Собственник

Стараясь не думать про труп за спиной, я разделся догола и опрыскал себя этим «З». Чуть не вывихнул руку, когда пытался захватить как можно больший участок спины; задирая поочередно ноги, обработал пах, под коленями и, особенно тщательно, стопы. Я, конечно, не Ахилл, но его печальный опыт ещё жив в людской памяти…

Потом оделся и пустой пузырек спрятал в карман куртки, который застегнул на молнию. Туда же отправился и эликсир «С».

Так, с этим всё. Что теперь?

Я осмотрелся, «споткнулся» взглядом о труп и ощутил новый приступ паники.

Гольданцев наверняка вел записи! Нужно их немедленно найти и уничтожить все, где упоминаются наши с дядей имена. Или лучше, уничтожить все вообще, не разбираясь!

Я подскочил к шкафу и рванул на себя дверцу.

Заперто!

Ничего, створки хлипкие – сломать легко!

Я рванул ещё раз… Целый ворох тетрадей и листков, похожих на рецепты и счета, вывалился мне на ноги с нижней полки. Чуть выше стояло несколько тонких папок. Долго не размышляя, я сгреб их в кучу, перетащил в ванную и поджег.

Теперь – другой шкаф…

Стеклянные дверцы с первого рывка не поддались. Я рванул сильнее. Гораздо сильнее, чем собирался, потому что на полке, среди хромированных коробочек для кипячения шприцев, увидел четыре пузырька, очень похожие на те, что лежали сейчас в кармане моей куртки. Неужели спасение? Неужели там «совесть» Гольданцева и «защита» для него?! Сколько бы проблем это решило!

Шкаф угрожающе накренился вперед.

Инстинктивно я толкнул его обратно и буквально «провалился» внутрь обеими руками. Разбитые стекла, сиротливо звеня, посыпались на пол.

Я зажмурился.

Все! Теперь мне конец! Сейчас из порезов на руках хлынут фонтаны крови, по которым, медленно, но верно, меня найдет даже самый захудалый криминалист. Сто раз видел такое в кино и читал в детективных романах. Поэтому осторожно вытащил руки наружу и, с замиранием сердца, разлепил глаза… Спаси меня, Господи, ни одного пореза! Боли я тоже не чувствовал. Что это? Чудо, или эликсир «защиты»?

Прямо на уровне моего лица, из разбитой дверцы торчали острые, как пики, остатки стекла. Нет, от таких «кинжалов» никакое чудо бы не спасло…

Потянуло гарью. Видимо, костер в ванной хорошо разгорелся. Этак и соседи могут учуять и, ещё чего доброго, вызовут пожарных!

Пришлось бежать, заливать водой.

Господи, до чего же глупо и бестолково я себя веду! Зачем вообще было устраивать эту огненную вакханалию? Положил бы бумаги в пакет, отнес бы подальше, на другой конец города, и выбросил бы в мусорку. Кто там станет копаться и перечитывать?

А может, их вообще можно было оставить здесь? Пузырьки из шкафа, (если, конечно, там то, что нужно), смогли бы закупорить эту квартиру, надежней любого замка. Нужно немедленно их проверить!

Руку в шкаф я теперь засунул безо всяких опасений, но пузырьки с полки взять оказалось труднее, чем те, первые, хотя руки уже почти не тряслись. Ладно, как там говорила эта любимица всех женщин на свете? «Подумаю об этом завтра», да? Вот и я подумаю не сейчас…

Все эликсиры были подписаны именем Гольданцева. На одном, к безумной моей радости, стояло уже знакомое «С», на другом – «п. д.», и, аж на двух, красовалось «З», только написанное по разному: на одной этикетке обведено кружком, а на другой подчеркнуто.

На всякий случай, я разбрызгал над телом Гольданцева оба «З». Торопливо спрятал пустые пузырьки в карманы брюк, и только тут вспомнил про дядины записи. Там что-то было о слабом действии эликсира на мертвом теле…

Последний приступ паники вынес меня на лестничную площадку с эликсиром «совести» Гольданцева в руках. Дверь сама захлопнулась, и я, раз двадцать, перекрестил её судорожными нажатиями на пульверизатор, словно запечатывал склеп вампира.

Глава вторая. Довгер

Поздним вечером, после долгих и абсолютно бесцельных блужданий по городу, я, наконец, приплелся к своему дому.

Когда жизнь так резко меняется, обычно говорят: «казалось, целая вечность минула с того момента, который был до того, как…». Так вот, в моем варианте о вечности речь не шла. Все, что было «до», было вообще в другой вселенной, потому что нынешний Александр Сергеевич был так же неизмеримо далек от того, который, не так давно, выбежал с этого двора.

Впрочем, прогулка по городу оказалась не такой уж и бесцельной. Она внесла некоторый порядок в мысли и дала, как ни странно, совершенное безразличие ко всему, что теперь могло со мной произойти.

Как там было у Достоевского? «Одна гадина убила другую»? Кажется, Митя Карамазов после этого спрашивал: «ну и что?». Эх, попадись он мне сейчас! Уж я бы ответил ему на это «что». Ответил одной простой фразой – беда в том, что другая-то гадина осталась. И эта гадина теперь был я!

Помнится, сразу возле дома Гольданцева, сел в маршрутку. Сначала она была полу пустой, но потом народ набился битком, а рядом со мной так и осталось пустое место. Я понимал, что действует эликсир «защиты», но удивляло другое – никто этого не заметил. «Ни одна собака» не возмутилась Зато я смотрел на это, давящее друг друга, стадо и ненавидел всех, как ненавидят инородцев, живущих по каким-то диким, противоестественным правилам!

Хотя, разве не были они на самом деле инородцами для меня теперешнего?

Совершенное убийство отгородило господина Широкова ото всего человечества покрепче любого эликсира. И, как странно, больше меня не пугало признание самому себе, что я все-таки убийца. Воспоминание о той свободе и легкости, с которой развернулось моё плечо перед ударом, до сих пор оставалось самым отрадным изо всего произошедшего в доме Гольданцева. И ничего страшного! Да, убил. «Одна гадина другую», быстро, без мучений…

Я посмотрел вокруг себя и презрительно осклабился. А ЭТИ разве не гадины? Вон, хоть тот, гнусно воняющий куревом и спиртным, он-то кто? Безобразное тупое лицо, бессмысленный взгляд, грязная одежда. Сейчас припрется домой и, что станет делать? Дрыхнуть завалится? Или сначала пожрет с очередной дозой спиртного? А если дома жена и дети? О чем они станут говорить? Какие духовные ценности прорастут в такой семье?

О, Господи, да о чем я, в самом деле?!

Разве та тетка со злым лицом, которую он оттолкнул, чтобы сесть, чем-то лучше? Может, только не пьет, а так… Маленькие подозрительные глазки, тонкий рот, поджатый с вечной ненавистью. Она-то, что несет в свою семью? Вот сейчас, позволь ей, и от этого мужика мокрого места не останется! А самое смешное, что он это прекрасно понимает, и рад. Рад той ненависти, которую сам в ней вызвал, а пуще всего, её, теткиному, бессилию. Нарочно развалился на сиденье, ножищи свои раздвинул так, чтобы и соседке с другой стороны тоже жизнь медом не казалась. И войди сейчас умирающая старуха или беременная женщина, шиш этот мужик пошевелится. Зачем ему духовные ценности с которыми одни заморочки? Он свою задницу пристроил, и, стало быть, знает, что почем в этой жизни, безо всяких там Достоевских…