Собрание стихотворений

Всегда высокое и новое

Передается удивление.

1923

Христиан Клейст

* Вариант в СС2.

Есть между нами похвала без лести,

И дружба есть в упор, без фарисейства,

Поучимся ж серьезности и чести

У стихотворца Христиана Клейста.

Еще во Франкфурте отцы зевали,

Еще о Гете не было известий,

Слагались гимны, кони гарцевали

И княжества топталися на месте.

Война -- как плющ в беседке шоколадной.

И далека пока еще от Рейна

Косматая казацкая папаха.

И прямо со страницы альманаха

Он в бой сошел и умер так же складно,

Как пел рябину с кружкой мозельвейна.

8 августа 1932

x x x

Мне кажется, мы говорить должны

О будущем советской старины,

Что ленинское-сталинское слово -

Воздушно-океанская подкова,

И лучше бросить тысячу поэзий,

Чем захлебнуться в родовом железе,

И пращуры нам больше не страшны:

Они у нас в крови растворены.

Апрель -- май 1935

x x x

Мир начинался страшен и велик:

Зеленой ночью папоротник черный,

Пластами боли поднят большевик -

Единый, продолжающий, бесспорный,

Упорствующий, дышащий в стене.

Привет тебе, скрепитель добровольный

Трудящихся, твой каменноугольный

Могучий мозг, гори, гори стране!

Апрель -- май 1935

x x x

Да, я лежу в земле, губами шевеля,

И то, что я скажу, заучит каждый школьник:

На Красной площади всего круглей земля

И скат ее твердеет добровольный.

На Красной площади земля всего круглей,

И скат ее нечаянно раздольный,

Откидываясь вниз до рисовых полей,-

Покуда на земле последний жив невольник.

Май 1935

Железо

Идут года железными полками,

И воздух полн железными шарами.

Оно бесцветное -- в воде железясь,

И розовое, на подушке грезясь.

Железная правда -- живой на зависть,

Железен пестик, и железна завязь.

И железой поэзия в железе,

Слезящаяся в родовом разрезе.

22 мая 1935

x x x

Ты должен мной повелевать,

А я обязан быть послушным.

На честь, на имя наплевать,

Я рос больным и стал тщедушным.

Так пробуй выдуманный метод

Напропалую, напрямик -

Я -- беспартийный большевик,

Как все друзья, как недруг этот.

Май (?) 1935

x x x

Тянули жилы, жили-были,

Не жили, не были нигде.

Бетховен и Воронеж -- или

Один или другой -- злодей.

На базе мелких отношений

Производили глухоту

Семидесяти стульев тени

На первомайском холоду.

В театре публики лежало

Не больше трех карандашей,

И дирижер, стараясь мало,

Казался чортом средь людей.

Апрель -- май 1935

>

x x x

Мир должно в черном теле брать,

Ему жестокий нужен брат -

От семиюродных уродов

Он не получит ясных всходов.

Июнь 1935

x x x

Я в сердце века -- путь неясен,

А время удаляет цель:

И посоха усталый ясень,

И меди нищенскую цвель.

14 декабря 1936

x x x

А мастер пушечного цеха,

Кузнечных памятников швец,

Мне скажет -- ничего, отец,-

Уж мы сошьем тебе такое...

Декабрь 1936

x x x

Как женственное серебро горит,

Что с окисью и примесью боролось,

И тихая работа серебрит

Железный плуг и песнотворца голос.

Начало 1937

Ода>

Когда б я уголь взял для высшей похвалы -

Для радости рисунка непреложной,-

Я б воздух расчертил на хитрые углы

И осторожно и тревожно.

Чтоб настоящее в чертах отозвалось,

В искусстве с дерзостью гранича,

Я б рассказал о том, кто сдвинул мира ось,

Ста сорока народов чтя обычай.

Я б поднял брови малый уголок

И поднял вновь и разрешил иначе:

Знать, Прометей раздул свой уголек,-

Гляди, Эсхил, как я, рисуя, плачу!

Я б несколько гремучих линий взял,

Все моложавое его тысячелетье,

И мужество улыбкою связал

И развязал в ненапряженном свете,

И в дружбе мудрых глаз найду для близнеца,

Какого не скажу, то выраженье, близясь

К которому, к нему,-- вдруг узнаешь отца

И задыхаешься, почуяв мира близость.

И я хочу благодарить холмы,

Что эту кость и эту кисть развили:

Он родился в горах и горечь знал тюрьмы.

Хочу назвать его -- не Сталин,-- Джугашвили!

Художник, береги и охраняй бойца:

В рост окружи его сырым и синим бором

Вниманья влажного. Не огорчить отца

Недобрым образом иль мыслей недобором,

Художник, помоги тому, кто весь с тобой,

Кто мыслит, чувствует и строит.

Не я и не другой -- ему народ родной -

Народ-Гомер хвалу утроит.

Художник, береги и охраняй бойца:

Лес человечества за ним поет, густея,

Само грядущее -- дружина мудреца

И слушает его все чаще, все смелее.

Он свесился с трибуны, как с горы,

В бугры голов. Должник сильнее иска,

Могучие глаза решительно добры,

Густая бровь кому-то светит близко,

И я хотел бы стрелкой указать

На твердость рта -- отца речей упрямых,

Лепное, сложное, крутое веко -- знать,

Работает из миллиона рамок.

Весь -- откровенность, весь -- признанья медь,

И зоркий слух, не терпящий сурдинки,

На всех готовых жить и умереть

Бегут, играя, хмурые морщинки.

Сжимая уголек, в котором все сошлось,

Рукою жадною одно лишь сходство клича,