Собственность мажора
Шрифт:
— Давайте подвезу, вам куда?
— Мнне… я… — отступаю, мечась глазами повсюду.
— Что ж ты так… — цокает женщина.
— Я…
— … куртка…
Утираю рукавом свитера нос, наступая ногой в сугроб.
У тротуара останавливается полицейский фургон.
Полицейские идут внутрь, и я уверена, что и ко мне тоже.
Я не хочу! Не хочу этого всего. Кажется, я сломалась!
Если он может справиться со своими бедами один, то я нет! Никогда в жизни не боялась так, как в том проклятом зале. Всепоглощающее чувство беспомощности — я никогда не сталкивалась с
Как теперь я могу верить его словам?! Верить хоть одному его поцелую?!
Он меня бросил…
Развернувшись, несусь назад в кинотеатр.
Спертый воздух душит меня еще жестче, но слава Богу, никому не приходит в голову меня тормозить.
Несусь мимо двух полицейских, игнорируя все вокруг.
— Девушка…
Оставьте меня в покое!
Голова кружится, но я нахожу свои… наши вещи на автомате. И забираю обе куртки, его и свою.
Я бы не бросила его. Даже в таком глупом смысле. Не бросила бы никогда. Там в куртке у него телефон и деньги.
Прижимаю ее к себе, пока такси везет меня домой. Ткнувшись носом в подкладку, я тихо всхлипываю, чувствуя себя опустошенной.
Не находя себе места, брожу по квартире до глубокой ночи и жду. Жду звонка. Хоть чего-нибудь. Жду стука в дверь или… чего-нибудь еще!
А утром, когда на мой измученный мозг давит свет за окном, я выкарабкаюсь из постели и иду в душ. Терзая мочалкой кожу, я опять плачу. О своих разбитых надеждах на человека, которого люблю. Который вломился в мою жизнь, почти подчинил ее себе! Сделал меня слабой и… зависимой, а потом бросил одну, когда я больше всего нуждалась в обратном…
— Ну и будь сам по себе, — шепчу, подставляя щеки горячим струям. — Ну и подавись! — швыряю мочалку о стену, упираясь в нее лбом.
Вся моя логика отказывает в тот момент, когда вижу его чертову куртку на крючке рядом со своей.
Скуля, опять мечусь по квартире, а потом опустошенно одеваюсь.
Я знаю, где он живет.
И я нутром чувствую, что он именно там. В своей квартире, а не в доме, где мы когда-то были недоразвитой семьей.
Мой телефон показывает двенадцать дня, когда нажимаю на звонок. Прижимаю к себе его куртку, оставив все вещи в карманах именно так, как положил их туда он сам. Сжимаю и умоляю его оказаться дома
Сердце простреливает острой болью, когда дверь мне открывает разукрашенный дневным макияжем Лера. Она идеальная. Гламурная. Чертовски красивая. Одетая в шерстяное платье, которое облегает фигуру.
Шок сковывает горло, руки, ноги…
Смотрю в ее подведенные карие глаза и не могу сказать ни слова.
Ее брови неправдоподобно ползут вверх.
— Заблудилась? — спрашивает с насмешкой, бросив взгляд за свое плечо.
Роняю куртку, просто физически ощущая, как бледнеют мои щеки, и кончики пальцев начинают холодеть. Как и мои внутренности. Они холодеют, а в горле собирается горечь.
Через два гулких удара сердца, я переступаю через куртку Баркова и отпихиваю эту Леру в сторону. Двигаясь по огромному коридору на суперскорости врываюсь в гостиную, где…
— Ну ты
и мудак… — шепчу, хватаясь за горло.Он сидит на полу у дивана в одних трусах. Зажав ладонью горлышко какой-то бутылки. На экране огромной плазмы баскетбольный матч. Его глаза пустые! Он… пил… он…
Его губа опухла. Под глазом синяк. На ребрах тоже большой синяк.
Его глаза расширяются. Губы шепчут… какую-то хрень, похожую на мое имя!
Пытается встать, но не может!
От разочарования я закрываю руками лицо и всхлипываю. Трясу головой, что в прогнать это. Боль, разочарование, горечь.
— Аленушка…
Развернувшись на пятках, вылетаю из квартиры, задев по пути комод, с которого сыпется всякая сувенирная дребедень.
Не разбирая дороги, просто несусь, куда глядят глаза.
Наша с мамой квартира всего в тридцати минутах ходьбы от элитного жилого комплекса, в котором Никита Барков убил все мои чувства, а холодный ветер вместе со снегом превратил мои слёзы в настоящие сосульки.
Оказавшись дома, бездумно пихаю в сумку вещи. Белье, носки, футболки. Свои тетради и лекции. Все подряд! Пихаю в переноску Черного и еду на вокзал. Сойдя с электрички, снова беру такси. В нашей «деревне» столько снега, будто отсюда его телепортирую во все концы области.
Я не предупреждала. Ни маму, ни деде. Поэтому, мое появление вызывает удивление, но в первую очередь для… Баркова-старшего, который, задерживает над головой занесенный топор, когда видит меня, вошедшей в калитку.
Опустив его на березовое полено, выпрямляется.
На нем шерстяные спортивные штаны с лампасами. Те самые, в которых дед всегда сажает картошку. На ногах валенки, а на плечах фуфайка, и он так… так безумно, неимоверно больно похож на своего сына, что я проношусь мимо, не здороваясь!
— Вот так гости… — удивленно тянет дед, шарахнувшись от меня в коридоре.
Вручив ему сумку с Чёрным, захожу на кухню и вижу кружащую у плиты маму. На ней растянутая домашняя футболка и лосины. Волосы собраны в косу.
Увидев меня, роняет на стол ложку, которой мешала суп.
— Ты откуда, ребёнок? — спрашивает удивленно.
Я дома и… я никогда не была в нем такой одинокой. До Баркова, до этого кретина, я не была знакома с этим чувством! До него мне всего в жизни хватало, а теперь…
Сбросив угги, иду в комнату, в которой выросла.
Выкрашенная белой краской дверь, старый шифоньер и кровать со скрипучими пружинами. Рухнув на нее, сворачиваюсь в колачик и… накрываю голову подушкой, чтобы никто и никогда не узнал о том, что я тоже умею плакать…
Глава 39
Никита
Башка раскалывается так, будто мне кто-то всадил битой прямо по затылку.
Тряхнув головой, усаживаюсь на кровати и обнаруживаю себя в трусах. За окном мутный день. Закрываю глаза и опускаю разваливающуюся башку в ладони, борясь с приступами тошноты.
Где я… нафиг, кто я?
Губа щиплет. Трогаю ее пальцами.
Твою мать…
Свесив с кровати ноги, пытаюсь встать.
— Бл… ммм… — хватаюсь за рёбра и складываюсь пополам от боли.
Рухнув на матрас, со всей дури вдаряю кулаком но матрасу.