Собрание сочинений. Том 1

Сам Ю сидел в это время в старой каменоломне, у аптекаря Ангеловича.

В то же самое время Осуда выехал на Футунские рудники, а Ю от аптекаря помчался вдогонку своей партии, сопровождаемый начальником штаба.

Начальник штаба был человек осведомленный и всю дорогу шопотом просвещал своего командарма.

— Немцы, отходя из Франции в марте тысяча девятьсот семнадцатого года, — говорил он, — разрушали дороги таким образом, что на каждые три километра приходилась воронка от взрыва мины до сорока метров в диаметре каждая. Они уничтожили тысячу метров рельсового пути, две тысячи стрелок, тысячу станционных сооружений, полторы тысячи мостов, восемнадцать тысяч заводских зданий. Разрушения лишили восток и север Франции восьмидесяти процентов литейного производства, шестидесяти процентов меди и двадцати пяти процентов свинца.

Немцы устанавливали замаскированные мины замедленного действия, с расчетом взрыва через три месяца, так что взрывы продолжались во Франции до весны тысяча девятьсот девятнадцатого года. Это делать несложно. Бурится шпур метров восьми глубиной и уширяется взрывом нескольких патронов. В конце шпура делается минная камера, ее наполняют бомбами, из которых одна снабжается кислотным взрывателем. Мины укладываются под рельсы, в дом, под улицы, везде. Французские крестьяне, вернувшись в родные деревни, не смели войти в дома, боялись коснуться стен, деревьев… Вот какая война нужна нам. Я проповедую вместе с вами войну бомб и пакли, пропитанной нефтью.

Ю догнал партию № 1 в жестком и грязном вагоне поезда. Поезд пересекал хребты на восток от Гирина. Каменные тоннели Людохэ и Ляоелина вставали сплошной грядой. Потом поезд выскочил в долину реки Лафахэ и снова поднялся на крутизны Цинлина и Вэйхулина ходами тоннелей. Ю пытливо любовался природой. Ему понравился железнодорожный мост через Сунгари у Гирина, на девяти устоях, длиной почти в полкилометра. Под мостом свободно шли пароходы.

— Какой прекрасный мост, — сказал он зажмурившись. — Картина его разрушения была бы потрясающа.

С любопытством всматривался Ю и в начало тоннеля, между станциями Людохэ и Ляоелин, которые показались ему покойными и очень приветливыми. Тоннель в тысячу восемьсот метров казался отлитым из стали, так звонко отскакивали от его стен звуки бегущего поезда. Ю выходил на площадку вагона и глядел в темноту. Иногда огненные точки освещали край полотна — это возились ремонтные рабочие. Он любовался мостами, телеграфными линиями и железнодорожными станциями, везде отмечая в памяти картины уединения, как истинный любитель природы, каким он был.

Он слез со своими людьми на станции Наньян и пешком двинулся обратно на запад, в сторону Гирина.

Поденщики требовались, куда ни зайди. Они работали артельно на разработке карьеров, укладывали шпалы, разгружали вагоны и так пришли к станции Хаербалин, где и остановились на долгий срок.

В Хаербалине Ю разделил партию на три части и послал две взорвать Хаербалинский тоннель, а сам с третьей частью взял на себя большой и красивый тоннель Людохэ.

Ближайшей ночью две первые партии поползли в тоннель. Первым полз человек из Синьцизинского комитета партии, имя его неизвестно. Он принял на себя выстрелы часового, ответил на них броском ручной гранаты и пропал в темноте.

К тоннелю приближался пассажирский поезд из Сейсина. Услышав выстрелы, машинист дал контрпар, вагоны, скрежеща колесами, остановились в самом начале тоннеля. Трое немедленно бросились к поезду и под вагонами пробрались к паровозу, проползли внутрь тоннеля и бросились бежать изо всех сил в глубь его, чтобы заложить бомбы подальше от входа.

В это время камень тоннеля раскатисто ахнул, и они поняли, что первый парень заложил и взорвал мину.

