Собрание сочинений

— Насколько я знаю. Укрывайся давай. До конца укрывайся.

Я услышал, как штруня вышла и закрыла за собой дверь. Пару минут подождал. Потом вышел из чулана. И тут же влепился в эту Фиби, потому что там такая темень, а она вылезла из постели и двинулась меня встречать.

— Больно? — спрашиваю. Теперь шептаться нужно было, потому что оба они уже дома. — Надо мослами шевелить, — говорю. Нащупал в темноте кровать, сел на край и стал надевать ботинки. Меня вполне так себе колотило. Куда деваться.

— Сейчасне ходи, — шепчет Фиби. — Погоди, пускай заснут!

— Нет. Надо. Сейчас лучше всего, — говорю. — Она будет в ванной, а папа новости включит или чего-нибудь. Лучше сейчас. — Фиг шнурки завяжешь, так меня колотило. Штрики меня, само собой, ни убьют,ничего, если дома поймают, только будет сильно не в струю и всяко-разно. — Ты, нафиг, где вообще? — говорю этой Фиби. Такая темень, что ни шиша ее не видать.

— Тут. — Она прямо рядом со мной стояла. Я ее даже не видел.

— У меня, нафиг, чемоданы на вокзале, — говорю. — Слышь. У тебя гроши есть, Фиб? Я, считай, банкрот.

— Только рождественские. На подарки и прочее. Я вообщеничего еще не покупала.

— А. — Не в жиляк мне было у нее рождественские гроши забирать.

— Тебе надо? — спрашивает.

— Я не хочу у тебя рождественские гроши забирать.

— Я могу сколько-тотебе одолжить, — говорит. Потом слышу — она возле стола Д.Б., просто мильон ящиков открывает и внутри шарит. Тьма такая в комнате, хоть глаз выколи. — А если ты уедешь, ты меня в спектакле не увидишь, — говорит. И голос у нее так чудно звучал при этом.

— Увижу. Я никуда не поеду до спектакля. Думаешь, мне в жилу такое пропускать? — говорю. Я вот чего сделаю — я, наверно, поживу пока у мистера Антолини, может, до вторника до вечера. А потом приеду домой. Если получится, я тебе позвоню.

— На, — говорит такая Фиби. Она мне грошей пыталась дать, только руки моей не нашла.

— Где?

Она вложила гроши мне в руку.

— Эй, да мне столько не надо, — говорю. — Ты мне два зеленых дай, и все. Кроме шуток — на. — Я попробовал ей вернуть, только она брать не захотела.

— Бери все. Потом отдашь. Принесешь на спектакль.

— Сколько тут, ёксель-моксель?

— Восемь долларов восемьдесят пять центов. Шестьдесятпять центов. Я немножко потратила.

И тут вдруг я ни с того ни с сего заревел. Куда тут денешься. Я такзаревел только, чтоб меня никто не услышал, но заревел. Фиби такая вся перепугалась, когда я начал, подошла, хотела, чтоб я перестал, а как тут, нафиг, сразуперестанешь. Я еще сидел у нее на кровати, когда начал, и Фиби этой рукой своей меня обхватила за шею, а я ее, но все равно еще долго не мог перестать. Думал, до смерти задохнусь или как-то. Ух как эта Фиби из-за меня, нахер, перепугалась. Окно открыто, нафиг, и как-то, я чувствую — она вся дрожит и всяко-разно, потому что на ней одна пижама. Я попробовал снова ее уложить, а она не хочет. В конце концов я перестал. Только все равно точняк долго это было. Потом я дозастегнул куртейку и всяко-разно. Сказал Фиби, что выйду на связь. Она говорит: я могу и с ней в кровати спать, если хочу, но я сказал, что нет, мне лучше отвалить, меня мистер Антолини ждет и всяко-разно. Потом вытащил из кармана охотничий кепарь и ей отдал. Ей такие долбанутые в жилу. Она брать не хотела, только я заставил. Спорней, она в нем и спать легла. Ей такие шапки точняк в струю. Потом я ей еще раз сказал, что звякну, если получится, а потом отвалил.

Из дома выбираться было, нахер, в сто раз легче почему-то. Во-первых, мне уже было надристать, поймают меня или нет. По — честному. Я прикинул, что поймают так поймают. Хоть бы поймали, что ли, в каком-то смысле.

