Сочинения. Том 1. Жатва жертв

Глупый, мальчишеский поступок. Но он любит себя за то, что способен был его совершить, за свое спокойствие, с которым в ожидании решения своей судьбы сидел под арестом в глинобитной развалюхе в компании с пауками и сороконожками, за упрямство, с которым на все обвинения повторял: «Я не дезертир. Дезертиры из тыла на передовую не бегут».

Ночью вошли трое. Он догадался, кто они. Капитан с выпуклыми глазами и пьяной улыбкой спросил: «Так кто тебя, ворона, в Монголию заслал?» И сразу ударил. Бил в подбородок — хук. Но немного промазал. Нокаут не получился. «Так кто, говоришь, тебя сюда заслал?» И снова удар. Успел повернуть голову так, чтобы кулак не вывернул челюсть… Ему часто потом снилось: его бьют, он задыхается от боли и ярости, а его руки связаны, или хуже — их нет, он машет коротышами-обрубками и плачет от своего бессилия. В последнюю новогоднюю ночь залил у Насти постель кровью. Тот же сон: его бьют, а руку из тяжелых рукавиц не вытащить. И вдруг подсказка — БЕЙ РУКОВИЦЕЙ! И врезал. В стенку. Боли не почувствовал. Хотя разбил костяшки вдрызг. «Ну, а если бы мне попало!» — бинтовала руку Настя. Не совсем еще понимая, что произошло, сказал вроде бы ни к селу ни к городу: «Проверка, Нюша, проверка».

В ту ночь в монгольском сарае его спасла мысль: его, летчика, бойца, в конце концов, гордого мужика, — нет, не лупят, а есть такая проверка. Так проверяют. А ты держись, не качайся, ни стона, ни звука. Ведь если бы не пришла эта мысль, бросился бы на капитана.

На следующий день, после того как доставленный к большому начальству признал свой поступок хулиганским, он уже летел в составе эскадрильи на «братской могиле» — «ТБ». При развороте на обратный курс не мог не отстать (моторы бомбовоза давно уже израсходовали свой ресурс) — и остался в небе один над серой степью и чудом отбился пулеметами от японских «митцубиси».

Он не испытал обиды, когда в один и тот же день узнал, что Указом награжден медалью «За отвагу» и… разжалован. Так могло случиться только с ним, Чугуновым. Когда командирское звание восстановили — и этому не удивился. Он понял, что кому-то он нужен таким, какой он есть, и есть другие, которые будут ломать ему спину за то, что он такой. Он жалел тех, кто не понял своего предназначения, — и берет на себя или слишком много, или слишком мало. И за это поплатится, если не сам, то другие. Знал еще, где ни появится, там что-то переделает или переменится само собой. Своим пороком считал хвастовство. Готов в этом покаяться. Но перед кем? Не перед служебной же братией. Товарищи сегодня одни. А завтра другие. «На Запад поедет один из вас, на Дальний Восток — другой». Песня оправдывала его. Он часто пел ее в полете.

Чугунов с Аганесовым вышли в поле. Солнце поднялось высоко. Над травой и в траве гудела скачущая и летающая мелкота. Когда-нибудь изобретатели смастерят механизмы, которые позволят человеку беспечно стрекотать в воздухе.

По другую сторону аэродрома, у «Петляковых», суетятся механики. Медленно катит к ним бензовоз. В пулеметной аппарели расчет набивает патронами ленты. Всё не так уж плохо. Всё идет своим чередом.

— Аганесов, скажи. Как ты выбираешь себе друзей? Наверно, как они будут выглядеть на твоей свадьбе?

— Не обижай, Павло… Не так я смотрю. Я смотрю — в глаза.

— И всё?

— И всё, — твердо говорит Аганесов.

— И что же там видишь?

— А! Когда горы. Когда глупость. А когда вижу песню жалобную-жалобную. А бывает, вижу собаку! Сейчас залает.

— А что ты видишь в моих?

— Могу сказать. Ты большой человек. Не понятно?.. Как грузовик! — и захохотал довольный.

«Ишь ты, — подумал Чугунов, — „грузовик“. Когда курсантом был, дружки прозвище навесили „Агрегат“. Расту по прозвищам».

4

Чугунов ходит взад-вперед, от дверей барака до стены с картой «Европейская часть СССР». Согласно чьей-то инструкции, линию фронта на карте отмечать не разрешается. Объяснение такое: «А ты знаешь, как проходит линия фронта? Ах, не знаешь. Так, значит, нечего ее и изображать».

Обиженно шумит Галкин:

— Неужели ни у кого нет закурить?

— Иди к стрелкам — проси махорку.

— У них вчера еще всё перестреляли. Пойду в сельпо.

