Собрание сочинений. Том 3

— А Павел там?

— Да Павел же с тобой, Петр Семенович, уехал…

— Вот он где, Сухов, оказался. Пашку схватили, — тихо вымолвил Невский, бросая в снег рукавицы. — Парень-то ведь несмелый, беды бы нам не наделал!

Как только танки остановились у огненной преграды, Сухов выскочил из машины с запасными частями, шедшей в середине колонны. Головной танк еще стрелял. Партизаны были не видны. Он и Бочаров лугом, по пояс в снегу, обогнули лесной уступчик у моста и вышли на проселок, усеянный охапками свежепросыпанного сена.

— Кого-нибудь обязательно тут накроем, — сказал Сухов.

Бой с танками разгорался все яростнее, а на проселочной дороге было тем не менее пусто.

— Зря. Надо возвращаться, — шепнул Бочаров после того, как они бесцельно пролежали более часа.

В это время Павел верхом на лошади, выпряженной из саней, без седла, показался возле них. Они тут же схватили его.

— К нам, что ли, скакал? — спросил его Сухов, обыскивая. — Это, брат, мы примем во внимание.

— Чего с ним говорить, не в себе он еще, — пробурчал Бочаров.

— Почему не в себе? — удивился Сухов. — Слава богу, не чужие.

Разоружив и связав ему руки, Сухов с Бочаровым повели Павла к полустанку.

— Только не будь дураком, Панька, — сказал Сухов. — Можешь и себя выручить, и нас устроить. Хочешь, отпустим?

Павел молчал.

— Первое — скажи, где базы. Второе — где Наталья. Мой план такой: немцу базы откроем — и твоему отцу крышка, он — за фронт, мы — за ним; Наталья — моя. Что ж, он против зятя пойдет? Не станет сора из избы выносить.

— Отец на все пойдет, — сказал Павел.

— Погоди, давай по порядку, — перебил его Сухов, — берешься показать базы?

— Нет, — зло ответил Павел. — И Наталью тебе не передам и баз не открою. Сволочь ты. Только меня запутал.

— Тогда пытать.

— Убивайте, чорт с вами! Лучше убитым быть, чем с вами дело иметь!

— Это все шутки, дело впереди будет, — засмеялся Сухов. — Мы тебя пока что скроем, сам потом увидишь, что мы тебе добра желали. Но, между прочим, иди, не оглядывайся. Бежать задумаешь — убью!

Они немного отстали от Павла.

— Я его образую, — сказал Сухов. — Это же воск, что, я его не знаю?

— Поберечь, думаешь?

— Безусловно.

12

Из лесорубного барака Наталья с Алексеем на другой же день перебрались в наспех вырытую землянку за широким, даже в зиму плохо замерзающим болотом. Совсем уж в медвежью глушь. А отряд после разгрома танков снялся в соседний район.

— Сейчас опасно перевозить вас, — сказал отец Наталье. — Пока Сухова не прикончу, к фронту нам дорога заказана. Он там, небось, день и ночь. Ну, я их отодвину назад. Дней на десять ухожу. Не скучай.

Нетерпеливо поджидала Наталья возвращения отца. Все в ней было теперь устремлено только на предстоящий путь с Алексеем. Он один мерещился ей, как счастье, как избавление от беды, как будущее, без которого бессмысленно и ненужно все ее настоящее. Отрезать у нее этот путь — и остановится, станет мертвой жизнь. Незачем будет жить и нечем.

Поутру Наталья осторожно выглядывала наружу, топила железную печь, грела кипяток с сухим шалфеем, размораживала кусок сала — завтракали. Потом, взяв топор, выходила наколоть дров. Потом снова топила печь и садилась к огню чистить картошку. День был недолог. К обеду темнело.

Укрытый тулупом, Алексей лежал на нарах, рядом с печью. Наталья присаживалась к нему и тихо пела или расспрашивала о том, что им предстоит впереди.

— А у вас, Алеша, еще не весна?

— Зима и у нас, дорогая. Только у нас зима теплая.

— Посмотреть бы мне, что за зима такая без холода? Я даже и не пойму, как это.

Или расспрашивала его о горах, об апельсинах и винограде и улыбалась, не веря, что существуют горы, и виноград, и зима без морозов. Маленькая железная печурка до боли обжигала жаром лицо Натальи — она только вяло щурилась, не отодвигаясь. Ей уж мерещился сухой зной юга. Пусть жжет до боли!

— Валенки в пути придется оставить, — говорила она. — Куда мы там, по вашей жаре, с шубами да с валенками будем крутиться? Людям насмех!

Алексей останавливал, трезво рассекал ее мечтания:

— Где теперь фронт, не знаем, и сколько ехать нам, тоже не знаем.

И она поднимала от огня лицо и умолкала в тревоге. Ведь война, кругом война!

Засыпали рано. По ночам округ выли волки, и однажды целая стая их, голов в двадцать, всю ночь, рыча и взвывая, вертелась вблизи землянки, скреблась в промерзшую дверь, принюхивалась к запаху человеческого жилья.

Ночи были длинные, утомительные.

А ему как раз не повезло. В конце третьей недели беспрерывных и в общем очень удачных боев Невский был неожиданно окружен карательным отрядом капитана Каульбарса. Бой шел всю ночь. Партизаны сражались каждый за пятерых. Один Федор Чупров сразил в бою девять солдат. Буряев, израсходовавший патроны, бросался в атаку, молотя немцев прикладом по головам. Молодой партизан Васильков, из группы Губарева, с ручным пулеметом пробрался на фланг немцев и три часа держал их под таким огнем, что они закопались в снег, упустили инициативу и разжали уже сомкнувшиеся клещи. Сам Губарев получил тридцать четыре ранения, его партбилет был пробит вместе с сердцем в пяти местах. Дважды раненная Груня Чупрова перевязывала, лежа на снегу.

Бой шел вблизи богатого до войны села Любавина, славившегося своим колхозом, фермами и особой урожайности льном. Теперь это село вымирало с голоду. В нем стоял штаб Каульбарса, и злодеяния немцев были здесь особенно жестоки.

Когда, перед рассветом, Буряев разжал немецкие клеши, партизаны оторвались от противника. Невский решил итти на Любавино.

Раненный в плечо и очень ослабевший, он сказал Коротееву:

— Народ наш до того устал, что отходить будет очень трудно. Раненых много. Так вот я как планирую: ты и Федор Чупров двумя группами обтекайте немцев и держите курс на их штаб, на Любавино. Ночь наступит — ударьте с тылу. Нам тяжело, значит немцу в сто раз труднее. Ударите по его тылу — не выдержит.

— А ты?

— А я возьму раненых и скую немцев вон у того лесочка. Как-никак, а до темноты продержимся. Как вы начнете в Любавине, мы отойдем потихоньку.

— Что ж, другого выхода нет, — сказал Коротеев и взглянул на Чупрова.

Тот согласился.

— Войдете в село, — сказал Невский, — сейчас же организуйте розыск Сухова, Бочарова… Насчет Павла узнайте, не слышно ль о нем?.. Если убит — так убит, а жив — значит, до меня его поберегите.

Чупров вздохнул от страшной усталости.