Собрание сочинений.Том 3.
Шрифт:
— Как они, должно быть, унижены.
— Да, — сказал служитель, — это обвиняемые; все, кого вы здесь видите, это обвиняемые.
— В самом деле! — сказал К. — Так они же тогда мои коллеги.
И он повернулся к ближайшему из них, высокому, стройному, почти уже седому мужчине.
— Чего вы здесь ждете? — вежливо спросил К.
Но это неожиданное обращение смутило мужчину; впечатление было тем более неприятное, что это явно был человек со знанием жизни, который где-нибудь в другом месте, несомненно, показал бы умение владеть собой и не отказался бы так просто от того превосходства, которого он достиг над многими. Но здесь он не мог найти ответа даже на такой простой вопрос и все оглядывался
— Этот господин всего лишь спрашивает, чего вы здесь ждете. Отвечайте же.
По-видимому, знакомый голос служителя лучше подействовал на мужчину.
— Я жду… — начал он и осекся.
Очевидно, он избрал такое начало, чтобы ответить точно на заданный вопрос, но теперь не мог найти продолжения.
Некоторые из ожидавших приблизились и обступили их, но служитель прикрикнул:
— Отойдите, отойдите, освободите проход.
Те отступили немного назад, но на свои прежние места не вернулись. За это время мужчина собрался и ответил — даже с легкой усмешкой:
— Месяц назад я подал ходатайство о допущении доказательств по моему делу и жду окончательного решения.
— Вы, похоже, немалые усилия предпринимаете, — сказал К.
— Да, — ответил мужчина, — но это же мое дело.
— Не все думают так, как вы, — сказал К., — меня, например, тоже обвиняют, но я — не пить мне чаши благодатной — не ходатайствовал о допущении доказательств и ничего другого в этом роде тоже не предпринимал. А вы считаете, это необходимо?
— Я точно не знаю, — сказал мужчина, вновь утратив всякую уверенность; он явно считал, что К. насмехается над ним, поэтому, боясь совершить какую-нибудь новую ошибку, видимо, больше всего хотел бы полностью повторить свой прежний ответ, но под нетерпеливым взглядом К. смог только сказать:
— Что до меня, то я подал ходатайство.
— Вы, может быть, не верите, что я обвиняемый? — спросил К.
— О, пожалуйста, конечно, — сказал мужчина и отступил немного в сторону, но в его ответе не было веры, был только страх.
— Так, значит, вы мне не верите? — спросил К. и, невольно спровоцированный униженностью этого мужчины, схватил его за руку, словно желая заставить поверить.
Но причинять ему боль он не хотел, да и, вообще, лишь слегка к нему прикоснулся, тем не менее мужчина вскрикнул так, словно К. схватил его не двумя пальцами, а какими-то раскаленными щипцами. Этим своим комичным криком он окончательно опротивел К.; что ж, если ему не верят, что он обвиняемый, тем лучше; не исключено даже, что его принимают за судью. И теперь уже К. на прощание действительно сжал его руку покрепче, толкнул его обратно на скамью и пошел дальше.
— Эти обвиняемые по большей части такие чувствительные, — сказал служитель.
Почти все ожидающие собрались теперь у них за спиной вокруг мужчины, который уже перестал кричать, и, кажется, расспрашивали его о подробностях происшествия. А навстречу К. уже шел охранник, на что указывала главным образом сабля, ножны которой, по крайней мере если судить по цвету, были из алюминия. К. удивился этому и даже проверил это рукой. Охранник, которого привлек крик, спросил, что тут произошло. Служитель попытался несколькими словами его успокоить, но охранник заявил, что он все же должен посмотреть сам, отдал честь и пошел дальше очень быстрыми, но очень мелкими, по-видимому, укороченными подагрой шажками.
К. не долго беспокоился о нем и обо всем этом обществе, собравшемся в проходе у них за спиной, в особенности потому, что примерно в середине коридора увидел возможность свернуть направо в какой-то проем, в котором
не было двери. Он осведомился у служителя по поводу правильности такого выбора пути, служитель кивнул, и тогда уже К. в самом деле туда свернул. Ему было неприятно, что все время приходилось идти на шаг или на два впереди служителя; это могло — по крайней мере, в таком месте — выглядеть так, словно его сопровождают как арестованного. Поэтому он часто останавливался, ожидая служителя, но тот сразу же снова отставал. Желая наконец избавиться от этого досадного ощущения, К. сказал:— Ну, я уже увидел, как это все выглядит, теперь я ухожу отсюда.
— Вы еще не все видели, — совершенно бесхитростно откликнулся служитель.
— Я не хочу всего видеть, — сказал К., который, кстати, и в самом деле чувствовал усталость, — я хочу уйти, как тут пройти к выходу?
— Вы что же, разве уже заблудились? — удивленно спросил служитель. — Пройдете здесь до угла и потом направо вдоль по проходу прямо к двери.
— Идемте вместе, — сказал К., — будете указывать мне дорогу, я сам не найду, здесь столько всяких ходов.
— Здесь только одна дорога, — сказал служитель, на этот раз уже с упреком, — я не могу с вами возвращаться обратно, я же должен доложиться, а я и так уже много времени из-за вас потерял.
— Идемте вместе! — повторил К. уже резче, словно наконец-то поймал служителя на какой-то неправде.
— Да не кричите вы так, — прошептал служитель, — здесь же кругом кабинеты. Если вы не хотите возвращаться сами, тогда пройдемте еще немного со мной — или можете подождать здесь, пока я покончу с моим сообщением, и тогда я с удовольствием вернусь с вами назад.
— Нет-нет, — сказал К., — я не буду ждать, вы должны сейчас же пойти со мной.
К. даже еще не осмотрелся в том помещении, где он находился, и только теперь, когда открылась одна из множества окружавших его деревянных дверей, он посмотрел, что там. Какая-то девушка, очевидно, привлеченная громким голосом К., вышла из двери и спросила:
— Что господину угодно?
За ней, в отдалении, была видна в полутьме фигура еще одного приближающегося человека. К. посмотрел на служителя. Он же говорил, что никто не заметит К., а теперь идут уже двое, еще немного, и чиновники обратят на него внимание и потребуют объяснить, с какой целью он здесь находится. Единственное разумное и приемлемое объяснение состояло в том, что он обвиняемый и хочет узнать дату следующего допроса, но как раз такое объяснение он и не хотел давать, в особенности потому, что оно тоже не соответствовало действительности, так как причиной его прихода было только любопытство или — что было еще более невозможно привести в качестве объяснения — желание убедиться в том, что изнутри это судопроизводство выглядит так же отвратительно, как и снаружи. Было похоже, что это его предположение в самом деле справедливо; он не хотел проникать дальше, ему было достаточно не по себе от того, что он уже увидел, именно в данный момент он был не расположен к контактам с каким-нибудь высокопоставленным чиновником, который мог вдруг появиться из любой двери, ему хотелось уйти отсюда, причем вместе со служителем или, если нельзя иначе, одному.
Но то, что он стоит тут, не говоря ни слова, должно было броситься в глаза, и, действительно, девушка и служитель смотрели на него так, словно в следующую минуту с ним должно было произойти какое-то чудовищное превращение, момент которого они не хотели пропустить. А в проеме двери стоял мужчина, которого К. перед этим заметил вдали; он держался за верх низкой дверной коробки и слегка раскачивался, приподнимаясь на цыпочки, как нетерпеливый зритель. Но девушка все-таки для начала решила, что такое поведение К. вызвано каким-то легким недомоганием; она принесла кресло и спросила: