Сочинения

– Для маркизы Рошефильд, – отрезал Максим. – Невозможно примирить ее с Артуром, пока он у тебя в руках. Ей же надо встать во главе дома и пользоваться доходом в 400 т. фр.

– И она мне предлагает только двести тысяч? Нет, если дело идет о ней, то я хочу триста тысяч франков. Я так заботилась об ее мальчике и муже, я во всем заступила ее место, а она еще жадничает со мной! У меня будет миллион, мой милый, и если ты обещает мне место председателя в Алансоне, то я покажу себя, когда сделаюсь госпожой Ронсере.

– Хорошо, – отвечал Максим.

– Могу себе представить, как надоест мне этот маленький городок! – воскликнула философски Аврелия. – Я так много слышала об этой провинции от д’Эгриньона и Виль-Нобля, что как будто сама уже жила там.

– А если я тебе поручусь и за поддержку дворянства!..

– Ах, Максим! Ты мне многого наговоришь! Но голубь не хочет лететь…

– А он безобразен; со щетиной вместо усов, с багровым цветом лица, он имеет вид вепря, несмотря на свои глаза хищной птицы. Это будет лучший председатель в мире. Не беспокойся, через десять минут он пропоет тебе арию Изабеллы из четвертого акта «Роберта-Дьявола»: «Я у ног твоих!..» Но ты берешься возвратить Артура Беатрисе…

– Трудно, но при старании возможно…

Половина одиннадцатого гости вошли в гостиную пить кофе. При тех обстоятельствах, в каких находились теперь Аврелия, Кутюр и Ронсере, разговор, который Максим вел с Кутюром в углу комнаты, вполголоса, но так, чтобы Ронсере мог все слышать, произвел огромный эффект на честолюбивого нормандца.

– Дорогой мой, если вы хотите быть благоразумным, вы не откажетесь получить в каком-нибудь отдаленном департаменте должность главного сборщика податей, а это может устроить вам маркиза Рошефильд. С миллионом Аврелии вам легко будет внести залог и, женясь на ней, вы, конечно, выдвинетесь, сделаетесь депутатом, если сумеете хорошо повести свои дела, и в награду за мою услугу дадите мне ваш голос в Палате.

– Сочту за честь быть одним из ваших солдат.

– Ах, дорогой, вы чуть было не упустили ее. Представьте, она влюбилась в этого нормандца из Алансона, просит сделать его бароном, председателем суда в том городе, где она будет жить, и кавалером ордена Почетного легиона. Но дурачок не мог оценить Аврелии, и вы обязаны вашим счастьем его глупости. Не давайте ей времени на размышление, я же буду ковать железо, пока горячо.

И Максим оставил счастливого Кутюра, говоря Ла Пальферину: – Хочешь ехать со мною, сын мой?

В одиннадцать часов Аврелия осталась с Кутюром, Фабиеном и Рошефильдом. Артур дремал в кресле, Кутюр и Фабиен старались безуспешно выпроводить друг друга. Шонц покончила эту борьбу, обратившись к Кутюру: «До завтра, мой друг!», что он объяснил в свою пользу.

– Вы заметили, – сказал тихо Фабиен Аврелии, – что я задумался, когда вы косвенно сделали мне предложение, не примите это за колебание с моей стороны; но вы не знаете моей матери: она никогда не согласится на этот брак…

– Вы уже в таком возрасте, когда не требуется разрешения родителей, – заносчиво отвечала Аврелия, – а если вы трусите матери, то вы мне не нужны.

– Жозефина, – нежно проговорил «наследник», смело обнимая мадам Шонц за талию, – я думал, вы любите меня!

– И что же?

– Может быть, возможно смягчить мою мать и добиться ее согласия.

– Каким образом?

– Если вы согласитесь употребить ваше влияние…

– Чтобы сделать тебя бароном, кавалером ордена Почетного Легиона, председателем суда? не так ли?.. Слушай же, я в своей жизни обделала столько дел, что могу быть и добродетельной. Я могу быть хорошей, честной женой и могу поднять моего мужа очень высоко, но я хочу также, чтобы он меня любил, чтобы его взгляды, мысли, и даже намерения принадлежали мне… Согласен ты на это?.. Не связывай себя неосторожно; дело идет о твоей жизни, мой милый.

– С такой женщиной, как вы, я решусь на все, очертя голову, – отвечал Фабиен, опьяненный ее взглядами и ликерами.

– Ты никогда не раскаешься в этих словах, мой песик; ты будешь пэром Франции… Что же касается этого бедного старичка, – продолжала она, смотря на спящего Рошефильда, – с сегодняшнего дня ни-ни, все кончено!

Это было так хорошо, так мило сказано, что Фабиен схватил Аврелию и поцеловал ее под наплывом страсти и радости. Голова его кружилась от любви и вина, и весь он был полон счастья и честолюбия.

– Старайся, мой дорогой, вести себя хорошенько с твоей женой, не корчи влюбленного, дай мне сухой выйти из воды. Кутюр уже воображает себя богачом, главным сборщиком податей.

– Я ненавижу этого человека, – сказал Фабиан, – и мне бы так хотелось не видеть его больше здесь.

– Я перестану принимать его, – ответила куртизанка с видом неприступной женщины, – мы сговорились, мой Фабиен, уходи, теперь уже час.

Эта маленькая сцена изменила счастливую до сих пор жизнь Аврелии и Артура. Семейная война означает всегда какое-нибудь тайное намерение одного из супругов. На другой день, когда Артур проснулся, мадам Шонц уже вышла из комнаты. Она была с ним так холодна, как только умеют быть холодными женщины подобного сорта.

– Что-нибудь случилось в эту ночь? – спрашивал за завтраком Рошефильд, смотря на Аврелию.

– В Париже все так, – отвечала Аврелия, – заснешь в сырую погоду, а на другой день проснешься и все уж так сухо, что пыль летит, не нужна ли вам щетка?

– Что с тобою делается, мой друг?

– Отправляйтесь к вашей жене, к этой длинной кляче.

– К моей жене!.. – воскликнул бедный маркиз.

– Вы думаете, я не поняла, зачем вы привели Максима? Вы хотите сойтись с маркизой Рошефильд; возможно, что она хочет вами прикрыть незаконного ребенка. Я посоветовала вам отдать ее состояние, не даром вы называете меня хитрой. О, ваш план мне понятен! За пять лет я приелась вам, сударь. Я полна, Беатриса худа, перемена всегда приятна. Есть ведь любители скелетов. Ваша Беатриса, впрочем, хорошо одевается, а вы из тех мужчин, которые любят вешалки; потом вы хотите удалить барона дю Геник. Это победа!.. Вы составите себе репутацию, об этом будут говорить, вы станете героем.

Несмотря на все опровержения Артура, Аврелия осыпала его насмешками до двух часов дня. Она сказала, что приглашена обедать, и предоставила своему «изменнику» ехать без нее в Итальянскую оперу, сама же она отправлялась на первое представление в Ambigu-Comique, где рассчитывала познакомиться с одной прелестной женщиной, мадам Ла Бордей, любовницей Люсто. Артур предлагал, в доказательство своей вечной привязанности к Аврелии и своего отвращения к жене, ехать завтра же в Италию и жить там, как муж с женой, или же в Рим, Неаполь, Флоренцию, одним словом, куда хочет Аврелия, и давал ей в ее полное распоряжение капитал в шестьдесят тысяч инков дохода.

– Все это одно только притворство, – говорила Шонц, – и это нисколько не помешает вам сойтись с вашей женой, и хорошо сделаете. Артур и Аврелия расстались после этой сцены. Он уехал обедать и играть в клуб, она же стала одеваться, чтобы провести вечер с Фабиеном.

В клубе, встретив Максима, Рошефильд начал жаловаться ему, как человек, который чувствует, что из сердца его вырывают его счастье, так глубоко вкоренившееся в нем. Максим слушал сетование маркиза, как умеют слушать воспитанные люди, думая совсем о другом.