Собрание сочинений. Том 1

Сергей Замятин сказал:

— У нас если бы показать ее, так собрались бы все, как на зверинец. Подумали б — дикая.

А Максим Петрович Дронов ходил, заглядывал в базки и только молча плевался, чем окончательно вывел из терпения свинарок.

— На лысину бы нашему Пацюку плюнул! — сказала одна из свинарок, Авдотья Сушкова, сурового вида женщина, худая, высокая, с густыми, черными, сросшимися над переносицей, бровями. — Ему, черту, плюнь, может, пособится! — И, задетая за живое насмешками гостей, начала говорить горячо, возмущенно: — Вы, товарищи, не хвалитесь вашей скотиной, а скажите — руководители у вас хорошие. Да! Нам это тоже не очень приятно слушать. Кто б ни приехал на ферму — все издеваются над нашими свиньями. Зайцев гонять! От и Пацюк у нас такой, что с собаками его не догонишь и не сыщешь, — где он пропадает. Вот вам наглядно: заведующий животноводством, к нему комиссия приехала, а он сбежал, спрятался, должно быть, от стыда… Мы ему за племенных свиней голову уже прогрызли. Люди ездят, достают, — в совхозе вон продавали, в колхозах есть, надо только побеспокоиться. Как пень! Разве ему до этого?

Все стали изливать обиды на Пацюка.

— На голом цементе свиньи спят, и нечего подстилать, нету соломы. В степи гниет, жгут ее там, а сюда не подвозят. Разов сто уже говорили об этом Пацюку!

— И зачем только поставили его сюда? Совершенно не интересуется человек!

— Да нет, он сначала взялся было крепко, да скоро охолонул…

— Оторвался от массы. Головокружение получилось…

Среди колхозников, собравшихся вокруг комиссии, был дед Абросим Иванович Чмелёв, ночной сторож. Маяковцам, хорошо знавшим всех хуторян, Чмелёв был известен как человек невоздержанный на слово, злой, ругательный, но болеющий душою о хозяйстве.

— Ну, а ты, Абросим Иваныч, чего расскажешь нам? — спросил его Дронов. — Почему у вас так плохо? Что тут получается с Пацюком? Ты же тоже с этой отрасли? Здесь сторожуешь? Должон знать.

— Ничего зараз не скажу, — отмахнулся дед. — Смотрите сами. Ничего не скажу… — И объяснил, немного помолчав: — У меня такой характер: если сейчас начну, весь заряд прежде времени выйдет и на вечер не останется. Не хочу! Я на собрании расскажу все до тонкости, в чем тут у нас гвоздь забитый. Я уже давно этого собрания дожидаюсь. Разве тут один Пацюк! Ух, с-сукины сыны, до чего распустились!..

И больше Абросим Иванович в самом деле не стал ничего говорить. Он ходил только следом за комиссией и поддакивал, когда гости замечали какие-нибудь непорядки. А гости придирались к каждой мелочи.

— Что это у вас сено сложено так близко к коровнику, под самую крышу? — спрашивал Дронов.

— Во, во! — обрадованно вставлял дед Чмелёв. — Скажи еще ты, я им, анафемам, уже говорил.

— А разбрасываетесь кормом, будто на второй урожай надеетесь, — замечала Василиса Абраменко, подбирая с земли оброненный кем-то порядочный клок сена.

— Так, так! — поддакивал дед. — Вы еще полюбуйтесь, как у нас силос берут, — устлали всю дорогу силосом. А кабы вы поприсутствовали, когда у нас коров доят. Бьют скотину, матюкаются! Из-за одного такого обращения понимающая корова молока не даст!

— Это ж кто у вас отличается? — спросил Дронов.

— Да кто — вот Анютка первая…

— Ах, боже, твоя воля! Абросим Иванович! — всплеснула руками покрасневшая до слез доярка Анна Кудрикова. — Что ж ты меня срамишь перед людьми? Когда ты слыхал, чтоб я ругалась по матушке?

— Чтоб ругалась — не слыхал, а как била корову лопатой — видал.

