Собрание сочинений. Том 2

Так она и не заметила, как отстал Ларский.

Сергей Львович и Ольга зашли еще в один или два дома, заглянули в магазин Когиза и послушали узбекскую музыку в каком-то сквере.

День, угомонившись, наконец становился вечером, а когда зашло солнце и воздух перестал закипать, настало удивительное время.

Еще был горяч камень домов и не затвердел размякший за день асфальт на тротуарах, но уже, как искры в шампанском, пробегали струйки первой свежести.

Пробежит и исчезает, словно иссякла, и вновь возникнет, буравя воздух.

На тротуарах, у стен домов, на скамейках и табуретах сидят целыми семьями, пьют чай с вареньем, заводят патефоны, играют на гитарах, поют.

У Татьяны Васильевны были гости, и Ольга, еще у ворот услышав оживленный шум голосов из квартиры Анисимовых, упросила Сергея Львовича не знакомить ее ни с кем.

— Я посижу у ворот, помечтаю, а потом лягу тихонько на том месте, что и вчера.

— Ладно. Пожалуй, так лучше. Я попозже проведаю вас, — и ушел к гостям, а Ольга сейчас же свернула к квартире Шарипова.

— Халима?

— Ау! Мы.

Тоненькая фигурка в пестром халатике выскочила из темноты.

— Что, Хасан-ханум?

— Где отец?

Решение Ольги созрело мгновенно, без подготовки, без размышлений.

— Тсс, Хасан-ханум, папа Фергана пойдет, — никто не знает… будто болеит больной, а он Фергана.

— Позови его.

— Ой, джаным, сейчас!

Амильджан вышел почти неслышно.

— Как ваши дела, товарищ Шарипов?

— Э-э, бурократызм, прямо бурократызм.

— А что?

— Как басмач еду… через один час. Что будет — будет.

— А что, если и я с вами?

Амильджан почесал за ухом, сдвинул на затылок тюбетейку.

— А у доктур не имеешь интереса жить?

— А зачем? Я на БФК хочу.

— Мгм… — Амильджан присел на корточки, оторвал от куста веточку, поковырял ею в зубах.

Свет из квартиры Анисимовых освещал Ольгу сзади и проходил сквозь платье. Она стояла перед Амильджаном, как абажур.

— Неинтересно получается, — наконец сказал он. — Обвинение будет. Мне, мне обвинение. Доктор ругать будет, его жена тоже скандал сделает: зачем, скажет, зачем?.. Нет, нет, не знаю, как по-русски сказать…

— Ну, хорошо. Спасибо, что честно сказали, товарищ Шарипов. До свидания!

— Пусть тебе хорошо будет, пожалийста.

Он поднялся, почесал грудь и скрылся в комнате.

Ольга медленно брела по двору, не зная, что же теперь предпринять, но во всяком случае никак не желая сдаваться.

— Халима!

— Ау!

— Халима, детка моя, принеси мой чемодан от доктора. Только тихо-тихо.

— Хоп! Я разведки сделаю.

Ольга ни о чем не думала, но вся ушла в слух — шорох босых ног по земле, глухой стук чемодана о ворота, тяжелое дыхание Халимы, и Ольга прижала к себе худое, костлявое тельце, целуя мохнатые, похожие на ласковых пчел, глаза.

— Ты у меня одна родная, Халима.

— Ой, джаным! Ты такой красивый, такой один! Ты один мой, без папа, без мама…

Вокзал напомнил Ольге прифронтовую полосу. Билетов никто не брал и ехать с очередным, уже давно поданным, заполненным до отказа поездом собиралась огромная толпа народа. Были здесь узбеки в пиджаках и халатах, были русские, армяне, евреи, бежали с рюкзаками приезжие из Баку и Махачкалы студенты, практиканты, инженеры с теодолитами, врачи с походными аптечками, завхозы с ящиками.

Поезд был загружен до отказа, но народ продолжал прибывать, и дежурный по станции спокойно всех уверял, что они непременно уедут с этим поездом.

— Наша, ташкентская? — спросил он Ольгу, когда она попросила его помочь сесть в поезд.

— Приезжая. С Хасана.

Он сухо отстранил Ольгу флажком, что был в его руках — Ольга заслоняла ему состав, — и оглядел поле действия.

— Пойдем.

Они подбежали к ближайшему вагону, когда звук дергающегося состава уже пронесся со стороны паровоза. Дежурный сказал проводнику:

— С Хасана. Отстала от делегации. На твое попечение.

Проводник подхватил ольгин чемодан и опустил его на плечи двух богатырей, ближе всех стоявших к нему в тамбуре, потом толкнул в тамбур и Ольгу.

Со ступеньки на ступеньку она кое-как забралась в тамбур, боясь спросить, где ее чемодан. Было так тесно, что некоторое время ноги ее не касались пола.

«Главное, еду. Посмотрим, что это за БФК».

Все в поезде тоже уезжали на БФК.

Глава третья

Корреспондент одной из центральных газет Алексей Петрович Березкин спал у себя в номере, сидя за письменным столом. Телефон стоял рядом с чистым листом бумаги и грудкой остро отточенных карандашей.

Он спал так давно, что, спокойно раздевшись, мог бы уже отдохнуть в постели, но, засыпая у стола на каких-нибудь двадцать минут, он не рассчитывал иметь в своем распоряжении более ни одной свободной минуты.

И он был прав: для сна у него не было времени.

Не дозвонившись до него и через сорок минут, телефонистка Шура Ремезова обратилась к гостиничной горничной, и та сообщила, что абонент не способен проснуться, а Шура передала это, в свою очередь, тому, кто вызывал Березкина, — сотруднику недавно начавшей выходить газеты «Сталин Курулишида» Азамату Ахундову.

Зная хорошо местные порядки, Ахундов, зевая, спросил:

— В штаб БФК его не вызывали?

— В мое дежурство не вызывали, — тоже зевая, ответила Шура, — а что? — осторожно спросила она, чтобы поговорить от скуки, и так потянулась всем телом, что у нее хрустнули позвонки.

— Спать здорово хочется? — спросил Ахундов.

— Угу. Вторую смену одна.

— Я тоже… Юсупов не приезжал?

Мгновение помедлив, Шура дипломатически сказала: