Сочинения в 2 т. Том 2

Игнат медленно вышел на палубу. Вслед ему неслись такие отборные слова, что внизу в изумлении остановились только что сменившиеся с вахты мотористы. Капитан сорвал свою фуражку и неистово топтал ее ногами.

К штурвалу, до прихода сменного матроса, стал Васильков.

Видела ли она всю эту сцену? Наверное, нет. Игнат не заметил ее на палубе.

Случай нелепый и небывалый. Но попробуй-ка оправдаться! Уже через десять минут вся команда теплохода знала, что Шаповалов то ли напился перед вахтой, то ли сошел с ума.

Капитан не пожелал с ним говорить. Председатель судового комитета моторист Скоринько хмурил лохматые брови и угрюмо качал головой. Игнат рассказал ему все, как было. Одного он не сделал. Он не сказал о девушке. Да и зачем же говорить о ней? Она не имела ни малейшего отношения к этому инциденту. Он даже не был с ней знаком, и действовал он правильно, не уступая штурвала. Но ведь отклонение от курса, пусть незначительное, было. Он сам это признавал. Он говорит — три градуса, а Васильков утверждает — двенадцать. Какой же смысл штурману врать? Между ними до сих пор не замечалось неприязни. Значит, ошибся матрос. Это случается — задумался, засмотрелся… Правда, не такой уж отличный моряк Васильков. Но штурман, конечно, лучше матроса дело знает.

— Спишет тебя капитан, — сказал Скоринько. — Человек он строгий. Служака. Вряд ли простит. А жаль… Парень ты славный, деловой… — И он в десятый раз спрашивал: — Как же все это могло случиться?

В заключение Скоринько сказал, что будет просить капитана ограничиться выговором, взысканием, но не списывать Игната с корабля. Шаповалов понимал его затруднение: хозяином теплохода всегда остается капитан.

Может, значительно проще было бы поговорить с самим Васильковым? Этого Игнат не хотел. Он не мог доказать, но отныне ни в чем не верил «пижону», и не только не верил — презирал его за подлость и ложь. Неужели он должен унижаться перед лгуном? Нет, он стерпит обиду, лучше на берег уйти, чем добиваться такого разговора.

Капитан не привел в исполнение своей угрозы. Возможно, просто не успел. В Туапсе трем матросам из команды теплохода, в том числе Шаповалову, вручили повестки военкома. Они собрали вещи и сошли на берег. Через три дня крейсер ожидали в порту. Это было время, когда на карте Европы ширилось, зловеще растекалось коричневое пятно, когда дымились пожарами Балканы, а здесь, над Черноморьем, первые апрельские зарницы были словно отблесками грозы.

В те дни моряка торгового флота могли призвать на военную службу в любом порту, не только в порту приписки. Шаповалову не понадобилось предварительного пребывания во флотском экипаже, на берегу, для приобретения специальности: он плавал не один год, имея аттестат матроса первого класса и рекомендации отличного рулевого. Само время диктовало эту необходимость: иногда в течение дня или часа торговые моряки становились военными моряками. Позже случалось, что мирные грузовые корабли, такие, как «Курск», «Серов», «Калинин», приняв на палубы пушки, становились военными кораблями и выполняли важнейшие боевые задания командования.

В назначенный день крейсер, однако, не пришел. У Игната оказалось много свободного времени. Две недели он прожил в порту Туапсе. На танкере «Советская нефть» заболел матрос. Ему разрешили совершить рейс на Ближний Восток, где, впрочем, Игнату уже приходилось бывать и раньше. Он сделал два рейса и лишь потом впервые поднялся по широкому трапу на серую, сумрачную громадину боевого корабля. Здесь началась новая, нисколько не похожая на прежнюю жизнь — та жизнь, с которой теперь он свыкся настолько, словно родился здесь, на корабле.

Но главное событие произошло тогда, во время вынужденного двухнедельного отпуска, проведенного им в туапсинском порту. Он часто бродил по городу, на рыбачьей пристани, на вокзале, встречая и провожая поезда, просто не зная, куда себя деть. Среди рыбаков вскоре появились знакомые, дружные, веселые ребята, а так как и сам он был из рыбаков, знал такелажное дело и все орудия лова в работе, — его здесь приняли, как старого друга.

