Собрание сочинений. Том 46 часть 1

[V—10] {«Полномочие в случае нужды продавать себя и своих близких было правом, к несчастью, всеобщим; это право признавали и в северных, странах, и у греков, и в Азии; почти столь же повсеместно было распространено право кредитора брать себе в холопы должника, не уплатившего своего долга, и, насколько возможно, обеспечивать себе уплату долга его трудом или продажей его личности» (Niebuhr. Romische Geschichte. Erster Theil, стр. 600).}

{В одном месте Нибур говорит, что греческим писателям эпохи Августа трудно было понять отношения между патрициями и плебеями, что они неправильно понимали и смешивали эти отношения с отношениями патронов и клиентов; это происходило-де оттого, что они

«писали в такое время, когда богатые и бедные были единственными настоящими классами граждан, когда несостоятельный человек, какого бы благородного происхождения он ни был, нуждался в покровителе, а миллионер, хотя бы это был вольноотпущенник, был желанным покровителем. От отношений зависимости, переходивших по наследству, у них почти не сохранилось и следа» (там же, стр. 620).}

{«Среди обоих классов» (метеков и вольноотпущенников и их потомства) «встречались ремесленники, а право гражданства, в котором они были ограничены, получал плебей, оставивший земледелие. Они тоже не были лишены чести иметь свои законные сословные организации; их корпорации пользовались таким уважением, что основателем их называли Нуму; их было девять: дудочники, золотых дел мастера, плотники, красильщики, шорники, кожевники, медники, гончары и девятая корпорация — всех прочих ремесел… Некоторые из них были самостоятельными гражданами, жившими в предместьях города, равноправными гражданами, не отдававшимися под покровительство какого-либо патрона — в тех случаях, когда существовало такого рода право; были и потомки крепостных, зависимость которых прекратилась вследствие того, что вымер род их патронов; они-то, наверное, оставались так же безучастны к распрям между старинными гражданами и общиной, как флорентийские цехи к усобицам между родами гвельфов и гибеллинов; крепостные, возможно, еще целиком находились в распоряжении патрициев» (там же, стр. 623).}

[б) Отделение объективных условий труда от самого труда. Первоначальное образование капитала]

На одной стороне предполагаются исторические процессы, поставившие массу индивидов данной нации и т. п. в положение, если на первых порах не действительно свободных рабочих, то во всяком случае в положение таких работников, которые ??????? являются свободными рабочими, единственная собственность которых есть их рабочая сила

и возможность обменивать ее на имеющиеся стоимости. Этой массе индивидов противостоят на другой стороне все объективные условия производства как чужая собственность, как их не-собственностъ, но в то же время эти объективные условия производства как стоимости способны к обмену, в силу чего их присвоение до известной степени доступно живому труду. Подобные исторические процессы распада, с одной стороны, являются разложением отношений крепостной зависимости, приковывавших работника к земле и к хозяину земли, но фактически предполагающих его собственность на жизненные средства, так что это по сути дела есть процесс его отделения от земли; с другой стороны, здесь происходит разложение таких отношений земельной собственности, которые делали работника йоменом, свободно работающим мелким собственником земли или арендатором (колоном), свободным крестьянином ; разложение таких корпоративных отношений, которые предполагают и собственность работника на орудие труда, и его собственность на самый труд как определенную ремесленную сноровку (а не только труд как источник собственности). Эти исторические процессы распада в такой же мере являются разложением отношений клиентелы в ее различных формах, в которых не-собственники являются прихлебателями, живущими за счет прибавочного продукта в свите своих господ и в качестве эквивалента носящими ливрею своего господина, —• они участвуют в его распрях, оказывают воображаемые или реальные личные услуги и т. д.

Во всех этих процессах разложения при более подробном рассмотрении оказывается, что разлагаются такие отношения производства, при которых преобладает потребительная стоимость, производство для непосредственного потребления. Меновая стоимость и ее производство имеют своей предпосылкой преобладание другой формы. Поэтому в рамках всех этих отношений подати и повинности натурой преобладают над денежными платежами и поборами. Но это лишь мимоходом. При ближайшем рассмотрении обнаружится равным образом, что все эти разложившиеся отношения были возможны только при оцределенном уровне развития материальных (а поэтому также и духовных) производительных сил.

Нас интересует здесь прежде всего следующее: процесс разложения, превращающий массу индивидов данной нации и т. д. в ??????? свободных наемных рабочих (понуждаемых к труду и к продаже своего труда только отсутствием у них собственности), предполагает на другой стороне такой процесс, который означает, что прежние источники дохода, а отчасти прежние условия собственности этих индивидов не исчезли, а наоборот, что стало иным только их употребление, что изменился только способ их существования, что они как свободный фонд перешли в иные руки или даже остались частично в тех же самых руках. Но ясно следующее: процесс, отделивший целую массу индивидов от их прежних (в той или иной форме) положительных отношений к объективным условиям труда, подвергнувший эти отношения отрицанию и тем самым превративший этих индивидов в свободных рабочих, этот же самый процесс потенциально освободил эти объективные условия труда (землю, сырье, жизненные средства, орудия труда, деньги или все это вместе) от их прежней связи с индивидами, отделенными теперь от них. Эти объективные условия труда все еще имеются в наличии, но в иной форме, как свободный фонд, в котором все прежние политические и т. п. связи стерты, и они противостоят этим отделенным от них, лишенным собственности индивидам уже только в форме стоимостей, прочно обособившихся стоимостей.

