Собрание сочинений. Том 2. Измерение вещей
Шрифт:
6. «Тетерник, входя и здороваясь: Здравствуйте! Здравствуйте!..»
Тетерник (входя и здороваясь): Здравствуйте! Здравствуйте! Здравствуйте! Здравствуйте!
Камушков: Вы однако не очень точны. Мы ждем вас уже порядочно.
Грек: Да-да-да. Мы вас поджидаем.
Лампов: Ну говори, чего опоздал?
Тетерник (смотря
Камушков: Хорошо. Я продолжаю.
Грек: Да-да-да. Давайте, правда.
Все рассаживаются по своим местам и замолкают.
Камушков: Не говоря по нескольку раз об одном и том же, скажу: мы должны выдумать название.
Грек и Лампов: Слышали!
Камушков (передразнивая): Слышали! Вот и нужно название выдумать. Грек!
(Грек встает.)
Камушков: Какое ты выдумал название?
Грек: Ныпырсытет.
Камушков: Не годится. Ну подумай сам – что же это за название такое? Не звучит, ничего не значит, глупое. – Да встань ты как следует! – Ну теперь говори: почему ты предложил это глупое название?
Грек: Да-да-да. Название, верно, не годится.
Камушков: Сам понимаешь. Садись. – Люди, надо выдумать хорошее название. Лампов! (Лампов встает.) Какое название ты предлагаешь?
Лампов: Предлагаю: «Краковяк». Или «Студень», или «Мой Савок». Что? не нравится? Ну тогда: «Вершина всего», «Глицириновый отец», «Мортира и свеча»…
Камушков (махая руками): Садись! Садись!..
1930
7. «Иван Григорьевич Кантов шёл…»
Иван Григорьевич Кантов шёл, опираясь на палку и переступая важно, по-гусиному. Он шел по Гусеву переулку и нёс под мышкой гуся.
– Куда идёшь? – окликнул Ивана Григорьевича Пономарёв.
– Туда вот – сказал Иван Григорьевич Кантов.
– Можно и мне с тобой идти? – спросил Пономарёв.
– Можно, – сказал Иван Григорьевич Кантов.
Оба пришли на рынок.
Около рынка сидела собака и зевала.
– Посмотри, Кантов, какая собака, – сказал Пономарёв.
– Очень смешная, – сказал Кантов.
– Эй, собачка, пойди сюда! – крикнул Пономарёв и поцокал зубами.
Собака перестала зевать и пошла к Пономарёву сначала обыкновенно, потом очень тихо, потом ползком, потом на животе, а потом перевернулась брюхом вверх и на спине подползла к Пономареву.
– Очень скромная собачка, – сказал Пономарёв, – Я возьму её себе.
8. Баронесса и Чернильница
Бобров (указывая на Христофора Колумба): Христофор Колумб.
Хр. Колумб (указывая на Боброва): Бобров.
Бобров: Если вас интересует моё воспитание, то я скажу. Я скажу.
Христофор Колумб: Да-да, скажите пожалуйста.
Бобров: Вот я и говорю. Что мне скрывать.
Христофор Колумб: Очень, очень интересно!
Бобров: Ну вот я скажу так: моё воспитание было какое? Приютское.
Христофор Колумб: Ах, пожалуйста, пожалуйста.
Бобров: Меня отец отдал в приют. А. (держит рот открытым. Христофор становится на цыпочки и заглядывает в рот Боброву).
Бобров: Впрочем, я торговец (Христофор отскакивает).
Христофор Колумб: Мне мне было интересно только посмотреть что у вас там… м… м…
Бобров: Так-с. Я значит в приюте и влюбился в баронессу и в чернильницу.
Христофор Колумб: Неужели вы влюбились!
Бобров: Не мешай. Да влюбился!
Христофор Колумб: Чудеса.
Бобров: Не мешай. Да чудеса.
Христофор Колумб: Как это интересно.
Бобров: Не мешай. Да это интересно.
Христофор Колумб: Скажите пожалуйста!
Бобров: Если ты, Христофор Колумб, ещё что-нибудь скажешь…
Сцена быстро меняется.
Бобров сидит и ест суп.
Входит его жена в одной рубашке и с зонтом.
Бобров: Ты куда?
Жена: Туда.
Бобров: Куда туда?
Жена: Да вон туда.
Бобров: Туда или туда?
Жена: Нет, не туда, а туда.
Бобров: А что?
Жена: Как что?
Бобров: Куда ты идешь?
Жена: Я влюбилась в Баронессу и Чернильницу.
Бобров: Это хорошо.
Жена: Это хорошо, но вот Христофор Колумб засунул в нашу кухарку велосипед.
Бобров: Бедная кухарка.
Жена: Она бедная сидит на кухне и пишет в деревню письмо, а велосипед так и торчит из не?.
Бобров: Да-да. Вот это случай. Я помню, у нас в приюте в 1887 году был тоже. Был у нас учитель. Так мы ему натёрли лицо скипидаром и положили в кухне под стол.
Жена: Боже, да к чему же ты это говоришь?
Бобров: А то ещё был случай.
Выходит Колбасный человек.