Собрание сочинений. Том 2. Иван Иванович
Шрифт:
Проследив, как закапала светлая спинномозговая жидкость, Иван Иванович возвращается на свое место. Напряжение оболочки начинает уменьшаться: мозг под нею, выпиравший бугром, опадает, она морщится, точно дрябнет, пронизанная веточками сосудов. Появляется пульсация.
Иван Иванович захватывает мозговую оболочку пинцетом, продевает в нее кривой иглой нитку, затем с помощью нитки приподнимает и очень осторожно разрезает специальными изогнутыми ножницами.
В это время возле двери в приемной скопились зрители, оттирая друг друга от заповедной щели между косяком и
Звякнуло что-то от сотрясения на маленьком столике, но Иван Иванович не обернулся, может быть, даже не расслышал…
— Вон! — громким шепотом бросила Марфа по-якутски.
Повторять не понадобилось. В один миг Захара, сгоравшего от стыда, оттащили за ноги, прицепили на место занавеску — и стало тихо. Даже не хлопнула дверь — любопытные пробрались внутренним ходом, через комнату доктора: знали, что на столе лежит полуголый, все равно что раненый человек и нельзя выстуживать помещение.
— Больно! Кость ломит, — жалуется Степан.
— Это потому, что я касаюсь оболочки. А косточка не болит ни у кого.
— Где-то кровоточит! — замечает Василий Кузьмич, увидев, как кровь каплет на фартук хирурга.
— Зажмите, — коротко приказывает Иван Иванович Никите. — Каждую каплю крови беречь надо. — Но, вспомнив о неопытности своего ассистента, сам находит и ловит зажимом нужный сосуд.
Красные влажные пятна на его халате быстро запекаются, бурея, словно ржавчина.
После частичного откидывания лоскута мозговой оболочки сразу же обнаружилась сплошная твердая масса бугристой опухоли — менингиомы — вишнево-красного и лиловатого цвета.
— Есть! — Иван Иванович с облегчением переводит дыхание. — Степан, друг, ты ведь левша? Разговаривайте с ним! — приказывает он Василию Кузьмичу и к сестре: — Раствор!.. Кохер!
Нужные инструменты словно сами собой поднимаются с тарелок-подносов и попадают в цепкие, чуткие руки хирурга.
Теперь он почти успокоился: диагноз был поставлен точно. Продолжая свое дело, Иван Иванович с чувством признательности вспоминает невропатолога. Мелькает и остро ранящая мысль об Ольге, и доктор на миг распрямляется, будто хочет сбросить с плеч тяжесть.
— Какое у него давление? Ток! Вы, милуша, только вызывайте его на разговор, а слушайте меня!
Сестра вспыхивает, скорее догадавшись, чем поняв суть замечания, включает диатермию. Василий Кузьмич смотрит на приборы.
— Давление девяносто.
— Ну, что же, пока хорошее…
На большом протяжении опухоль спаяна с твердой мозговой оболочкой. При отделении ее появляется кровотечение из многочисленных расширенных вен в местах спаек. Смывание раствором, нажим марлевого шарика, пока электроотсос собирает жидкость, — и кровоточащий сосуд обнаружен…
Осторожно, медленно вводятся полоски-ленты из марли, смоченной в солевом растворе, между опухолью и тканью мозга. Они отслаивают опухоль и, сдавливая сосуды, останавливают кровотечение.
— Степан, ты говори, когда что-нибудь не так.
Тот не отвечает.
—
Степан! Степан! — тихонько зовет Иван Иванович, продолжая работать.— Жарко! — отзывается больной чужим голосом, словно в бреду.
— Дайте ему воды! Какой пульс?
— Пятьдесят шесть, — отвечает Василий Кузьмич.
— Введите камфару!
С одной стороны опухоль не отслаивается: здесь она внедрилась очень глубоко. Иван Иванович, подводя под нее марлевые тампоны, отодвигает лопаточкой мозг, податливо мягкий, но заполненный массой сосудов, питающих кровью и кислородом миллионы мозговых нервных клеток. Какая должна быть осторожность, чтобы не разрушить при операции центры, управляющие речью, движениями и способностью мыслить!
— Клипс!
Хирург берет пинцетом с пирамидки крохотные серебряные скобки, зажимает ими перерезанные сосуды, связывавшие опухоль с мозгом, и, неожиданно улыбаясь, говорит своим помощникам:
— Когда много клипсов поставлено, то потом, на рентгене, кажется, что у человека целый заряд дроби в голове. Клипсы хороши тем, что не вызывают раздражения и не съеживают оболочку.
Отодвинув мозг, хирург выводит нижний край опухоли.
— Разговаривайте с больным!
Постепенно введены ленты на всех участках по окружности и в глубину. После этого Иван Иванович прошивает опухоль толстыми нитками и, медленно приподнимая за них, как бы вывихивает ее из мозга. У места наиболее мощной спайки она удаляется вместе с твердой мозговой оболочкой.
— Разговаривайте с больным!
Опухоль по своему строению похожа на кочан цветной капусты. Ложе ее представляет глубокую воронку в веществе мозга. Оттесняя его, она уходила нижним краем в глубину сантиметров на шесть…
— Давление падает, — сообщает старый фельдшер. — Уже семьдесят.
— А вначале было?
— Сто тридцать.
— Горячую салфетку! — Иван Иванович кладет ее в образовавшуюся воронку, на колени ему каплет кровь. — Степан, милый, капсе!
Степан молчит.
— Говорите, говорите с ним! Давление?
— Пятьдесят пять.
Хирург осушает рану сухими стерильными салфетками, закрывает ее марлей.
— Давайте делать переливание крови!
Донор не без страха ложится на соседний стол, вплотную придвинутый к операционному.
Иван Иванович совместно с Василием Кузьмичем делают эту серьезную процедуру. Черномазенькая семиклассница из учаханской школы, заменив фельдшера у приборов, измеряет давление. Она не зря практиковалась…
— Сколько?
— Семьдесят пять.
— Прекрасно! Хватит. Крови влито почти двести пятьдесят кубиков.
— Лицо больно! — очнувшись, говорит Степан.
— Ничего, друг, теперь самое трудное сделано, — успокаивает Иван Иванович, снова становясь на место.
Яма, бывшая ложем опухоли, к концу операции начинает выравниваться так быстро, что у Ивана Ивановича возникает опасение, как бы не возник острый отек мозга, который не даст закрыть костное «окно». Снова и снова вспоминается ему смерть приисковой машинистки на операционном столе… Нельзя умирать Степану!.. Но каждую минуту могут быть самые тяжкие осложнения: шок, падение сердечной и дыхательной деятельности, двигательное и психическое возбуждение… Все существо хирурга собрано и готово к любым случайностям.