— Та-ак! Запиши, Сергей! — с нарочитой строгостью сказал Дронов, подмигнув Замятину.

— Куда — запиши? — подскочила к Сергею Кудрикова. — Меня? Это я одна, значит, буду отвечать за всех? А как Манька Федотова била — ей ничего? А Маришка никогда своих коров не чистит и вымя не обмывает — это как? Меня только видно?

Смех, шум. Марина Петровна кричит:

— Не чищу, потому что некогда — твоих коров завсегда доить приходится. Ты вот объясни людям, почему ты по три дня на ферму не являешься? Торговля тебя завлекла? В Сочи все ездишь — с яйцами да с маслом?

— Ну ладно, хватит об этом. Тише, девчата! — успокаивает Василиса Абраменко. — Расскажите вы нам теперь еще вот что. Как же это у вас получается, что до сих пор план поставки молока не выполнили? Сколько вы надаиваете молока? Кто у вас бригадиром на мэтэфэ? Чичкин? Макар Емельяныч, ну-ка, пойди ближе. Чем вы кормите коров? Как — по норме или от брюха? Всех одинаково?.. Сколько коров поставили на индивидуальное кормление, на раздой? Ни одной?! О-о, это, значит, у вас такие порядки, как еще при царе Горохе мы хозяйновали!..

А в это время Капитон Иванович с Дядюшкиным и Пашей Кульковой в одной из полеводческих бригад, собрав колхозников, беседовали с ними о подготовке к весеннему севу. Они вникали в хозяйственные планы бригады так детально, будто им самим предстояло здесь работать, — спрашивали, сколько каких культур будет сеять бригада, как подготовлена с осени земля, правильно ли размещены поля по севообороту. Было и здесь немало смеху и шуток, от которых многих бросало в пот, особенно когда Капитон Иванович, имевший, как заведующий агролабораторией в своем колхозе, пристрастие к науке, налег на проверку агротехнических знаний посевщиков и звеньевых, а потом добрался и до бригадира. Учеба оказалась самым слабым местом в хуторском колхозе. Капитон Иванович и вопросы-то ставил не легкие, но и ответы некоторые были до того уж несуразны, что Капитон Иванович в конце концов сказал:

— Может быть, вы, товарищи, робеете, что нас тут много собралось? А как же вы говорите, что в сороковом году обязательно на выставку поедете? Там еще больше народу будет. Совсем растеряетесь да такой чепухи нагородите, что и слушать будет стыдно, — прогонят вас из Москвы!..

Они управились позже всех — обошли все бригады, осмотрели агролабораторию, поглядели в амбарах семена, заходили на квартиры к колхозникам и кончили свою работу в конторе — подсчитали по отчетам урожайность и доходность разных отраслей, расход трудодней и прочее, чем нужно было подытожить проверку соцдоговора.

Капитон Иванович исписал весь свой блокнот. Он посерьезнел, не шутил больше, стал молчалив и сосредоточен, расспросил лишь Коржова, Василису Абраменко и Замятина о результатах проверки по их отраслям, записал себе еще кое-что и больше до самого вечера ни с кем не говорил; готовясь к собранию, обдумывал, что надо будет сказать. Дядюшкин-младший перед собранием пригласил всех колхозников «Маяка революции» пообедать в клуб, где в одной из комнат накрытые столы давно ждали гостей. Капитон Иванович и там, выпив две стопки водки, покраснел только, но не разговорился, ел мало, сидел за столом недолго, встал, отошел в сторону, к окну, и, пока продолжался обед, похаживал молча из угла в угол.

Коржов, указывая на него, подмигнул Дядюшкину-младшему:

— Сочиняет — на вашу голову. За вашу хлеб-соль…

В зале клуба шумно и весело. Духовой оркестр, — гордость хуторского колхоза, живущего на отшибе, вдали от всех благ станичной культуры, — играет вальсы и польки, нестройно, фальшиво, но с таким оглушительным треском и грохотом, что даже лампы мигают. Девчата танцуют впереди в свободном от скамеек кругу.

— Видал? — кричит на ухо брату Дядюшкин-преседатель, указывая на оркестр. — Это уж мое начинание.