Повидимому, никакой боли никто не чувствовал, и смерть наступила вместе с окончанием мысли, но взрыв бомб в их умирающих руках был ужасен. Тучи едкого голубоватого дыма с летящими осколками камней вырвались из тоннеля, схватили и поставили паровоз на попа, качнули состав назад и подняли высоко в воздух будку часового и нити телеграфных проводов. Они летели по воздуху, свистя, как перепуганные журавли, или чудовищными кнутами, взвиваясь, хлестали землю.

Ю с двумя товарищами находился в это время перед тоннелем Людохэ. Наутро он уже знал, что произошло. Тоннель был поврежден, но не уничтожен.

Когда несчастье в Хаербалине забылось, Ю запрятал в своды тоннеля Людохэ восемь мин замедленного действия и две мины у входов в тоннель с обоих концов, а три «ананаса» заложил в глубокий шурф под тоннелем. Приехав в Гирин, он прочел в газете об ужасной катастрофе — взрыв тоннеля вызвал оползни, дорога исчезла под съехавшей горой. Там, где вчера ходили поезда, стояла новая гора. Это произошло в конце октября, когда на Фушунских копях началась забастовка.

Поезда на Дайрен, к морю, прекратились. В первый день забастовки в Дайрене произошло два неожиданных взрыва — на угольном складе и на военной пристани. Их никто не ожидал. Выпущенное в воздух, как птица, восстание началось. События стали обгонять друг друга в еще не объяснимом и непредвиденном порядке.

Все действовало, и все стояло.

Биржа функционировала, но сделки были мелочны, не настоящи, надуманны. Пароходы в Японию отходили по расписанию и казались пустыми, но каюты и трюмы были доотказу набиты людьми, покидающими Дайрен. Как всегда, воровски скользили в порту джонки, поскрипывая суставчатыми парусами, похожими на раскрытый веер.

Осуда под видом безработного монтера прибыл в Фушун и, предъявив прекрасные рекомендации, получил место смазчика вагонов на железнодорожной станции. Он вел себя человеком спокойных правых взглядов, несколько раздраженным личными неудачами. Дня через два он побывал в фушунской подпольной организации и выяснил там, что готовиться в сущности некогда. Местный комитет мобилизовал что мог, но следовало признать, что ничего не готово.

В полдень раздался взрыв на пороховом заводе. Осуда в это время торчал на станции. Он обомлел.

Вот что стало известно потом об этих днях.

К перрону подавали экстренный состав из Дайрена. Вдруг завыли гудки лесопильного, недалеко от станции. Завыли паровозы. Публика, ожидавшая еще не поданных поездов, ринулась на платформу и, отбрасывая служителей, атаковала запертые вагоны экстренного состава. Взрывы на пороховом мчались по небу, делая его вечерне-бурым. Осуда не понимал, в чем дело. Дежурный по станции пробежал на двенадцатый путь, чтобы там, вдалеке от народа, собрать три вагона особого назначения в сторону Дайрена. Под навес вагонного парка скромно прошла группа молчаливых пассажиров в штатском. Вокруг них суетилась охрана и лежали тяжелые стальные ящики. Их грузили в салон-вагон.

Толстый японец в коричневом цилиндре, никого не слушая и ни к кому не обращаясь, все время спрашивал в пространство:

— Так что же, выяснилось, в чем дело?

Когда были погружены ящики, бегом провели арестованных. Осуда узнал в одном из них работника комитета, с которым вчера познакомился. За арестованными, как детские колясочки, провезли два пулемета.

Человек в коричневом цилиндре бросил сигару и взмахнул рукой. Дежурный дал машинисту знак отправления.

Не думая и ничего не взвешивая, боясь упустить оставшиеся секунды, Осуда вынул бомбу из ведра для смазочного масла и, быстро справившись с часовым механизмом, сунул ее в карман оси. Кажется, механизм был заведен на час. Осуда степенно прошел потом на второй путь и, почти не стесняясь, нагло заложил новую бомбу — под последний вагон большого воинского состава. Забастовка повсюду переходила в восстание.