Собрание сочинений. Том 1

«Отрекаясь для единственного мужчины от той таинственной сдержанности, божественная норма которой запечатлена в её душе, женщина вся отдаётся этому мужчине — человеку, для которого она во внезапном порыве отбрасывает никогда не покидающую её стыдливость, для которого она снимает свои покрывала, являющиеся в другое время её убежищем и украшением. Отсюда — глубокое доверие к супругу, как результат исключительного отношения, которое может существовать только между ней и им, а в противном случае оскорбляет её. Отсюда — благодарность супруга за жертву и эта смесь желания и уважения по отношению к существу, которое, даже разделяя с ним наслаждение, как будто только уступает ему. Вот источник всего упорядоченного в нашем общественном строе».

Так говорит либеральный философствующий француз — Бенжамен Констан! А теперь послушаем раболепного исторического немца.

«Гораздо больше сомнений вызывает второй момент, а именно то, что вне брака не разрешается удовлетворять это влечение! Животная природа противится этому ограничению. Разумная природа противится этому ещё больше, ибо» (отгадайте-ка!) «ибо человек должен был бы обладать почти всеведением, чтобы предвидеть, какие это может иметь последствия, — и, следовательно, это значило бы искушать бога, — когда мы обязываемся удовлетворять одно из могущественнейших природных влечений лишь в том случае, если это возможно с данным определённым другим лицом». «Выходит, что свободное по природе своей чувство прекрасного должно быть сковано, и то, что связано с ним, должно быть целиком оторвано от него».

Посмотрите-ка, к кому пошли на выучку наши младо-германцы!^[40]

«Природе гражданского общежития этот институт противоречит, поскольку… перед полицией ставится, в конце концов, едва ли разрешимая задача!»

До чего, выходит, неуклюжа философия — ведь она не обладает искусством проявлять столь внимательную заботу по отношению к полиции!

«Всё, что вытекает, как следствие, из ближайших определений брачного права, показывает нам, что брак, — каких бы принципов ни придерживаться, — остаётся в высшей степени несовершенным институтом».

«Но это ограничение полового влечения рамками брака имеет также важные преимущества, а именно — благодаря ему обыкновенно можно избежать заразных болезней. Брак избавляет правительство от многих затруднительных мер. Наконец, играет роль и то, повсюду имеющее столь важное значение, соображение, что тут частноправовой момент стал уже единственно-обычным моментом». «Фихте говорит: не состоящий в браке индивид — лишь наполовину человек. Но в таком случае мне» (т. е. Гуго), «к сожалению, приходится признать это прекрасное изречение, ставящее меня над Христом, Фенелоном, Кантом и Юмом, за чудовищное преувеличение».

«Что касается моногамии и полигамии, то дело здесь явно зависит от животной природы человека»!!

ГЛАВА О ВОСПИТАНИИ

Мы сразу узнаём, что «искусство воспитания в состоянии выставить не меньше доводов против связанных с ним» (т. е. с воспитанием в семье) «юридических отношений, чем искусство любить — против брака».

«Трудность, состоящая в том, что воспитывать можно только в пределах этих отношений, далеко не так серьёзна, как при удовлетворении полового влечения; это объясняется между прочим и тем обстоятельством, что разрешается передавать по договору дело воспитания третьему лицу; следовательно, тот, кто чувствует очень сильное стремление к этому делу, легко может добиться удовлетворения, — но, конечно, не обязательно по отношению к тому определённому лицу, которое он хотел бы воспитывать. Между тем противоречит разуму и тот уже факт, что человек, которому, наверно, никто никогда не доверил бы ребёнка, может в силу такого отношения воспитывать и устранять других от воспитания». «Наконец, и здесь проявляется принуждение, отчасти в том смысле, что позитивное право часто не разрешает воспитателю расторгнуть это отношение, отчасти же потому, что воспитываемый принуждён терпеть именно этого воспитателя». «Действительность этого отношения покоится по большей части на простой случайности рождения, которое связано с отцом посредством брака. Такой источник рассматриваемого права, совершенно очевидно, не особенно разумен хотя бы потому, что здесь обыкновенно имеет место пристрастие, которое уже само по себе мешает хорошему воспитанию; он также не безусловно необходим, как можно видеть из того, что воспитываются ведь и дети, родители которых уже умерли».

ГЛАВА О ЧАСТНОМ ПРАВЕ

В § 107 автор нас поучает, что «необходимость частного права является вообще мнимой».