— Пустое дело, завозу не было.

— Бросай курить, Дима. Кто не курит, кто не пьет…

— Начснаба гнать надо…

Чугунов прибавляет скорости. Летчик немного приволакивает ноги. Это походка матерого авиатора. Так ходишь, когда за спиной тащишь парашют. «Вот, гады!» — запоздало изумляется он и снова про себя повторяет: «Гады, гады, гады…» И не вчера и не позавчера, когда за его «фанеркой» гонялись «мессеры», а сейчас, за сотни километров от фронта, запоздало дошла с отчетливостью мысль: его же могли убить! Убить его, Чугунова. И убить не один раз. Хотя, что может быть на войне этого проще. Случайно или не случайно кто-то кому-то ставит на войне точку. Он видел, как это делается. Но сейчас, в это тихое солнечное утро, всё запротестовало в нем против такой возможности — приступ ярости на всех, кто хотел его искалечить, убить, вогнать в землю, накатил на него. Он восстал и против тех, кто в будущем попытается это сделать. Он может согласиться со случайностью смерти, но то, что он может стать обреченной мишенью для какого-то немца, — эту возможность он для себя исключал. Он думает так: как могут победить в войне вот эти не ведавшие почем фунт лиха парни, если не победит в войне он, Чугунов! Как?

Давно в бараке утихли разговоры. Кто с недоумением, кто с насмешкой пялится на лейтенанта, шагающего взад-вперед по шатким половицам со свирепым видом. Самоцветов крутит пальцем у виска — задвинулся, мол, коллега. Озорной штурман Мамзин дважды, копируя Чугунова, прошел тем же маршрутом за его спиной, но летчик его даже не заметил. Тогда Мамзин пустил по полу яблоко под ноги Чугунова. Летчик отбил яблоко и пошел дальше как ни в чем не бывало. Хохот заставил его поднять голову. Огляделся, барак продолжал заливаться еще пуще. Вспомнил: кажется, кто-то просил закурить. Кто? Вытащил пачку папирос и бросил на стол. Авиаторы курят и разгоняют дым — разведка доложила, что в сторону барака направляется начальник штаба, он считает курение в помещении «грубым нарушением внутреннего порядка». Чугунов улыбается:

— Чего вы?

Молодняк курит, кашляет, хохочет. Мамзин подбрасывает и ловит яблоко. В воображении Чугунова такая картина: он на «У-2» увиливает от охотящегося на него «мессершмитта», а эти лоботрясы расселись на высоких холмах, покуривая, и над ним потешаются. Пентюхи!

— По местам! — командует Самоцветов. За окном проходит Эн-Ша.

У начальника штаба Стенина синие губы, на висках облезлая седина, в голове задвиг, если в мирное время с отступлением от уставов еще можно было как-то мириться, то теперь всякое своеволие должно сурово пресекаться. Построения, проверки, отдание чести, внешний вид, соблюдение распорядка дня — всё должно исполняться без каких-либо послаблений. Чугунову Эн-Ша не нравится: конечно, враг наступает, нужно что-то срочно делать. Но у многих начальников «нужно что-то делать» превращается в делать что-нибудь. Эскадрилья огрызается: почему не прибыли до сих пор остальные эскадрильи, почему не летаем, почему не выдано личное оружие, когда «пешки» оборудуют рациями? Почему?.. Почему?..

Стенин:

— Я не разрешил задавать вопросы… Я еще не закончил говорить… Это посиделки или… Это воинское подразделение или… — И перешел в наступление: — Вчера младший лейтенант Вергасов ударил работника пищеблока гражданку Потапову. От отца пострадавшей на имя командира части поступило заявление. За позорный поступок Вергасов будет наказан со всею строгостью законов военного времени. Вот до чего доводит расхлябанность и…

Чугунов не сразу сообразил, что гражданка Потапова — это же та самая повариха Луша. Так вот чем закончились вчерашние ухаживания его бывшего питомца! Летчикам противно: кто бы мог подумать, что кто-то из своих может ударить женщину. Летчикам противно — Стенин размазывает грязь по всей эскадрильи.

— Моральное состояние личного состава, как видите, желает много лучшего. — Капитан поморщился, его маленькое личико стало совсем куриным. — Я думаю, что проверка боевой подготовки эскадрильи тоже даст самые плачевные показатели. И такую проверку мы устроим. С завтрашнего дня начинаем тренировочные полеты и проведем экзамены по теории пилотирования и бомбометанию. Что у вас?

— Какие могут быть экзамены! — волнуется Самоцветов. — Мы не с курсантской парты попали сюда. Где учебные пособия? По каким материалам будем к экзаменам готовиться?..