До самого низу я спустился пешком, на лифте не поехал. По задней лестнице. Чуть шею себе не своротил об десять где-то мильонов мусорных ведер, но выбрался нормально. Лифтер меня даже не видал. Наверно, до сих пордумает, что я сижу у Дикстайнов.

24

У мистера и миссис Антолини была такая сильно шикарная квартира на Саттон-плейс, где в гостиную надо спускаться по двум ступенькам, там бар и всяко-разно. Я там нормально так бывал, потому что когда бросил Элктон-Хиллз, мистер Антолини вполне себе часто к нам домой на ужин приходил — узнать, как у меня дела. Он тогда не был женат. А потом когда женился, я, бывало, ничего так часто с ним и миссис Антолини в теннис играл в Теннисном клубе Вест-Сайда, в Форест-Хиллз на Лонг-Айленде. Миссис Антолини сама оттуда. Вся в грошах купается. Она лет на шестьдесят старше мистера Антолини, но они вроде вполне себе ладили. Во-первых, они оба сильно интели, особенно мистер Антолини, только он больше остряк, чем интель, если с ним обшаться, вроде Д.Б. Миссис Антолини — та больше по серьезу. У нее с астмой фигово. Оба они читали рассказы Д. Б.
– и миссис Антолини тоже, — и когда Д.Б. поехал в Голливуд, мистер Антолини ему позвонил и говорит: не ездите. А Д.Б. все равно поехал. Мистер Антолини сказал, что тем, кто пишет, как Д.Б., в Голливуде нечего делать. Точняк то же, что и я говорил, слово в слово.

Я б до их дома и пешком дошел, потому что не в струю мне было тратить Фибины рождественские гроши, чего ради, только мне так чудно стало, когда я наружу вышел. Вроде как башка закружилась. Поэтому я взял мотор. Не в жилу, но взял. Мотор там, нахер, фиг найдешьеще.

Когда я в звонок позвонил, этот мистер Антолини дверь мне сразу открывает — после того, то есть, как лифтер наконец меня довездотуда, гад. Выглядывает в халате и шлепанцах, а в руке — вискач с содовой. Такой себе хитровывернутый типус, да и киряет он неслабо.

— Холден, мо-мальчик! — говорит. — Боже праведный, да он еще на двадцать дюймов подрос. Прекрасно, что зашел.

— Вы как, мистер Антолини? Как миссис Антолини?

— Мы оба просто отпад. Давай-ка сюда куртку. — Снял с меня куртку и повесил. — Я рассчитывал увидеть у тебя на руках новорожденного. Некуда податься. Снег на ресницах. — Иногда он вполне себе остряк. Повернулся и орет в кухню: — Лиллиан! Как там у нас с кофе? — Лиллиан — это миссис Антолини так зовут.

— Все готово, — орет она в ответ. — Это Холден? Привет, Холден!

— Здрасьте, миссис Антолини!

Там у них всегда орать надо. Потому что оба никогда в одной комнате одновременно не сидят. Умора такая.

— Садись, Холден, — говорит мистер Антолини. Сразу видать, он уже слегка под градусом. В комнате такой вид, точно у них тут балёха только что была. Везде стаканы, тарелки с орешками. — Прошу простить за антураж помещения, — говорит.

Мы принимали друзей миссис Антолини из города Бизон, Южная Дакота… Те еще бизоны вообще-то.

Я посмеялся, а миссис Антолини заорала мне чего-то из кухни, только я не расслышал.

— Что она сказала? — спрашиваю у мистера Антолини.

— Говорит, чтоб ты на нее не смотрел, когда выйдет. Она только что из люльки. Закуривай. Ты же теперь куришь?

— Спасибо, — говорю. Взял сигу из шкатулки, что он мне протянул. — Иногда. Я умеренный курильщик.

— Кто спорит, — говорит. И дал мне прикурить от такой здоровой зажигалки со стола. — Ну. Вы с Пеней больше не связаны узами, — говорит. Он всегда так излагает. Иногда сильно меня веселит, иногда нет. У него с этим как бы самуюмалость перебор. Не в том смысле, что он не остроумный или как-то — он да, — только иногда ужасно достает, если кто-то все времяговорит чего-нибудь вроде «Так вы с Пеней больше не связаны узами». Д.Б. с таким тоже иногда перебирает. — Из-за чего? — спрашивает мистер Антолини. — Как с английским? Потому что если ты, ас сочинений, провалил английский, я покажу тебе на дверь — и хмыкнуть не успеешь.