ГЛАВА О ГОСУДАРСТВЕННОМ ПРАВЕ

«Повиновение начальству, у которого в руках власть, есть священный долг совести». «Что касается разделения правительственной власти, то собственно ни один государственный строй не является безусловно правомерным; но временно правомерен всякий строй, каково бы ни было разделение властей».

Разве Гуго не доказал, что человек может отбросить и последние узы свободы, а именно те, которые налагают обязанность быть разумным существом?

Этих нескольких извлечений из философского манифеста исторической школы вполне, по нашему мнению, достаточно, чтобы историческую оценку этой школы поставить на место антиисторических фантазий, неопределённых мечтаний и намеренных фикций. Их достаточно, чтобы решить, имеют ли преемники Гуго призвание быть законодателями нашего времени^[41].

Время и культура, правда, окутали мистической дымкой фимиама корявое родословное дерево исторической школы; его украсила фантастической резьбой романтика, ему привила свои черты спекулятивная философия; многочисленные ученые плоды были сбиты с этого дерева, высушены и с большой пышностью сложены в обширной кладовой немецкой учёности. Но в сущности немного требуется критики, чтобы за благоухающими современными фразами распознать грязные старые фантазии нашего просветителя ancien regime, а за высокопарной елейностью — его блудливую пошлость.

Если Гуго говорит: «Животная природа составляет юридический отличительный признак человека», — выходит, что право есть животное право, — то образованные современники вместо грубых, откровенных слов «животное право» говорят «органическое право» или что-то в этом роде; ибо кому при слове организм сейчас же придёт на ум животный организм? Если Гуго говорит, что в браке и в других нравственно-правовых институтах нет разума, то современные господа говорят, что эти институты не являются, правда, созданиями человеческого разума, но они являются зато отражениями высшего «позитивного» разума — и так во всём. Один только вывод высказывают все они с одинаковой грубостью: право произвола и насилия.

Юридические и исторические теории Галлера, Шталя, Лео и их единомышленников надо рассматривать только как codices rescripti^{32} естественного права Гуго, в которых после нескольких операций критического анализа опять обнаруживается старый первоначальный текст, — мы при случае покажем это более подробно.

Все попытки разукрасить этот текст тем безуспешней, что в наших руках имеется старый манифест, — хотя и не очень вразумительный, но смысл которого очень легко уразуметь.

Написано К. Марксом в апреле — начале августа 1842 г.

Напечатано (без «Главы о браке») в приложении к «Rheinische Zeitung» № 221, 9 августа 1842 г.

«Глава о браке» впервые опубликована на языке оригинала ИМЭЛС в 1927 г.

Печатается по тексту газеты

«Глава о браке» печатается по копии рукописи

Перевод с немецкого

ПЕРЕДОВИЦА В № 179 «KOLNISCHE ZEITUNG»^[42]

В лице «Kolnische Zeitung» мы доныне почитали если не «орган рейнской мысли», то «рейнский листок объявлений))^{33}. Мы рассматривали преимущественно её «политические передовицы» как мудрое и изысканное средство внушить читателю отвращение к политике, дабы он с тем большей страстностью устремился в полное жизненной свежести, предпринимательски-кипучее, подчас утончённо-пикантное царство объявлений; дабы он и здесь следовал правилу: per aspera ad astra^{34}, через политику к устрицам. Однако та красивая соразмерность, которую «Kolnische Zeitung» до сих пор умела сохранять между политикой и объявлениями, была в последнее время нарушена особым видом объявлений, которые можно назвать «объявлениями из сферы политического предпринимательства». Так как редакция в первое время не знала ещё, как разместить в газете эту новую разновидность, то случалось нередко, что объявление превращалось в передовицу, а передовица — в объявление, и в такое именно объявление, которое на политическом языке называется «доносом»^{35}. Если, однако, такое объявление оплачивается, то оно называется просто «объявлением».

На севере существует обычай обносить гостей перед скудной трапезой отборными спиртными напитками. Следуя этому обычаю, мы тем охотнее предложим нашему северному гостю спирт перед трапезой, что самая эта трапеза, а именно весьма «худосочная»^{36} статья в № 179 «Kolnische Zeitung», лишена всякого «spiritus'a»^{37}. Мы первым делом преподнесём читателю сцену из «Бесед богов» Лукиана, которую мы цитируем здесь в «общедоступном» переводе^[43], так как среди наших читателей найдётся, по крайней мере, один, который не является эллином.