Собрание сочинений. Том 1

Терпеть еще можно и, конечно, надо было, а курянин был резок, одержим и нетерпим — вот какая штука. В целом — ничего, только горяч. Н. Атаров, по его словам, предостерег Овечкина: зарубежная пропаганда может привлечь его как фрондера для своих передач. «Ну и что? Что посоветуешь? — письменно ответил очеркист. — Отказаться от нашей внутренней самокритики? А ты чувствуешь, что она сейчас нужна, может быть, в тысячу раз больше, чем когда бы то ни было? Не люблю громких слов, а то бы сказал, что ты замахнулся мне в спину ножом».

Год 1983, статья А. Обертынского «Человек или экономика?» в «ЛГ» открывает еще одного Валентина Овечкина: главным объектом автора «Районных будней» был характер сельского труженика, его мысли и чаяния, а не экономика, не хозяйственная деятельность. Человек больше, чем экономика — отсюда и воздействие и долголетие «Будней».

Чтоб не тянуть с ответом, напомним и этому трактователю, и «ЛГ», и участникам вымученной дискуссии «человек или экономика», что Борзов весь соткан из цифр, он сам по себе есть экономика, только извращенная, стоящая на плутовстве, обмане, жульничестве. Вот сердцевинная операция, выводящая всего Борзова — и человека, и экономиста — на чистую воду:

«— «Власть Советов». Сколько у них было? Так… Госпоставки и натуроплата… Так. Это — по седьмой группе. Комиссия отнесла их к седьмой группе по урожайности. А если дать им девятую группу?..

— Самую высшую?

— Да, самую высшую. Что получится? Подсчитаем… По девятой группе с Демьяна Богатого — еще тысячи полторы центнеров. Да с «Октября» столько же. Вот! Мальчик! Не знаешь, как взять с них хлеб?»

За давностью лет поясним, что мера уже намолоченного была шулерским образом поднята, а с ней возрос и оброк, одно число потянуло бы за собой другие, изменилось бы место Троицкого района в областной сводке — значит, и качество самого Борзова как работника, его престиж. Ложь в цифрах выказывала лживость самого главного человека в Троицке. Закоперщик придуманного спора то ли давно читал «Будни», то ли не их читал.

Конец года 1986, эпоха гласности, Овечкин как бы перед КПП в перестройку. «Новый мир» отмечает тридцатилетие окончания книги «Районные будни» статьей Анатолия Стреляного. В редакционной врезке журнал объясняет, что пишущий — союзник и «в главном единомышленник В. Овечкина», так что горячность не стоит принимать слишком серьезно, тем более что «статья написана с сознанием проблем, так и оставшихся до конца не решенными, а в ряде случаев и еще более усложнившихся». Уж куда! Четверть века хлебного импорта — пуще не усложнить. Но эти врезки-извинения… Про альтиста Данилова роман — Родиона Щедрина зовут для врезки, раз по музыкальной части, вроде как резолюция наискосок: «К сердцу не принимать, журналу в вину не ставить». Военные записки — поручительство пойдет от маршала. Словно за рубеж выезжает, а не с читателем говорит! А еще столько мелом по доскам писали: «Мы не рабы, рабы не мы»… Анатолий Стреляный известен давно и прочно — книгами о Посмитном и Терентии Мальцеве, хроникой родного села и романтической повестью об Анатолии Иващенко, ныне политическом обозревателе Гостелерадио СССР. Впору самому врезки писать…

«Районные будни» появились не на пустом месте, — читаем у А. Стреляного. — Печатная критика партийных работников и партийной жизни была в то время обычным делом. В тридцатые — сороковые годы этой критики было не меньше, чем в пятидесятые — шестидесятые, не говоря уже о семидесятых, а больше, на порядок больше… Командирство, бюрократизм и комчванство назывались своими именами с такой решительностью, которая даже сейчас, в самом пылу разговоров о гласности, кажется невероятной». И далее:

«Районные будни» продолжали обыкновенное по тем временам дело (sic! — Ю. Ч.) критики партийной работы и партийных работников. Своей книгой Овечкин показал, что писателю тоже можно болеть тем, чем давно болеют селькоры…

Селькоры называли фамилии чинуш и головотяпов — писатель представлял портреты, образы».

Неверно! Сказать бы — «дезинформация», если б не простая нехватка информации. Сталинские газетные разносы, даже погромы районного (или какого-то еще) звена типа кампаний против «нарушения устава колхоза» и т. д. были выдачей «головою» такого-то процента «кадров» для укрепления сталинизма как такового. В любом случае это была критика (лучше все-таки — выдача головою) сверху, если даже детонатором оказывался вышеупомянутый селькор. Борзова как типа жизни не было ни в газетных очерках, ни в литературе. Открытие принадлежит Овечкину. Назвать обычным делом фиксацию и показ борзовщины «городу и миру» (именно так, «Районные будни» стали явлением и в Китае, и в Венгрии!) можно только… ну, во временном затмении.

