Сочинения в 2 т. Том 2

У самого огня на белом обтесанном бревне сидел Андрюша. Невысокое пламя играло у его ног.

— Ух, весело ж бывает, — сказал он восторженно, и маленькие, слегка раскосые глазки его заблестели. — Небо-то, словно горнило, пышет.

Крепняк почти со злостью посмотрел на Андрюшу.

— Весело… тебе-то всегда весело.

Андрюша смущенно отвернулся.

— Видишь какой! — засмеялся Петушок и, приподнявшись на локте, толкнул Андрюшу носком сапога в бок. — Может, на лодке стрельной опять в море выйдешь?

— И выйду, — насупился Андрюша.

Петушок громко захохотал, откинувшись, показывая залитые красным светом зубы.

— Слышал, Илья Борисыч? Опять собирается. Прошлым летом едва мы вытащили его. На стрельной лодке в море ушел — и как не захлестнуло?!

Он ближе придвинулся к Андрюше и, быстро подняв руку, надвинул ему шапку на глаза. Андрюша, съежился, вобрал голову в плечи.

— Не балуй! — строго сказал Асмолов, — Экий ты шальной.

Коротко, словно ища одобрения, Степка взглянул на Варичева и опять, уже совсем беспричинно, засмеялся.

Все эти дни Варичев внимательно наблюдал за Петушком. Это был очень своеобразный человек. Он был упрям и решителен. Однако все время словно скрывал себя и часто, беседуя с Ильей, словно выпытывал его о чем-то.

В поселке Степка почти не отставал от Ильи, всячески подчеркивая свое внимание и дружбу, но за всеми расспросами его о капитанах, о летчиках, о подводниках-моряках Варичев угадывал одну упорную, еще невысказанную до конца мысль. Он все более уверялся, что именно себя в чем-то боялся раскрыть Петушок.

Вечером они остались на шаланде вдвоем. Петушок складывал на корме просушенные сети. Подняв голову, он неожиданно спросил:

— А что самое главное в жизни, Илья Борисыч?

— Что же… сама жизнь, — сказал Илья.

— Ну, а в ней самое главное? — настойчиво повторил Петушок. — Жизнь-то я имею. В жизни что?

Варичев хотел ответить шуткой, как нередко отвечал Петушку, но внезапно вспомнил: сколько раз этот самый вопрос, пусть в более сложной форме, однако этот самый, стоял перед ним.

— Счастье, — сказал Варичев коротко.

И по тому, как протянул Степка руку, как шире раскрылись его глаза, Илья понял, что сегодня они наконец-то поговорят вполне откровенно.

— Какое оно? — спросил Степан. Он присел рядом с Ильей. Варичев чалил трос. Теперь он отложил его на борт шаланды.

— Оно не одинаково у людей, Степан. Для одного это — семья и… ну, словом, теплая квартира… Для другого… выигрыш какой-нибудь.

— Ну, а для тебя? — нетерпеливо спросил Петушок.

Варичев посмотрел вокруг. Суровая мглистая равнина дымилась в зареве заката.

— Подвиг, — сказал он тихо, словно отвечая самому себе.

И он рассказал Петушку о том, о чем уже отрывочно и неполно говорил Серафиме. О том, что великое начинается с малого… Да, с горсткой людей здесь, в глухом, но богатейшем краю он начнет великое дело. Люди приедут… десятки… сотни… Так вырастет порт и город… Его город! И знает ли Петушок, как глубоко, как сладко это чувство великого начала… Сможет ли он понять, что означает само слово подвиг?

Степка наклонил голову. Черные глаза его затуманились слегка.

— Разве то, что ты живешь у нас, что забросило сюда штормом, — слава?

Варичев усмехнулся.

— Ты тоже здесь живешь.

— Понимаю, — сказал Степка. — Я живу здесь, и жил, и не думал о том, что ты придумал. Понимаешь, все это как сон, только бродило во мне. А я хочу таким стать, как ты… Через большую жизнь пройти. Я сильный, знаю. Но как мне новую жизнь начать?

— Очень просто, — ответил Илья. — Ты должен сам себя победить. Ты избалованный человек, Петушок… Деньги? Ну, что ж, ты проиграешь их в карты или пропьешь. А лучше уехал бы на учебу. Большая настоящая радость не дается без жертв. И человек, настоящий человек, — должен пойти на жертву. Он себе должен поверить — до конца.

— А я завербованный. На четыре года, — тихо проговорил Петушок. — Это же ведь закон.

Варичев засмеялся.

— Ну, вот… Настоящий, сильный человек не сказал бы этого.

Петушок встрепенулся.

— Значит, и слово свое можно нарушить?

Варичеву почудилось: капитанский мостик «Дельфина» снова дрожит под его ногами, и голос капитана еще звучит в его ушах: «Я приказываю вам…»

— В таком случае, — сказал Илья, глядя вдаль, на мглистую тундру, — человек, способный на подвиг, должен верить только себе. Главное, тому — что поступок его необходим.

— Кому необходим? — тихо, словно о секрете, спросил Петушок.

Илья задумался на несколько секунд. Стоило ли объяснять все это Петушку? Что поймет он? Впрочем, сейчас Варичев просто рассуждал вслух.

— Ладно, — сказал он задумчиво. — Вот, видишь, сколько кругом травы?

— Да, — едва слышно произнес Петушок.

— И каждая травинка сходна с другой. А вон дальше — береза. Она крепче, она сильнее травы…

Петушок слушал жадно, словно боясь, что Илья замолчит.

— И что ей трава? — продолжал Илья. — Береза сильней… Так и люди, есть сильные, их мало, а остальные, как трава…

— Я сильный, — сказал Петушок.

Варичев улыбнулся.

— Не знаю… Однако бригада Асмолова впереди идет?..

— Не веришь?.. А как мне силу эту доказать… как начать?

Илья с удивлением глянул на него.

— Как раз об этом сильный не спросит…

Степка прикусил губу.

— Верно. А я даже о законе спросил..

Он запнулся.

— Только береза ведь глушит траву…

— Это неважно, — сказал Илья и спохватился. Слишком далеко зашел неожиданный разговор. Но ведь Варичеву нужно было раскрыть этого упрямого и скрытного человека. Нужно было заставить вмешаться в работу Асмолова, замедлить ее.

— Да, неважно. Травы очень много, — повторил он спокойно, — Лишь бы, конечно, была большая цель… Все остальное — пустяки.

Они молчали некоторое время, и, вдруг переменив тон, словно благодаря Илью, Степка сказал:

— А хорошее дело пора уже сделать. — Глаза его блеснули от огонька папиросы. — Ну вот, скажем, к осени плохая погода пойдет… Маяк нужен. Сами мы не построим. Знающий человек должен взяться за дело. Ты только слово скажи. — И крепко сжал локоть Илье. — Кулака-то не разжимай, парень!