Собственность и государство

Сам Вагнер говорит, что «признание личной свободы всех людей в государстве одно соответствует нравственному существу человека и составляет для общежития первостепенное требование гуманности и культуры» (§ 216). Но он утверждает, что это не более как формальное начало, которого содержание и объем должны определяться историческим развитием. Характеристическая же черта новейшей системы конкуренции состоит, по его мнению, в том, что здесь свобода является безграничною, чего в общественном интересе допустить нельзя (§ 217).

Но разве в самом деле система конкуренции есть господство безграничной свободы? Разве тут, напротив, свобода одного не ограничивается совершенно одинаковою свободою других? Производитель весьма охотно взял бы за свои произведения высшую цену, но так как он не может помешать другому продавать свой товар дешевле, то он сам принужден сообразоваться с положением рынка. Единственная свобода, которая предоставляется здесь человеку, есть право производить лучше и дешевле других, и эта свобода в одинаковой степени принадлежит всем. Производитель, вступающий в состязание с другими, никого не насилует, никого не прогоняет с рынка, никого не заставляет покупать свой товар: он только предлагает свои произведения, и от покупателя зависит купить их у него или у другого. Говорить при таких условиях о безграничной и анархической свободе значит заменять мысль фразою.

В этой системе не отрицаются и нравственные побуждения. Видеть в конкуренции естественное состояние человеческих обществ вовсе не значит признавать, что она действует, как и физическая сила, помимо человеческой воли и без всякой ответственности человека за свои действия. Свобода составляет принадлежность не физической силы, а именно воли; это не физическое, а нравственное начало, и где есть свобода, там есть и ответственность. Поэтому, когда Вагнер системе конкуренции противополагает существование в человеке нравственных побуждений, то это возражение бьет совершенно мимо. Производить лучше и дешевле других вовсе не есть безнравственный поступок. Если же на этом поприще допускаются безнравственные побуждения, то это происходит не от того что этого требует конкуренция, а от того что человек как свободное существо сам является судьею своих побуждений, и всякое вмешательство государства в эту область составляет ничем не оправданное насилие совести. Возражение Вагнера тогда только имело бы силу, если бы мы, по его примеру, допустили возможность принудительной нравственности. В этом случае действительно уничтожилась бы конкуренция, но единственно вследствие того, что этим самым уничтожилась бы свобода.

Наконец, система конкуренции не исключает в известных случаях и вмешательства государства. Благодетельные последствия этой системы оказываются только там, где конкуренция фактически возможна; если же вследствие исключительных условий конкуренция исчезает, и вместо ее на деле водворяется монополия, то исчезают вместе с тем и благодетельные ее последствия. Тогда вмешательство власти может сделаться необходимостью. Но виновата в этом не конкуренция, а напротив, отсутствие конкуренции. Как характеристический пример полного устранения конкуренции посредством сделок, слияний и фактических монополий Вагнер, вслед за другими, приводит историю частных железных дорог в Северной Америке, Великобритании и Франции (§ 128, примеч. 8). Но именно к железным дорогам система конкуренции по самым условиям дела неприложима. По одному и тому же направлению нормальным образом может быть проложена только одна железная дорога. Если будут построены две, то это будет совершенно бесполезная трата капитала, которая должна быть возмещена доходами с публики. Во всяком случае две дороги легко могут слиться или вступить в сделку, а для третьей нет уже места. Железные дороги по существу своему не допускают безграничного производства; это общественное предприятие, которое неизбежно должно составлять монополию. Последняя установляется вовсе не вследствие конкуренции, а силою вещей. Поэтому вмешательство государства здесь совершенно необходимо.

