Собрание сочинений. Том 2. Иван Иванович

— Вы к кому? Так поздно… Больные уже спят.

— Я на одну минуточку, Варя. Вы дежурите?

— Да, я дежурю сегодня… Тяжело больной после трудной операции.

— Проведите меня к Ольге… Павловне. Мне только передать, — волнуясь, попросил Тавров. — Я увидел в окно, что вы здесь, и зашел…

— Вы бы лучше пришли днем с Павой Романовной, — сказала Варвара, которой показалось странным это позднее посещение. — Правда, приходите завтра вместе, — попросила она.

Тавров поколебался, тронутый ее особенным выражением, но Ольга была теперь совсем близко…

— Я на одну минуту, — сказал он упрямо, отводя руку Варвары.

Едва он скрылся в дверях палаты, где лежала Ольга, как в коридоре послышались другие шаги, и Варвара, оглянувшись, увидела Ивана Ивановича…

Он шел, глядя себе под ноги, нахмуренный и печальный.

«Третий! — неожиданно вспомнила Варвара слово, сказанное Тавровым, когда они осенью собирали бруснику. — Так вот кого имел он в виду тогда! — с ужасом подумала она, только теперь поняв, что творилось около нее. Вот что означало состояние Ивана Ивановича и самой Ольги, недомолвки и взгляды при встречах, волнение Таврова, то, как он прямо ворвался в палату. — Глупая ты, глупая! — кричала про себя Варвара, остолбенев от потрясения. — Третий, лишний между ними! Она не любит его! Это Аржанов-то лишний! И он увидит это сейчас своими глазами! Что будет с ним тогда?!»

Варвара не умела хитрить, но положение обязывало ее принять какие-то срочные меры.

— Иван Иванович! — позвала она, заступая ему дорогу.

Он поневоле остановился.

Вся напряженная, девушка с отчаянной прямотой глядела на него.

— Что ты, Варя? — спросил доктор, точно пробуждаясь.

— Мне очень важное надо передать вам… Как можно скорее! — произнесла она, изнемогая от страха и волнения. — Пойдемте сюда. — И, не оглядываясь, направилась в сторону, обратную той, куда ушел Тавров.

Иван Иванович вернулся следом за Варей. Два слова, произнесенные ею, поразили его: «Передать важное». Важное? Неужели об Ольге?

В кабинете Варвара пропустила Ивана Ивановича вперед и, прикрывая ему выход, полыхая румянцем, долго молчала, теребя завязки халата.

— Я слушаю, — сказал доктор хрипловатым от волнения голосом и понурился, ожидая.

Варвара поняла, чего он ожидал от нее, представила всю жестокость удара, который могла нанести. Правдивые глаза ее дрогнули.

— Я насчет курсов хотела… — заговорила она и неловко улыбнулась.

— Насчет курсов? Ох, Варя! До них ли мне сейчас! — Иван Иванович махнул рукой и хотел выйти из комнаты.

— Подождите! Одну минуточку! — попросила девушка, не трогаясь с места и не уступая дороги: еще немножко — и Тавров уйдет. — Одну минуточку!

Хирург насторожился.

— Почему ты не пускаешь меня? — спросил он, бледнея. — Зачем ты привела меня сюда?

— Я хотела… — Варвара в замешательстве опустила черные как смоль ресницы. — Я так люблю вас! — страстно промолвила она, стискивая маленькие руки. — Скажите мне только: «Умри!» — и я умру, если это вам нужно. Я все сделаю, что вам нужно!

Иван Иванович растерялся.

— Мне совсем не нужно, чтобы ты умерла. Зачем так говоришь, девочка?! Ты знаешь, как хорошо я отношусь к тебе!..

— Да, я знаю. — Варвара поднесла к вискам крепко сжатые кулачки, сдерживая желание заплакать. — Вы не умеете… не можете плохо относиться к людям.

8

Ольга ожидала прихода Ивана Ивановича… Он не уходил из больницы, не простившись с нею, и она нетерпеливо вслушивалась в звуки шагов по коридору, потому что хотела поскорее избавиться от тягостного ожидания.

И вдруг вместо него явился Тавров. Один… ночью, когда многие больные уже спали. Несколько часов он, скрипя снегом, уминал тропинку в насаждениях Хижняка около больницы: все порывался, но не решался войти. И вот, совсем закоченев, как с неба свалился. Приподнявшись на локте, придерживая у горла широкий воротник рубашки, Ольга испуганно смотрела на него. На его лице выражалось страдание и какое-то робкое оживление. Горячая волна нежности прихлынула к сердцу Ольги. Сказалось ли это в ее глазах, почувствовал ли Тавров ее душевный порыв к нему чутьем влюбленного, но шагнул вперед и тихо опустился на табурет возле кровати.

— Я не могу дольше жить без тебя, — прошептал он. — Я честно старался совладать с собой, но только измучился, устал и как будто на сто лет постарел душой.

Ольга посмотрела на дверь, в которую каждую минуту мог войти Иван Иванович, на соседние кровати и снова обернулась к Таврову.

— Если у тебя такое же чувство, то зачем эта мука? — говорил он, завладев ее рукой и страстно и нежно целуя ее тонкие пальцы. — Кому легче от наших мучений? Неужели он не понимает, не видит, как ты чахнешь?

— Мы потом поговорим об этом.

— Почему потом?

— Сейчас я боюсь, что может войти он, — призналась Ольга, стыдясь такого признания, но не сумев скрыть своего ужасного беспокойства. — Он здесь…

Тавров неотрывно глядел на нее широко открытыми глазами, похоже, он совсем не слышал ее слов.

— Я вижу: мне самому надо действовать решительнее. Когда тебе станет лучше, я сразу увезу тебя к себе, — неожиданно вырвалось у него.

— Увезешь? — повторила Ольга, слегка уязвленная: как будто она предмет обстановки и они оба могут распоряжаться ею по своему усмотрению.

Но глаза его, увлажнившиеся, мягко блестевшие, говорили о покорности, о преданности.

— Разве ты еще долго будешь здесь? — спросил он, лаская взглядом лицо Ольги.

— Ты все знаешь? — вместо ответа с трудом вымолвила она, вся покраснев.

Тавров утвердительно наклонил голову: нервное удушье помешало ему говорить, и он промолчал, снова целуя ее руки.

Он словно забыл о том, что находится в больничной палате, где несколько пар посторонних глаз и ушей. Женщины спали или притворялись спящими, но если хоть одна из них бодрствовала, то уж никак не могла — даже спросонья — принять его за Ивана Ивановича.

— Мы поговорим потом, — повторила Ольга. — Верь мне. Но сейчас тебе надо уйти. Я прошу…

Ее лицо выражало такое тревожное беспокойство, что Тавров наконец опомнился.

— Ухожу! — сказал он и встал рывком. — Только помни — обратно повернуть невозможно.

«Как странно складываются людские отношения!» — с горестью думал Иван Иванович, снова шагая по коридору.

Мысль о том, что вот сейчас он объяснится с Ольгой и все станет ясно и до дикости безобразно, неожиданно остановила его: надо было еще подумать!