Любил выходить он в море затемно еще, задолго до утренней зари, невод ставной трусить, хитрую камбалу на глубинах отыскивать, глупого бычка на «банках» легко, словно играя, полные корзины набирать… Море с первым проблеском рассвета играло и лучилось изнутри, и было оно, как в детстве, наполнено тайной, тревожной радостью и новизной.

Как-то взял он на лесу камбалу размером с колесо, на удивление даже старым рыбакам. Смеялись, радовались друзья такой его удаче, рассматривали диво-рыбу, поросшую мхом. И предложил бригадир снести ее в подарок от артели старому своему и общему другу, с каким он плавал когда-то за экватор, перед кем вся артель была в долгу. В шторм человек этот снял рыбаков с шаланды, в трудную минуту выручил из беды. Понятно, что все в артели одобрительно отнеслись к предложению бригадира. Одному Игнату было безразлично, кто он, тот человек. Потому и не расспрашивал Игнат о старом моряке.

Теперь возникал немаловажный вопрос, кто же вручит подарок? Дело почетное — представительствовать от друзей. И порешили рыбаки: кому удача выпала, тому и праздновать у старого моряка, который гостя без угощения, конечно, не отпустит. Взвалил Шаповалов камбалу на спину, адрес прихватил, и ранним утром двинулся через город.

Маленький белый домик, окруженный садом, был аккуратен и чист; ровные аллейки желтели, посыпанные гравием, ветки яблони покачивались у самого крыльца.

Игнат хорошо помнил эту минуту. Он поднялся по свежевымытым ступеням и позвонил. Оказывается, в этот ранний час в домике уже не спали. Ему открыли сразу же… Ему открыла она.

Вот и сейчас, пока шлюпка шла к берегу, он вспоминал негаданную, чудесную эту встречу с прежним удивлением и почти с прежней радостью.

Как все это произошло? Камбала ожила, затрепыхалась на его спине. Он наклонился, чтобы не упустить ее на землю. Наверное, был он порядочно смешон, похожий на фокусника, балансирующего с живой, невиданной рыбой на спине.

Девушка воскликнула:

— Шаповалов! — толкнула дверь и стремительно ступила вперед, в пятнистый свет, льющийся сквозь листья ветки. — Как?! Да что это у вас?.. Как вы здесь очутились?

— Не знаю… — пробормотал Игнат. — Сам не понимаю. Стой, анафема, не брыкайся. Вы не пугайтесь — это я на рыбу… Куда мне это чудище деть?

Она провела его в дом, и он освободился наконец от своего беспокойного груза.

— Кажется, я не ошибся? Садовая, восемнадцать? Значит, точно… Это вам.

— Кто вас прислал сюда? Разве теплоход уже прибыл?

Он смотрел на нее, не понимая вопроса. Он думал совсем о другом — она ли это? Да, это была она. Какой теплоход?.. Да, вон что! Она ведь не знает… А сколько дней провел он, скитаясь, в этом городке! И еще он радостно подумал о ее удивлении и улыбке… и как шагнула она ему навстречу, и будто солнечный дождь — игру света и теней на ее платье. Но как же ей стала известна его фамилия?.. Она знала и помнила его фамилию!

— Что вы спрашиваете? — проговорил он. — О чем вы спрашиваете? Ведь это же здорово, черт возьми!

Ему показалось, она отступила немного.

— Что «здорово»? Не понимаю…

— Да то, что разыскал я вас, — вот чудо! На самом дне моря адрес нашел! — Он присел на корточки и погладил жесткую, зеленоватую рыбью спину. — Ух, разбойница!.. Спасибо, ты меня привела.

На кухню вошла женщина, высокая, седая, в темной повязке и в строгих очках, — очевидно, мать девушки. Игнат сразу утратил дар речи. Кое-как он объяснил причину своего непрошенного визита. Хозяйка изучающе смотрела ему в лицо. В конце концов он окончательно потерялся.