Точно так же уместно оно и во всех тех случаях, где дело идет об удовлетворении потребностей общества как целого, ибо удовлетворение этих потребностей лежит именно на обязанности государства. Если на деле оказывается, что система конкуренции достаточна для достижения этой цели, то государство может ею пользоваться, и это делается в огромном большинстве случаев; но оно всегда вправе изыскивать другие пути. И это не составляет нарушения конкуренции, точно так же как не нарушает конкуренции право всякого потребителя удовлетворять своим нуждам по собственному усмотрению, покупать произведения на рынке, заказывать их искусному мастеру или делать их у себя дома. Конкуренция есть право предлагать другим свои произведения, а отнюдь не право заставлять других приобретать произведения тем, а не другим путем. Поэтому, когда Вагнер системе конкуренции противополагает недостаточность ее для удовлетворения общественных потребностей, то это опять возражение, которое теоретически бьет мимо; практически же оно противоречит всему тому, что нам известно из опыта. В этом отношении можно сослаться на самого Вагнера. «Насколько вещественные блага нужны, как прямое средство для государственных целей, — говорит он, — настолько в развитом народном хозяйстве, как общее правило, лучше, чтобы государство покупало их в свободном обороте или приобретало их по заказу от частных лиц. Ибо здесь, как удостоверяет опыт, государство редко с успехом соперничает с частными хозяйствами в обыкновенном промышленном производстве, и частная промышленность охотно поставляет эти произведения по заказу. Поэтому государству большею частью выгодно отказаться от собственного производства этих предметов». Вагнер делает исключение лишь для тех случаев, когда государству нужны специальные вещи, которые потребляются только им, или же когда надобно сделать опыт или, наконец, когда конкуренция частных лиц очень мала, а контроль затруднителен. «Однако и тут, — замечает он, — а тем паче в большей части других областей, развитая частная промышленность с выгодою заменяет государственное хозяйство» [218] . Таким образом, частная промышленность при системе конкуренции, как удостоверяет опыт, не только не оказывается недостаточною для удовлетворения государственных потребностей, но удовлетворяет их лучше самого государства даже там, где она, по-видимому, всего менее к тому способна. Зачем же, спрашивается, делать такие возражения, которые сам автор признает несостоятельными?

218

 Wagner A. Finanzwissenschaft. § 88 (1877).

Совершенно иное значение имеет та критика, которая направлена против конкуренции на собственной ее почве. Если бы действительно оказалось, что конкуренция разоряет массу в пользу немногих, что она подрывает нравственность и ведет к большему и большему неравенству между людьми, то следовало бы признать, что темные ее стороны перевешивают ее выгоды и что это начало во всяком случае должно быть ограничено. Но при ближайшем рассмотрении легко увидеть, что и эти доводы построены на весьма шатких основаниях.

Нельзя прежде всего не заметить, что Вагнер, ополчаясь против экономистов за то, что они выгоды конкуренции выводят чисто умозрительным путем, не обращая внимания на действительность, сам делает совершенно то же самое, когда говорит о ее недостатках. Он прямо даже в этом признается: «...именно в этих вопросах, — замечает он, — дедуктивная метода, правильно приложенная, достаточно доказательна», причем он обращает внимание на то, что здесь имеется в виду не столько исследование явлений, происходящих от приложения известного начала, сколько указание на стремления, вытекающие из этого начала (§ 134, примеч. 2). Но в таком случае, за что же ополчаться на умозрительные выводы вообще и на экономистов в особенности? Разве только затем, чтобы предварительно набросить на них тень, а затем самому втихомолку идти тою же дорогою? Тут же Вагнер признает, что за недостатком полной и достоверной экономической и социальной статистики невозможно даже сделать строго научного вывода из опыта; поэтому в подтверждение умозрительных выводов надобно довольствоваться ссылкою на «ежедневное наблюдение». Но ведь это значит отказываться от научного вывода. Известно, что все мыслители, которые исследовали и прилагали опытную методу, считают ежедневное наблюдение самым несовершенным научным доказательством. И если уже ссылаться на ежедневное наблюдение, то никак нельзя упрекнуть экономистов в недостаточном к нему внимании. Ежедневное наблюдение громогласно, на всех концах земли подтверждает правильность их умозрительных выводов. Везде конкуренция привлекает промышленные силы к выгодным производствам, понижает цены произведений и доставляет потребителям возможность приобретать товары самым выгодным для них образом. С другой стороны, экономисты вовсе не скрывают от себя темных сторон конкуренции; но они не придают им того преувеличенного значения, какое приписывает им Вагнер. «Повторяю, — говорит Бастиа, — я не отрицаю, не игнорирую и, так же как другие, горюю о страданиях, которые конкуренция приносит людям; но разве это причина закрывать глаза на приносимую ею пользу?... И какое есть в мире прогрессивное начало, которого благодетельное действие не было бы, особенно в начале, перемешано с многими страданиями и бедствиями?» [219]

219

 Bastiat F. Указ. соч. X.

Взглянем же на те темные стороны конкуренции, на которые указывает Вагнер.

