Собрание сочинений. Т. 3. Буря

— Вот зачем ты устроился в таможню? Из-за пассажиров?

— До сих пор я только разведывал обстановку, а сейчас как раз пришло время отправить нескольких человек.

— А если не удастся?

— Удастся, отец. Все обдумано до последней мелочи, все учтено. «Ретина» — самый подходящий пароход для этой цели.

— Надо поглядеть, много ли у меня этих долларов.

— Годятся и другие деньги. Люди, которых мы держим в Латвии на конспиративном положении, нуждаются в рублях. Потом расходы по руководству… ты ведь понимаешь? В нашей усадьбе можно устроить одну из главных баз. Будущей весной придется перевести штаб в пашу дачу на Взморье. Пусть пропишутся как дачники, никто же не запрещает сдавать лишние комнаты. Ты, отец, не бойся, они сумеют устроиться так, что никто ничего не подумает. Может быть, и Джек к тому времени проберется в партию. Надо ему поторопиться с этим. У нас была бы великолепная вывеска.

— С Жубуром у него ничего не получилось. Сейчас пытается протиснуться с другой стороны. Не так-то это легко. Никто не хочет за него поручиться.

— Ну, если бы он был немного настойчивей, его дело с вступлением в партию давно было бы в шляпе, — рассердился Индулис. — Мещанин так и останется мещанином. Хотеть — хочет, а рискнуть боится. Разве так чего-нибудь достигнешь?

— Нельзя сказать, чтобы Джек не рисковал, — возразил старый Атауга. — Квартирами он довольно удачно спекулирует. Если поймают, шутить с ним не станут.

— В этом-то и беда, что дальше спекуляции он ничего не видит. Дайте ему на чем-нибудь спекульнуть, кое-что приобрести, кое-что сбыть, — а больше ему ничего не надо. Я бы с его биографическими данными давно был комиссаром.

— Не у всех, Индулис, твоя сноровка.

— Фания тоже… — кипятился Индулис. — Как появился ребенок, все на свете забыла. Мы все думали, что Бунте будет плясать под ее дудку… Вот тебе и дудка! Никто не дудит, никто не пляшет, а нам с тобой приходится тянуть весь этот воз.

— Зато мы больше получим.

— Получить-то получим, но лучше, если и другие немного приложат руки. Почему мы одни должны быть неграми?

— Ты же сам сказал, что мы эту землю расчищаем.

— Правильно, правильно. Значит, договорились, отец. Ты согласен финансировать нашу организацию?

— Уговорил. На хороших процентах согласен. Теперь только сами держите слово.

— Ты будешь министром, отец, — торжественно проговорил Индулис. — Это я тебе обещаю от имени организации.

Так бывший домовладелец Атауга стал участником контрреволюционного заговора.

Получив от отца первый взнос, Индулис три четверти суммы сдал кассиру организации, а остальные деньги без малейших колебаний положил в свой карман. Уговорить старика было не легко, такой труд чего-нибудь да стоил. Теперь можно позвонить приятельнице из ресторана «Максим — Трокадеро».

«Что-то скажет девчурка о викенде [51] на Балтэзере?»

Не застав приятельницы, Индулис ничуть не расстроился. Разве на свете нет больше женщин?

51

Викенд(Week-end) (англ.) — конец недели, то есть конец субботы и воскресенье.

Он набрал другой номер, и через несколько секунд до его слуха донесся нежный, вкрадчивый голосок маленькой поэтессы Айны Перле.

— Айна? У тебя нет желания, деточка, проехаться по свежему воздуху? Прокатиться по красивым местам, чтобы подкрепить твое вдохновение. Согласна? Ты сама прелесть, моя маленькая, моя великая поэтесса. Буду ждать тебя у подъезда.

6

Были времена, когда Айна Перле и не глядела на таких поклонников, как Индулис Атауга. Он довольствовался тем, что встречался с ней в обществе и мог кое-когда сделать комплимент ее поэтическому таланту. В ту пору сердцем ее владел гордый лев, его превосходительство Альфред Никур. Он умел любить и повелевать, и, хотя Айна знала, что в обширном сердце Никура ей принадлежит лишь маленький уголок, — и тот в порядке аренды, — ей льстило внимание государственного деятеля. Это внимание обладало и чисто материальным весом. Разве иначе она добилась бы премии Культурного фонда? Разве расточали бы ей любезности самые известные редакторы?

Индулис Атауга был довольно отчаянный водитель, но, зная его удачливость, Айна Перле спокойно наслаждалась быстрой ездой, — глядя на бегущие мимо заснеженные сосны и дымящие трубы крестьянских домов. Как мираж, промелькнули встречный воз с сеном, кучка идущих из школы детей, вышедшая на опушку леса козуля. Западная сторона небосвода окрасилась пламенным багрянцем, предвещая ветер, в роще завели свой спор вороньи стаи, которые не могли прийти к согласию в выборе верхушки березы для ночлега.

Как завороженная, Айна коснулась рукой локтя Индулиса. Он взглянул на нее, улыбнулся и снова стал смотреть вперед, на несущуюся навстречу ленту дороги. Но мысли Айны были заняты прошлым. Она думала о последнем разговоре с Никуром. «Мы тебя озолотим, если ты сделаешь то-то и то-то». Где сейчас Никур и где обещанное золото? Донесся как-то невнятный слух из-за моря, из Скандинавии, где он отдыхал от государственных трудов, набирался сил для дальнейшей борьбы, от которой еще не отказался. Разумеется, он там не один, — какое-нибудь смазливое создание радует, наверно, своей близостью неугомонное сердце этого ветреника. «Ей близость, а мне одни обещания, да и те он едва ли сдержит, раз полученное задание еще не выполнено. Ах, это совсем не таксе легкое задание…» Нельзя сказать, чтобы Айна Перле не старалась. Еще весной, в ожидании перемен, она пробовала сблизиться то с одним, то с другим из завтрашних государственных деятелей, но ее чарующие улыбки на них не действовали. Они вежливо выслушивали ее, вежливо улыбались ее радикальным высказываниям, так же вежливо провожали до дверей и больше не приглашали. Ее женские чары действовали на них не больше, чем на слепых. Многообещающие жесты Айны оставались без отклика. Деревяшки какие-то, а не люди! Может быть, им что-нибудь известно? Иначе почему же во время переворота ей не удалось подняться на гребень общественной волны? Два раза она пыталась достичь вершины, стать политической фигурой, и оба раза в самый решающий момент что-то невидимое, но непреоборимее преграждало ей путь.

Ее стихи печатались в газетах и журналах, иногда ей давали возможность выступить по радио, — но ведь это только литература. Обещание, данное Альфреду Никуру, осталось невыполненным. За что же он озолотит ее?

Убедившись, что игрою в любовь большевиков не пронять, Айна перестроила свои планы и попыталась осаждать крепость с другой стороны. Чтобы обратить на себя внимание, она старалась активно участвовать в каждом культурном начинании. Приглашали ее, нет ли, но она бывала на всех собраниях писателей и художников: на совещаниях о подготовке к декаде латышского искусства в Москве, на дискуссиях о проблемах культуры — и везде аккуратно брала слово. Таким образом ей удавалось попадать в разные комиссии, ее имя начало часто появляться в печати. Это уже было кое-что, но не к этому стремилась Айна. О всех подготовляющихся мероприятиях она узнавала тогда, когда об этом знало уже большинство, а на черной политической бирже, где она рисковала своим капиталом, такая информация не имела никакой цены. Надо было узнавать или угадывать намерения противника хотя бы несколькими днями раньше, чем они становились достоянием широкой гласности, — тогда можно было использовать ситуацию, выбросить на рынок свои акции и понизить курс акций противника до минимума. Айна Перле не могла похвастаться, чтобы это ей хоть раз удалось. За что же Никур озолотит ее?

Одно время она чувствовала себя ужасно одинокой. Старые друзья, неправильно истолковав ее активность, сторонились ее и при встречах ограничивались сдержанными поклонами, а в тех кругах, куда она старалась пробиться с семнадцатого июня, у нее не могло быть ни одного близкого по духу человека. Может быть, это было с ее стороны не очень правильно, но Айне Перле больше ничего не оставалось, как открыться некоторым старым знакомым. После этого Мелнудрис перестал избегать ее, а Алкснис охотно болтал с нею в кафе. У всех троих были общие заботы и общие цели. С удовольствием вспоминали они о прошедших днях славы и мечтали о будущем. Ведь тяжело жить без мечтаний.

Индулис Атауга свернул к лесу и повел машину извилистой просекой. Ветви сосен образовали над узкой дорогой сплошной зеленый свод, сквозь который кое-где лишь проникал солнечный луч. Внизу стоял полумрак. Когда нельзя уже было различить дорогу, Индулис остановил машину под громадной сосной.

— Отдохнем немножечко, — сказал он, с особенным выражением глядя на Айну. — Выйдем из машины, а то затекли ноги.

Место показалось Айне знакомым. Сумрак и тихий шум вековых сосен пробудили в ней воспоминания о других прогулках. Направо от дороги, как огромный ствол орудия, лежало повалившееся дерево. И вдруг Айна вспомнила такой же зимний день год тому назад. Тогда другая машина точно так же свернула с шоссе, въехала в лес и остановилась с подветренной стороны громадной сосны.