Собрание сочинений. Том 1

— Танки, — теперь их было уже штук двести, — гремя, катились в долину, давя японские цепи и прочесывая все пространство до реки огнем орудий и пулеметов.

Машины и люди перетасовались. Кое-где вспыхнула сухая трава. Неслышный ветер разметал дым. Все смешалось и сообща ринулось к реке.

Соединение Богданова стояло в лесу, восточнее этих позиций. Издали отряд напоминал молодой подлесок, взошедший на увалах, во множестве рассыпанных по ущельям. Ровно в полдень начальник укрепленного района, комдив Губер, подозвал к телефону полковника Богданова.

— Ходу, Богданов! — крикнул он осипшим, натруженным голосом.

— Есть ходу! — и, еще держа возле уха трубку, Богданов взмахнул рукой.

Тонкие деревца на спинах танков задрожали и зашевелились, как от легкого ветра. Сбросив шинель, Богданов вскочил в крайнюю с левого фланга машину, она рванулась вперед.

— Пора и тебе собираться, Василий Пименович! — крикнул он Лузе, лежавшему впереди со своими охотниками, на рассвете отошедшими с перевала. — И так задерживаемся, Василий Пименович.

Вокруг, готовясь к выходу пехоты, суетились пулеметчики с собаками и санитары в брезентовых комбинезонах, из карманов которых торчали гаечные ключи и еще какие-то большие и сложные инструменты.

Тут же приготовляли к работе баллоны с искусственной кровью для переливания.

Луза поднялся с земли, отряхнул куртку и поднял бинокль к глазам.

Поток танков широкой и крутой дугой несся с холмов в долину.

За танками торопились полки. Справа от Ольгинского — 57-й полк, краса голиковской дивизии, от берегов Суйфуна — сводные отряды колхозов переднего плана, партизаны и добровольцы, ближе к шоссе — третья и четвертая стрелковые дивизии.

Луза подтянул голенища сапог и легоньким охотничьим шажком побежал, ничего не говоря, из лесу.

Охотники бросились за ним врассыпную.

— Счастливой победы! — крикнул им вслед доктор и припал к неглубокой ямке в земле, где стоял телефон.

Четырнадцатая японская дивизия, потрепанная в ночном бою, из последних сил карабкалась на присуйфунские холмы. Богданов, вылетя с гребня на семидесяти танках, навалился через четверть часа на ее цепи. Он пропорол насквозь их тройную волну, разметал гнезда полевой артиллерии и, не задерживаясь, повалил навстречу седьмой, резервной, переходившей реку.

В машине Богданова стоял жаркий и душный грохот. Зловонный дым мотора, мешаясь с дымом орудия, заставлял сжиматься сердце. В ушах звенело от гула брони и страшной качки, которую претерпевала машина. Никакая сила не могла теперь задержать ее страшного бега. Казалось, что она сейчас разлетится на куски и полетит вниз бесформенными обломками.

Вдруг стало легче и свободнее уху, и быстрая волна свежего воздуха ворвалась в танк. Это была пробоина. Пулеметчик упал к ногам Богданова, в куполе башни мелькнула рваная щель, танк загудел, заскрежетал и, качнувшись в ужасном прыжке, еще быстрее понесся вниз. Становилось все светлее и прохладнее. Солнечные зайчики заиграли на металле. Казалось, за стенами танка светает.

Богданов приоткрыл передний щиток. Стало почти зябко. Водитель машины смеялся, вцепившись окровавленными руками в рулевое колесо. Богданов отстранил его. Единственным оружием танка являлась сейчас быстрота, и он сам хотел действовать ею. Танк несся вперед. Местность не запоминалась.

«Ходу, ходу!» — твердил Богданов, нажимая на газ, и вдруг, как во сне, увидел реку и город Санчагоу за ней.

Легкий понтонный мост, забитый японскими ранеными, и мортирная батарея слева, у развалин фанзы, окруженных грудою мертвых тел. «Тарасюкова работа», — подумал Богданов.

Куда? На батарею или на мост?

Глаза подсказали — на мост! К мосту ближе.

И, разлетевшись, он с трехметрового берега рухнул всей тяжестью машины вниз. Охнув, она поднялась на дыбы и, ломая жерди и настил моста, стала опускаться в воду. Осколки раздробленных понтонов поплыли вниз.

Закипел раскаленный металл.

— Не потонем, тут мелко, — сказал Богданов, и окровавленный водитель, обернувшись, кивнул ему головой и показал рукой назад.

Через пробоину виден был кусок долины, откуда они примчались.

Танки шли лавой, могучим потоком огня и грохота, японцы в беспорядке отступали.

— Что же это мы дурака валяем? — Подтянув к себе ручной пулемет, Богданов просунул его в пробоину и стал стрелять в упор по обозам, автомобилям и людям.

— Бей, бей, товарищ полковник! — тонко вскричал очнувшийся пулеметчик, шевеля простреленными руками.

Он обернулся к водителю.

— Жив? Я тоже живой, — слабыми глазами он оглядел перекореженное и забрызганное кровью нутро танка.

— Мы еще на нем пахать будем, — сказал он, думая, что будет жить и работать, и подбадривая этим себя.

Богданов отодвинулся от дыры.

— Довольно, — сказал он, протирая глаза. — Пехота вышла. Смотрите.

На холмах, впереди леса, показались отдельные группы охотников Лузы, за ними — полки Винокурова.

Они бежали, скрываясь за грудами мертвых, за брошенными машинами. Они ползли отовсюду — из замаскированных люков, из точек, из ям, поднимались и снова ползли, не издавая ни звука. Прикрывая их с воздуха, выходила красная авиация.

Богданов прислонил раненого пулеметчика к пробоине, сказал ему: «Смотри, брат, какое дело!» — и стал вылезать наружу, в холодную воду.

Полки Винокурова сближались с японскими гвардейцами на дистанцию последнего броска в атаку.

Поддерживающая артиллерия переносила огонь в глубину.

Рождалась стихия ближнего боя. Тут японский взвод при содействии танка атакует огневую точку красных, защищаемую стрелковым отделением с помощью противотанковой пушки. Там сшиблись в штыковом ударе. Дальше — партизаны штурмуют японский танк. Огонь ручных пулеметов, залп ручных гранат, штыки.

Еще дальше окапываются, ползут, отходят и вновь бросаются в бой. Очаги крохотных боев возникают и развертываются по всей долине, превращенной огнем самолетов и артиллерии в пашню с гигантскими бороздами и лунками. Откуда-то, по еще сухим тропам, бегут ручьи, дождь пыли и земли не перестает лить.

Но люди из-за сопок все прибывают.

Вон сбегает к реке старик Василий Луза, обгоняя Ушакова и крича что-то ему через плечо.

Вот из снайперской норы показалась окровавленная голова младшего командира Цоя. Прополз, стреляя, Чаенко. Раненый Тарасюк поднимал голову и слабо махал рукой: «Вперед, вперед!» Секретарь райкома Валлеш, в пиджаке, опоясанном патронташем, перебегал с первой группой бойцов 57-го полка. Лиц дальше было не видно, но люди чувствовались везде. Они ползли по трупам пограничников и японцев, прыгали в ямы, вырытые снарядами, или, открывая люки подземных стрелковых нор, выскальзывали в огонь все расширяющегося сражения с криками, перекрывающими грохот металла. Старик Луза сползал к самой воде. По виду он был спокоен. Он бил на выбор, не торопясь.