Собрание сочинений.Том 3.

— Возможно, это мой судья, — сказал К. и указал пальцем на портрет.

— Я его знаю, — сказала Лени и тоже посмотрела на портрет, — он часто сюда приходит. Это портрет еще времен его молодости, но он даже и похожим на него никогда не мог быть, потому что он маленький, почти как клоп. И несмотря на это заставил вот так вытянуть себя в длину на портрете, потому что он безумно тщеславен, как все здесь. Но и я тоже тщеславна и очень недовольна, что совсем вам не нравлюсь.

На последнее замечание К. ответил лишь тем, что обнял Лени и прижал к себе — она тихо склонила голову на его плечо, — но по поводу остального он спросил:

— И в каком он там чине?

— Он там следователь, — сказала она, теребя руку, которой он ее обнимал, и играя его пальцами.

— Опять всего лишь следователь, — разочарованно сказал К., — а высшие чины прячутся. Но ведь он же сидит на троне.

— А это все выдумки, — сказала Лени, прижимаясь лицом к руке К., — на самом деле он сидит на кухонном кресле, накрытом старой попоной. А вы что же, все время должны о вашем процессе думать? — медленно прибавила она.

— Нет, совсем нет, — сказал К., — я, может быть, даже слишком мало о нем думаю.

— Ваша ошибка не в этом, — сказала Лени, — а в том, что вы слишком упрямы, так я слышала.

— Кто это сказал? — спросил К., он чувствовал ее тело на своей груди и смотрел вниз на густые темные волосы, стянутые в тугой узел.

— Я слишком много выдам, если я вам это скажу, — ответила Лени. — Не спрашивайте, пожалуйста, об именах, а лучше исправьте вашу ошибку, не будьте так упрямы, против этого суда ведь нет защиты, надо сделать признание. Вот вы и сделайте это признание при первом же удобном случае. Только тогда и появится возможность ускользнуть от них, только тогда. Правда, даже и это невозможно сделать без посторонней помощи, но насчет этой помощи вы не бойтесь, я сама вам ее окажу.

— Вы много знаете об этом суде и о тех уловках, которые здесь нужны, — сказал К. и, поскольку она уж совсем на него навалилась, посадил ее к себе на колени.

— Это уже лучше, — сказала она и, устраиваясь у него на коленях, разгладила юбку и оправила блузку.

Потом она обняла его обеими руками за шею, отклонилась назад и посмотрела на него долгим взглядом.

— А если я не сделаю это признание, вы не сможете мне помочь? — спросил К. в порядке эксперимента.

Я занимаюсь вербовкой помощниц, думал он почти с удивлением, сначала фрейлейн Бюрстнер, потом жена служителя суда и теперь, наконец, эта маленькая сиделка, которой я по непонятной причине, кажется, очень нужен. Как она сидит у меня на коленях, словно это место для нее и создано!

— Нет, — ответила Лени и медленно покачала головой, — тогда я не смогу вам помочь. Но вы же не хотите моей помощи, она вам не нужна, вы своевольны, вы не позволите себя уговорить, — и после небольшой паузы спросила: — У вас есть возлюбленная?

— Нет, — сказал К.

— Да есть, — сказала она.

— Да, действительно, — сказал К., — подумать только, я от нее отказываюсь, а между тем у меня даже фотография ее с собой.

В ответ на ее просьбу он показал ей фотографию Эльзы; съежившись у него на коленях, она рассматривала карточку. Это был моментальный снимок. Эльза была снята в момент окончания головокружительного танца, который она с удовольствием исполняла в кабачке, ее юбка еще летела вокруг нее, взвихренная пируэтом, руки она упирала в крепкие бедрa, шея была изогнута, она смотрела в сторону и смеялась; того, кому был адресован ее смех, на фотографии не было.

— Она сильно затянута, — сказала Лени и показала на фотографии место, где это, по ее мнению, было заметно. — Она мне не нравится, она неуклюжа и груба. Впрочем, возможно, с вами она нежна и ласкова, судя по фотографии, похоже на то. Такие большие, сильные девушки часто только и могут, что быть нежными и ласковыми. Но смогла бы она пожертвовать собой ради вас?

— Нет, — сказал К., — она не нежна и не ласкова и пожертвовать собой ради меня не смогла бы. Но я пока ни того, ни другого от нее не требовал. Я даже и эту фотографию не рассматривал так внимательно, как вы.

— Тогда она для вас вовсе не так много значит, — сказала Лени, — тогда она вам вовсе не возлюбленная.

— Нет, — сказал К., — я свое слово назад не беру.

— Но тогда, если даже она сейчас и ваша возлюбленная, — сказала Лени, — вы бы не стали очень уж жалеть, если бы ее потеряли или поменяли на какую-нибудь другую, к примеру, на меня.

— Конечно, — сказал К., усмехаясь, — это возможно, но у нее есть перед вами одно большое преимущество: она ничего не знает о моем процессе, и даже если бы она что-то о нем узнала, она бы не стала об этом думать. Она бы не пыталась уговорить меня не упрямиться.

— Это вовсе не преимущество, — сказала Лени. — И если у нее нет других преимуществ, то я не теряю надежды. У нее есть какой-нибудь физический недостаток?

— Физический недостаток? — переспросил К.

— Да, — сказала Лени, — потому что у меня есть один такой маленький недостаток, смотрите, — она раздвинула средний и безымянный пальцы своей правой руки, между ними была почти достигавшая крайних суставов коротких пальцев тоненькая перепонка.

К. в темноте не сразу понял, что она хочет ему показать, поэтому она сама поднесла его руку, чтобы он мог пощупать.

— Какая игра природы, — сказал К. и, осмотрев всю руку, прибавил: — Какая прелестная лапка!

С некоторой гордостью Лени смотрела, как К. с удивлением снова и снова раздвигал и сдвигал ее два пальца, в конце концов он быстро поцеловал их и отпустил.

— О! — тут же воскликнула она, — вы меня поцеловали!

Торопливо, с полураскрытым ртом, она вскарабкалась на него, встав коленками на его колени. К. почти ошеломленно смотрел на нее снизу вверх; теперь, когда она была так близко к нему, от нее исходил какой-то горький, возбуждающий, словно бы перечный, запах, она схватила его голову, наклонилась к нему и впилась зубами в его шею, целуя и кусая, она кусала даже его волосы.

— Вы поменялись на меня! — вскрикивала она время от времени, — видите, вы теперь поменялись на меня!

Вдруг одно ее колено соскользнуло; коротко вскрикнув, она почти упала на ковер, К. обхватил ее, пытаясь удержать, и его увлекло за ней вниз.

— Теперь ты принадлежишь мне, — сказала она.

— Вот тебе ключ от дома, приходи, когда захочешь, — были ее последние слова, и упустивший цель поцелуй попал ему, уже уходящему, в спину.

Когда он вышел из дверей дома, накрапывал мелкий дождик; он хотел отойти на середину улицы, чтобы, может быть, еще раз увидеть в окне Лени, но тут из какого-то автомобиля, которого К. в рассеянности даже не заметил, выскочил дядя, схватил его за руки и прижал к воротам дома, словно собирался тут его и распять.