Собрание сочинения в четырех томах. Том третий. Избранные переводы

133

Будь проклята душа, что истерзала Меня и друга прихотью измен. Терзать меня тебе казалось мало, — Мой лучший друг захвачен в тот же плен. Жестокая, меня недобрым глазом Ты навсегда лишила трех сердец: Теряя волю, я утратил разом Тебя, себя и друга наконец. Но друга ты избавь от рабской доли И прикажи, чтоб я его стерёг. Я буду стражем, находясь в неволе, И сердце за него отдам в залог. Мольба напрасна. Ты — моя темница, И всё мое со мной должно томиться.

134

Итак, он твой. Теперь судьба моя Окажется заложенным именьем, Чтоб только он — мое второе я — По-прежнему служил мне утешеньем. Но он не хочет и не хочешь ты. Ты не отдашь его корысти ради. А он из бесконечной доброты Готов остаться у тебя в закладе. Он поручитель мой и твой должник. Ты властью красоты своей жестокой Преследуешь его, как ростовщик, И мне грозишь судьбою одинокой. Свою свободу отдал он в залог, Но мне свободу возвратить не мог!

135 [1]

Недаром имя, данное мне, значит «Желание». Желанием томим, Молю тебя: возьми меня в придачу Ко всем другим желаниям твоим. Ужели ты, чья воля так безбрежна, Не можешь для моей найти приют? И если есть желаньям отклик нежный, Ужель мои ответа не найдут? Как в полноводном, вольном океане Приют находят странники-дожди, — Среди своих бесчисленных желаний И моему пристанище найди. Недобрым «нет» не причиняй мне боли. Желанья все в твоей сольются воле.

1

Сонеты 135 и 136 построены на игре слов. Сокращенное имя поэта «Will» (от «Williаm» — «Вильям») пишется и звучит также, как слово, означающее волю или желание.

136

Твоя душа противится свиданьям, Но ты скажи ей, как меня зовут. Меня прозвали «волей» иль «желаньем», А воле есть в любой душе приют. Она твоей любви наполнит недра Собой одной и множествами воль. А в тех делах, где счет ведется щедро, Число один — не более чем ноль. Пусть я ничто во множестве несметном, Но для тебя останусь я одним. Считай меня ничтожным, незаметным, Считай ничем, но чем-то дорогим. Ты полюби сперва мое прозванье, Тогда меня полюбишь. Я — желанье!

137

Любовь слепа и нас лишает глаз. Не вижу я того, что вижу ясно. Я видел красоту, но каждый раз Понять не мог, что дурно, что прекрасно. И если взгляды сердце завели И якорь бросили в такие воды, Где многие проходят корабли, — Зачем ему ты не даешь свободы? Как сердцу моему проезжий двор Казаться мог усадьбою счастливой? Но всё, что видел, отрицал мой взор, Подкрашивая правдой облик лживый. Правдивый свет мне заменила тьма, И ложь меня объяла, как чума.

138

Когда клянешься мне, что вся ты сплошь Служить достойна правды образцом, Я верю, хоть и вижу, как ты лжешь, Вообразив меня слепым юнцом. Польщенный тем, что я еще могу Казаться юным правде вопреки, Я сам себе в своем тщеславье лгу, И оба мы от правды далеки. Не скажешь ты, что солгала мне вновь, И мне признать свой возраст смысла нет. Доверьем мнимым держится любовь, А старость, полюбив, стыдится лет. Я лгу тебе, ты лжешь невольно мне, И, кажется, довольны мы вполне!

139

Оправдывать меня не принуждай Твою несправедливость и обман. Уж лучше силу силой побеждай, Но хитростью не наноси мне ран. Люби другого, но в минуты встреч Ты от меня ресниц не отводи. Зачем хитрить? Твой взгляд — разящий меч, И нет брони на любящей груди. Сама ты знаешь силу глаз твоих, И, может статься, взоры отводя, Ты убивать готовишься других, Меня из милосердия щадя. О, не щади! Пускай прямой твой взгляд Убьет меня, — я смерти буду рад.

140

Будь так умна, как зла. Не размыкай Зажатых уст моей душевной боли. Не то страданья, хлынув через край, Заговорят внезапно поневоле. Хоть ты меня не любишь, обмани Меня поддельной, мнимою любовью. Кто доживает считанные дни, Ждет от врачей надежды на здоровье. Презреньем ты с ума меня сведешь И вынудишь молчание нарушить. А злоречивый свет любую ложь, Любой безумный бред готов подслушать. Чтоб избежать позорного клейма, Криви душой, а с виду будь пряма!

141

Мои глаза в тебя не влюблены, — Они твои пороки видят ясно. А сердце ни одной твоей вины Не видит и с глазами не согласно. Мой слух твоя не услаждает речь. Твой голос, взор и рук твоих касанье, Прельщая, не могли меня увлечь На праздник слуха, зренья, осязанья. И всё же внешним чувствам не дано — Ни всем пяти, ни каждому отдельно — Уверить сердце бедное одно, Что это рабство для него смертельно. В своем несчастье одному я рад, Что ты — мой грех и ты — мой вечный ад.

142

Любовь — мой грех, и гнев твой справедлив. Ты не прощаешь моего порока. Но, наши преступления сравнив, Моей любви не бросишь ты упрека. Или поймешь, что не твои уста Изобличать меня имеют право. Осквернена давно их красота Изменой, ложью, клятвою лукавой. Грешнее ли моя любовь твоей? Пусть я люблю тебя, а ты — другого, Но ты меня в несчастье пожалей, Чтоб свет тебя не осудил сурово. А если жалость спит в твоей груди, То и сама ты жалости не жди!

143

Нередко для того, чтобы поймать Шальную курицу иль петуха, Ребенка наземь опускает мать, К его мольбам и жалобам глуха, И тщетно гонится за беглецом, Который, шею вытянув вперед И трепеща перед ее лицом, Передохнуть хозяйке не дает. Так ты меня оставила, мой друг, Гонясь за тем, что убегает прочь. Я, как дитя, ищу тебя вокруг, Зову тебя, терзаясь день и ночь. Скорей мечту крылатую лови И возвратись к покинутой любви.