Тот же самый процесс, противопоставляющий массу в качестве свободных рабочих объективным условиям труда, противопоставил эти условия в качестве [V — 11] капитала свободным рабочим. Исторический процесс привел к разъединению элементов, до этого связанных между собой; его результат заключается поэтому не в том, что один из этих элементов исчезает, а в том, что каждый из них выступает в негативном отношении к другому: с одной стороны — свободный рабочий (потенциальный рабочий), с другой — капитал (потенциальный). Отделение объективных условий от тех классов, которые превращены в свободных рабочих, должно в такой же мере выступать на противоположном полюсе как обособление этих самых условий в виде чего-то самостоятельно существующего.

Если отношение капитала и наемного труда рассматривать не как отношение, уже ставшее решающим и охватившее все производство в целом , но как исторически складывающееся отношение (т. е. если рассматривать первоначальное превращение денег в капитал, процесс обмена между капиталом всего лишь потенциально существующим на одной стороне и потенциально существующими на другой стороне свободными рабочими), то, конечно, сам собой напрашивается простой вывод, с которым так носятся экономисты, а именно: что сторона, выступающая как капитал, должна иметь в своих руках сырье, орудия труда и жизненные средства, чтобы рабочий мог жить до тех пор, пока производство не завершится.

Это далее представляется так, что у капиталиста должно было произойти такое накопление (накопление, предшествовавшее [наемному] труду и не [наемным] трудом порожденное), которое позволяет капиталисту заставлять рабочего работать, сохраняя его дееспособность, сохраняя его как живую рабочую силу . Это независимое от труда, помимо труда совершенное деяние капитала переносят затем из этой истории происхождения капитала в современность, превращают в один из моментов его действительности и его действенности, его самоформирования. Из этого выводят затем, в конце концов, вечное право капитала на плоды чужого труда, или, лучше сказать, капиталистический способ наживы обосновывают, исходя из простых и «справедливых» законов обмена эквивалентов.

Богатство, имеющееся в форме денег, может превратиться в объективные условия труда только потому, что эти условия отделены от самого труда, и только тогда, когда они отделены от него. Мы видели, что деньги частично могут быть накоплены просто путем обмена эквивалентов; но это составляет столь незначительный источник, что исторически о нем не стоит даже и упоминать, если допустить предположение, что деньги приобретены путем обмена собственного труда. На самом же деле деньги стали денежным богатством благодаря ростовщичеству (в особенности применявшемуся также и по отношению к земельной собственности) и благодаря движимому имуществу, накопленному от купеческих барышей; вот это денежное богатство и превращается в капитал в собственном смысле — в промышленный капитал. Ниже мы еще будем иметь повод говорить об обеих этих формах подробнее, поскольку они выступают не как формы капитала, а как более ранние формы богатства, как предпосылки для капитала.

Как мы видели, в понятии капитала, в его возникновении заложено, что исходным пунктом его являются деньги и потому богатство, существующее в форме денег. Здесь заложено также и то, что капитал, притекая из обращения, выступает как продукт обращения. Образование капитала исходит поэтому не от земельной собственности (здесь в лучшем случае от арендатора, поскольку он является торговцем сельскохозяйственными продуктами), также и не от цехов (хотя в этом случае есть такая возможность); оно исходит от купеческого и ростовщического богатства. Но такого рода богатство только тогда находит условия для покупки свободного труда, когда этот свободный труд в результате исторического процесса отделился от объективных условий своего существования. И лишь тогда этому богатству предоставляется возможность покупать сами эти условия. Например, в условиях цехового строя просто за деньги, если сами они не принадлежат цеху, не являются деньгами цехового мастера, нельзя купить ткацких станков, чтобы заставить на них работать; заранее предписано, какое количество станков отдельный мастер имеет право применять для работы и т. д. Короче говоря, само орудие еще настолько срослось с самим живым трудом, настолько еще представляется областью его господства, что по-настоящему оно еще не втянуто в обращение.

Превращение денег в капитал становится возможным благодаря тому, что они находят, во-первых, свободных рабочих, и, во-вторых, жизненные средства и материалы и т. д., которые тоже стали свободными, которые продаются и которые в той или иной форме прежде обычно были собственностью людей, теперь лишившихся объективных условий своего существования.

Другое же условие труда — известное мастерство, орудие как средство труда и т. д. — деньги в этот подготовительный или первоначальный период капитала находят готовым отчасти как результат городского цехового строя, отчасти как результат домашней, или подсобной к земледелию, промышленности. Этот исторический процесс является не результатом капитала, а его предпосылкой. В результате этого процесса и вклинивается капиталист (исторически) как посредник между земельной собственностью, или между собственностью вообще, и трудом. Об идиллических побасенках, согласно которым капиталист и рабочий образуют ассоциацию и т. д., [V — 12] истории ничего не известно, да и анализ понятия капитала не обнаруживает никаких следов этого. В некоторых местах мануфактура может спорадически развиваться в окружении, целиком относящемся еще к другому периоду, как она развивалась, например, в итальянских городах наряду с цехами. Но условия, для капитала, в качестве всеобъемлющей формы целой эпохи, должны быть развиты не всего лишь в местных рамках, а в широком масштабе. (Этому не противоречит тот факт, что при разложении цехов отдельные цеховые мастера превращаются в промышленных капиталистов; но такие случаи редки по самой природе вещей. В целом там, где появляются капиталист и рабочий, гибнет цеховой строй, мастер и подмастерье.)