Сочинения в 2 т. Том 1
Шрифт:
А Митенька Вихрь все еще не появлялся.
В восемь часов утра Копт отбыл в свое имение. Он не подал Трифонову руки, только небрежно кивнул с порога.
Окончательно одурев от табачного дыма, Трифонов продолжал строить планы. Казалось бы, проще простого организовать погоню за Лагутиным и возвратить его в Лисичий Байрак. Для этого пришлось бы связаться с исправником Старобельска, так как теперь инженер находился на территории Харьковской губернии. Ясно, что старобельский исправник запросит указаний Харькова, а Харьков запросит Екатеринослав. Можно было действовать и наоборот — начинать с Екатеринослава. Однако не расписался бы Трифонов в собственном
Он отбросил этот план как нелепицу, достал бумагу и принялся писать донесение, решив объяснить, что организаторами собрания были почтенные люди — шахтовладельцы, и что на этом собрании ничего особенного не произошло. У него еще оставалась капля надежды, что Митенька-вор явится и положит на стол сумку.
Но Митенька не явился ни в этот, ни на следующий день, ни через неделю.
Напротив Лисичьего Байрака, за рекой Донцом, на низком лесистом берегу с давних времен обитали рыбаки и огородники-бережане. Потомки староверов, бежавших с петровской Руси, они не соблазнились заработками на шахтах, так как были послушны своим старикам, а старики считали, что рыться в глубинах, рубить «грудь земли» — дело нечистое, греховное.
Лесное и озерное приволье, воздух, настоянный на хвое, овощи, ягоды, мед, свежая рыба и дичь дарили многим бережанам долголетие. Столетние деды не были здесь в диковинку: эти обветренные, загорелые бородачи круглое лето жили на своих рыбачьих каюках и щеголяли охотничьими трофеями.
Они прилежно молились на восток, били сотни поклонов и оглашали окрестности бесконечными нудными псалмами, а молодежь с каждым годом все насмешливей относилась к их замысловатому ритуалу.
Одинокий дедушка Мефодий жил в бревенчатой избушке на самом берегу. Ему было за сто, и в этом почтенном возрасте, постоянно готовясь покинуть «юдоль печали», однако из года в год откладывая час разлуки, он окончательно уверовал в нерукотворные чудеса: в признаки, приметы, сумбурные сны, ведьм, ангелов и привидения. Окруженный подобными чудесами, старик запросто беседовал с древними пророками и апостолами.
Озорные мальчишки вечерком, бывало, стучали к дедушке в окошко:
— Собирайся, раб Мефодий, пора…
Дедушка спрашивал почтительно:
— А кто сие грядет?
— Апостол Павел…
Дед радостно взмахивал руками:
— Ну как же, старый знакомый! А нельзя ли, отец Павел, малость повременить?..
Было смешно и жалко смотреть на этого человека, некогда славного удалью и богатырской силой.
В февральскую ночь 1907 года дедушка Мефодий расслышал, как кто-то ударил в дверь. Он торопливо отыскал лучину (керосина он не терпел, называл его «кровью дьявола») и, подойдя к двери, спросил:
— Кто сие грядет?
В ответ он услышал стон и не на шутку испугался. Все же у него хватило смелости сбросить дверной крючок. Плотная дубовая дверь, тронутая снизу изморозью, медленно открылась, и Мефодий попятился в глубину комнаты. На пороге встал человек в изорванном белье, босой, без фуражки. Он сделал шаг вперед, покачнулся и рухнул на пол. Со двора в хату клубами валил белый пар, заволакивая облаком неведомого путника из морозной ночи. Робея и поминутно крестясь, дедушка Мефодий ощупал руки, плечо, заиндевелую голову незнакомца. Убедившись, что перед ним не призрак, так как призраки бестелесны, а этот неизвестный был жилист и тяжел, дед набросил свитку, выбежал во двор и зачерпнул ведерко снега. Потом
он захлопнул дверь и принялся растирать снегом руки, лицо, грудь незнакомца.Поднимать тревогу на хуторе дедушка Мефодий не нашел нужным. Когда-то и ему доводилось бегать от властей. Он понимал, что человек оказался на морозе босой и раздетый не по доброй воле.
Четверо суток обмороженный незнакомец метался в бреду, и дедушка Мефодий не отходил от его постели. Он варил целебные травы, в которых знал толк, и насильно вливал горячий отвар в рот больному; парил ему ноги в густом настое из редких кореньев, снова и снова растирал тело, и когда на четвертые сутки человек открыл затуманенные глаза, дедушка Мефодий понял, что задержался на свете не напрасно: он спас человеческую жизнь.
С первым проблеском сознания, порываясь подняться, Митенька спросил:
— Где сумка?
— Мне она без интересу, — сказал дед. — Вон, видишь, на печке лежит?
Кусая губы, Митенька долго собирался с мыслями:
— Дедушка, послушай… Кто знает тут, на хуторе, обо мне?
Мефодий покачал головой:
— Шалфей, медуница, аир… волчеягодник, шелюга… Только волшебные травы знают да я…
Митенька глубоко вздохнул, улыбнулся и сразу же уснул.
Летом того же года Трифонов случайно узнал, что в поисковой партии геолога Лагутина, кроме шахтера Горлова и еще двух помощников, работал повозочным Митенька Вихрь. Насмешливый купчик рассказывал, будто ходит Митенька за геологом по пятам, преданный, как собака, носит его инструменты и книги, роет в оврагах траншеи, собирает камни, а ночью охраняет лагерь и пасет серого в яблоках коня.
— Встретиться бы мне с этим злодеем немного раньше, — задумчиво сказал Трифонов. — Я бы его ногами затоптал!..
Впрочем, эти слова вырвались у него невольно. Теперь он был бессилен. Он даже опасался встречи с Митенькой. В апреле месяце начальник екатеринославского охранного отдела приказал ему подать в отставку. Почтенные граждане Лисичьего Байрака — Оскар Эльза Копт и Данило Шмаев написали начальнику жалобу на исправника Трифонова, утверждая, что он занимался вымогательством и был связан с противогосударственными элементами. Трифонов мог считать, что ему еще повезло. Его не судили. Он уехал к тетке, в глухую деревню под Волновахой, и запил.
Я слышал эту историю в юности, от старых шахтеров Лисичанска, в первые мои ночные смены, на Седьмом пласту.
Мне запомнилось, что старые горняки называли Лагутина «шахтерским батькой». В те трудные времена, в начале века, открывая все новые пласты и прослеживая продолжение уже известных, он продлил существование многих донецких рудников и многих шахтеров спас от безработицы.
Знающие люди говорили, что он побывал и на нашем Седьмом пласту и предсказал продолжение этой свиты далеко отсюда за Донцом, в районе Кременной, где в те годы не было ни одной шахты и никто не предполагал наличия угля.
Молодые шахтеры слушали эти рассказы стариков, затаив дыхание. В жаркой и темной лаве изломы пласта сверкали от слабого света лампочек, как звезды. И вот уже, казалось, над головой плыла другая, наземная ночь, и в переулках Лисичьего Байрака слышался твердый, пружинистый шаг: молча, торжественно шли шахтеры, окружив ученого черной живой стеной, готовые к схватке, к смерти, к подвигу.
…И довелось мне случайно в пути, на счастье, в районе Привольного, что на берегу Донца, увидеть августовским вечером у костра двух геологов-изыскателей…