Не станем распространяться о странном мнении, будто неравенство сил и способностей не составляет естественной принадлежности человеческой природы и, насколько оно существует, должно по возможности сглаживаться культурою. Сам Вагнер указывает на то, что не только это неравенство не исчезает вследствие культуры, но напротив, к естественному неравенству присоединяются еще другие, проистекающие из чисто человеческих отношений. Неравенство на высших ступенях развития несомненно больше, нежели на низших. Достигнет ли когда-нибудь человечество такого идеального состояния, где все будут равны и по способностям, и по развитию, и по имуществу, об этом бесполезно говорить; это значило бы предаваться праздным фантазиям. Факт тот, что неравенство всегда было и есть, что оно составляет плод всего исторического развития человечества и что уничтожить его нет никакой возможности. Спрашивается: как же должно относиться к нему государство? Должно ли оно защищать слабых против сильных, как требует Вагнер?

Несомненно должно, как скоро сильный хочет насиловать слабого. В этом и состоит задача права, и это именно делается в системе конкуренции, которая допускает только свободное состязание и исключает насилие. Единственное право, которое она дает человеку, состоит в том, чтобы производить дешевле и лучше других. При таких условиях ограничить конкуренцию во имя защиты слабых значит помешать способнейшим производить лучше и дешевле, нежели другие. Есть ли в этом малейший смысл?

Существуют два способа уравнения неравных сил: можно стараться слабейших поднять к уровню сильнейших или можно сильнейших низвести до уровня слабейших. Когда государство старается поднять уровень слабейших юридическою защитою, распространением образования, устранением препятствий приобретению материальных средств, наконец введением вспомогательных учреждений, находящихся в общем пользовании, то против этого ничего нельзя сказать. Подобный образ действия везде принят и совершенно совместен с системою конкуренции. Но если бы государство захотело поступать наоборот, и вместо того чтобы поднимать общий уровень слабейших, вздумало бы способных низвести на степень неспособных, ограничивая свободную их деятельность и их производительность, то это было бы чудовищное посягательство и на свободу человека, и на общественные интересы, и на требования развития. Общество подвигается вперед единственно через то, что есть в нем способнейшие люди, которые идут впереди других и тем самым заставляют остальных следовать за собою. Задерживать их значит останавливать развитие. В настоящем случае представляется к этому тем менее поводов, что вся деятельность этих лиц, хотя она движется личным интересом, обращается однако силою вещей на общую пользу. Высшая способность оказывается в том, что производитель лучше других умеет удовлетворить потребностям публики. Выигрывает от этого масса потребителей, которые при ограничении конкуренции принуждаются покупать дороже и хуже, нежели при свободе.

Отсюда ясно, что уверение Вагнера, будто конкуренция нередко влечет за собою большой материальный вред для массы народонаселения, идет наперекор очевидности. Дешевизна произведений и даровое действие сил природы на пользу человека бесспорно полезны для массы. Пострадать от этого могут некоторые производители, которые не в состоянии держаться на высоте общего уровня. Эти производители несомненно должны или разориться или отказаться от своего производства. Но продолжение дорогого производства не может быть выгодно ни для них самих, ни для массы потребителей. Самостоятельным хозяином может быть только тот, кто в состоянии удовлетворить наличным потребностям общества. Если же он производит дороже и хуже других, то он должен отказаться от самостоятельного производства и искать себе иного, более подходящего занятия. Конкуренция устраняет здесь именно то, что невыгодно для народного хозяйства. И это устранение совершается не насильственным путем, а силою вещей. Судьей является здесь потребитель, который дает предпочтение лучшему и дешевейшему товару. Поэтому всякое ограничение конкуренции есть вместе с тем ограничение прав потребителя и замена суждения лиц, пользующихся произведениями, суждением власти. Это подать, налагаемая на массу в пользу немногих.

Таковым представляется ограничение конкуренции даже и в том случае, который может найти себе оправдание в потребностях народного развития, именно, когда ограничивается конкуренция иностранцев в пользу туземного производства. Такого рода меры вызываются стремлением поднять уровень народной производительности, которая без защиты от соперничества иностранцев, находящихся в лучших условиях, не могла бы пустить корни и подняться на надлежащую высоту. Зреющая промышленность, как несовершеннолетний, нуждается в опеке. Но и тут эта опека водворяется в ущерб потребителям, которые должны уплачивать не только таможенную пошлину за иностранные товары, но и лишнюю цену туземного товара, получающего характер монополии. И тут это ничто иное как подать, налагаемая на массу в пользу немногих. Это становится совершенно очевидным, когда пошлиною облагаются предметы общей потребности, например железо. Все потребители железа, то есть масса народа, должны платить лишние деньги за потребляемый товар, и эта лишняя плата идет в пользу владельцев рудников. Государство в видах развития народного хозяйства может прибегать к такого рода ограничениям; но оно не должно скрывать от себя настоящего их характера.