он очень удивился, увидев эту крепкую тридцатидвухлетнюю женщину, столь степенную и добропорядочную с виду, — как не похожа она была на ту сумасбродную девчонку, его ровесницу, которую он лишил невинности, едва достигнув семнадцати лет. Возможно, у него все же сжалось сердце, но потому только, что сам он был болен и уже чувствовал себя стариком, а она раздобрела, похорошела и была довольна жизнью.

— Никогда бы ее не узнал! — произнес Максим.

Между тем ландо, не останавливаясь, повернуло на Римскую улицу. Изменившаяся до неузнаваемости Жюстина — это видение прошлого — исчезла, потонула в неясном сумеречном свете и вместе с ней Тома, дети, лавка…

В Сулейяде стол был уже накрыт. Мартина приготовила вьорнского угря, соте из кролика и жаркое. Пробило семь часов, оставалось достаточно времени, чтобы не спеша пообедать.

— Да ты не беспокойся, мы проводим тебя на вокзал, — повторял доктор Паскаль племяннику, — на это понадобится не больше десяти минут… Раз твой саквояж там, тебе останется только взять билет и вскочить в вагон.

Увидев Клотильду в передней, где она вешала свою шляпку и зонтик, доктор сказал вполголоса:

— Знаешь, меня беспокоит твой брат.

— Почему?

— Я наблюдал за ним, мне не нравятся его движения. Боюсь, что ему грозит сухотка спинного мозга. В таких диагнозах я никогда не ошибаюсь.

Побледнев, она повторила:

— Сухотка спинного мозга…

И перед ее глазами встало страшное видение — сосед, совсем еще молодой человек, которого уже десять лет слуга возил в маленькой колясочке. Что может быть хуже этого несчастья, отсекающего, словно ударом топора, еще живого человека от жизни?

— Но ведь он жалуется только на ревматизм, — пробормотала она.

Паскаль пожал плечами и, приложив палец к губам, направился в столовую, где уже сидели Фелисите и Максим.

За обедом все были настроены благодушно. Внезапная тревога, охватившая Клотильду, пробудила в ней нежность к брату, подле которого она сидела за столом. Она оживленно за ним ухаживала, подкладывая лучшие кусочки. Дважды она останавливала Мартину, которая слишком быстро уносила блюда. И Максим все больше и больше пленялся Клотильдой, такой доброй, здоровой, разумной; ее обаяние действовало на него как ласка. И еще неясный ему самому план мало-помалу принял четкие очертания. Почему бы ему не увезти с собой сестру, раз уж собственный сын, похожий на слабоумного принца, отпугивает его своей мертвенной красотой? Мысль о том, что у него в доме появится женщина, ужасала Максима; он боялся их всех, так как начал наслаждаться ими слишком рано; но сестра — кто знает, — может быть, заменит ему мать. К тому же присутствие порядочной женщины послужит ему на пользу. По крайней мере, отец не посмеет больше подсылать к нему девок, — а он подозревал, что их появление у него — дело рук Саккара, — желающего доконать сына и поскорее прикарманить его деньги. Страх перед отцом и ненависть к нему заставили Максима решиться.

— Так ты не собираешься замуж? — спросил он, желая позондировать почву.

Девушка рассмеялась.

— К чему торопиться?

Затем, взглянув с вызывающим видом на Паскаля, поднявшего голову, добавила:

— Как знать!.. Нет! Я никогда не выйду замуж.

Тут Фелисите возмутилась. Видя, как Клотильда привязана к Паскалю, она часто желала выдать ее замуж только для того, чтобы разлучить с ним; тогда сын останется в одиночестве в опустевшем доме, где она, Фелисите, будет всемогущей хозяйкой. И она тотчас призвала его в свидетели: разве не должна женщина связать себя узами брака, разве не противоестественно оставаться старой девой? И Паскаль, не спуская с Клотильды глаз, подтвердил со всей серьезностью:

— Да, да, замуж выйти надо… Клотильда девушка рассудительная, она выйдет замуж…

— Ба! — перебил Максим. — А разумно ли это? Стоит ли выходить замуж, чтобы потом мучиться? Ведь так много несчастных браков!

И наконец, решившись, он произнес:

— Знаешь, что тебе нужно сделать. Приезжай в Париж, живи у меня… Я поразмыслил, взять на себя воспитание ребенка я не решаюсь, очень уж я слаб здоровьем. Разве я сам не ребенок, не больной, нуждающийся в уходе? Ты будешь за мной ухаживать, будешь подле меня, если я и впрямь не смогу передвигаться без посторонней помощи.

Его голос задрожал от жалости к самому себе. Он уже видел себя калекой, а Клотильду у своего изголовья в облике сестры милосердия; если она согласится остаться старой девой, он охотно завещает ей свое состояние, только бы им не завладел отец. В своем страхе перед одиночеством, необходимостью, быть может, в самом недалеком будущем прибегнуть к сиделке, он казался очень трогательным.

— С твоей стороны это будет очень мило, и тебе не придется раскаиваться.

Подававшая жаркое Мартина так удивилась, кто замерла на месте. Предложение Максима поразило не только ее, но и всех сидевших за столом. Первая отозвалась Фелисите, она одобрила этот план, почуяв, что отъезд Клотильды будет способствовать ее намерениям. Она смотрела на безмолвную и как будто застигнутую врасплох девушку, между тем мертвенно-бледный Паскаль ждал ответа Клотильды.

— Ах, Максим, Максим! — пролепетала девушка, не находя нужных слов.

Тут вмешалась Фелисите:

— Это все, что ты можешь ответить? Твой брат предлагает тебе чудесную жизнь. Если он не решается сразу взять Шарля, то тебе-то, во всяком случае, ничто не мешает тотчас же отправиться к нему, а позднее выпишешь к себе и мальчика… И впрямь, так все устроится к лучшему… Максим взывает к твоему сердцу! Паскаль, разве она не должна согласиться?

Паскалю пришлось сделать усилие, чтобы овладеть собой. Впрочем, было заметно, что внутренне он весь содрогается. Он ответил не спеша:

— Повторяю, Клотильда очень рассудительна. Если она сочтет нужным согласиться, она согласится.

Тут взволнованная девушка пришла в негодование:

— Неужели, учитель, ты хочешь меня отослать? Конечно, я очень благодарна Максиму. Но покинуть дом, о боже мой! Покинуть все, что мне так дорого, все, что я до сих пор любила!

И растерянным жестом она как бы обняла всю Сулейяду, всех и все, что ее окружало.

— Ну, а если ты и в самом деле понадобишься Максиму? — спросил Паскаль, устремив на нее взгляд.

Глаза Клотильды увлажнились, она вздрогнула, — только она одна поняла слова Паскаля. Страшное видение снова встало у нее перед глазами: Максим — калека, которого, как их соседа, возит в колясочке слуга. Но любовь к тому, что ее окружало, взяла верх над проснувшейся нежностью к брату. Впрочем, разве есть у нее долг перед Максимом, который был ей чужим в течение пятнадцати лет? Не там ли ее долг, куда влечет сердце?

— Послушай, Максим, — сказала она наконец, — дай подумать и мне… Там видно будет… Знай одно, я очень тебе признательна. И если когда-нибудь я и в самом деле тебе понадоблюсь, ну, что ж, конечно, я решусь.