Суть открытия: победители Гитлера закабалены Борзовым. Отличие от прежнего: бюрократизм как «бумажный тигр», как толчок по следу бумаготворчества — да, объектом официальной брани был, и долго; бюрократия как монополизм на управление всем и вся, как аппарат закрепощения одной части общества (крестьян) и нравственного разложения всех остальных частей — нет, ее в очеркистике не было. Редакторы всех главных московских изданий 1952 года, включая «Правду», чутко и мгновенно оценили качественную необычность Борзова, отвергнув рукопись «Районных будней». Только «Новый мир», с редактором которого Александром Твардовским Овечкин считал себя в ссоре (почему и зашел в эту редакцию уже за час до поезда, отправив первый экземпляр рукописи в ЦК, на имя Сталина — зашел, переступив через собственную гордость, и на счастье свое застал только уборщицу, которая уверила автора, что «не бойсь, не пропадет»), решил опубликовать очерк — да в самый канун Девятнадцатого съезда. И когда в статье по случаю тридцатилетия «Нового мира» А. Т. Твардовский делал свой (явно полемический) обзор литературы, то со всею редакторской гордостью утверждал:

«До «Районных будней» в нашей печати много лет не появлялось ничего похожего на этот очерк по его достоверности, смелой и честной постановке острейших вопросов… Значение небольшого очерка В. Овечкина было очень велико и не прошло бесследным для всей нашей литературы, обращенной к деревенской (и не только деревенской!) актуальной романтике. «Районные будни» дали очерку благотворный толчок в разных более или менее обособленных направлениях и превращениях этого жанра» («Новый мир», № 1 за 1965 г.).

«Фактором поворотного значения» в нашей литературе, обращенной к сельской тематике, назвал «Районные будни» Твардовский и в некрологе «Памяти Валентина Овечкина». «Пожалуй, ни одно из произведений «крупных» жанров, по выходе в свет этого очерка, не могло бы сравниться с ним ни читательской почтой, ни количеством отзывов в печати». По мысли главы «Нового мира», очерки его друга послужили «благотворным образцом… для целой плеяды талантливых мастеров этого жанра, с тех пор приобретавшего в нашей литературе все большее — и часто предпочтительное — внимание читателей» («Новый мир», № 1 за 1968 г.).

Впрочем, это уже, кажется, ссылка на авторитеты, не лучший метод доказательств. Другое дело — пока еще действующий принцип историзма. А он, историзм, сразу же атакует тебя вопросом: да как они в год «Экономических проблем социализма в СССР», в месяц, когда одобряется доклад Маленкова на XIX съезде (зерновая проблема решена!!), смогли протащить «борзовщину», внедрить ее в круг жизни — и самим при этом уцелеть? Это само по себе уникально. Ведь обыденное сознание ставит Овечкина за сентябрьским Пленумом Никиты Хрущева: партия поставила задачи, нацелила — публицистика откликнулась! Нет, оттепель началась до крещенских морозов.

Редакция «Нового мира» могла камуфлировать «Районные будни» под еще одно произведение за (не против, отнюдь нет, а за) погектарное обложение. За справедливый сталинский принцип, каковой был спущен в низы постановлением СНК и ЦК ВКП (б) от 8 июля 1939 года, где ликвидировались «крупнейшие недостатки в системе обязательных поставок государству мяса и шерсти колхозами, заключавшиеся в том, что передовые колхозы ставились в невыгодное положение, уничтожалась их заинтересованность в росте общественного животноводства и, наоборот, оказывались в льготном положении отсталые колхозы, не имеющие животноводческих ферм и не дающие роста поголовья скота в фермах». Борьба с лагерным придурком — она вдохновила и послевоенное (в феврале 1947 года) постановление «О мерах подъема сельского хозяйства…»: прежний, порочный принцип исчисления обязательных поставок, оказывается, «уничтожал заинтересованность колхозов», «приводил к стремлению колхозов добиваться уменьшенных планов… поощрял сокращение посевных площадей, не стимулировал освоения новых земель», теперь исчисление принципиально новое, погектарное, и «только противники колхозного строя, не понимающие прогрессивного значения для сельского хозяйства закона об исчислении обязательных поставок с каждого гектара пашни… могут тянуть партию назад к отмененной, как не отвечающей интересам развития сельского хозяйства, политике поставок»…