Сочини что-нибудь

Капитан взялся за скальпель.

– Наша новая девушка была беспечным ездоком. Распутная, она погрузила семью в пучину долгов…

Не успел он отдернуть пленку с тела, а Кевин уже знал, что добром эта история не закончится. Кожа у трупа на столе окажется грубой и желтой, как мозоли у него на ладонях. Не будет больше детишек с идеально-розовой, как под ногтями, кожей. Никто его теперь не ждет снаружи, дома. Кевин без труда поверил в аварию. Версия ужасная, но правдивая, да и сложилось-то все очень гладко – будто по маслу прошло. Не поспоришь, не отринешь. Версия идеальная, как сама правда.

– Господа, – объявил Капитан, – сегодня у вас последний экзамен.

Он сдернул пленку, и под ней обнаружилась она – Минди Эвелин Тейлор-Джексон. В отличие от Замши, ее тело еще было нетронуто, его пока не коснулся нож.

На ней было простое платье в клеточку, которое она надела на третье свидание с Кевином. Правда, тогда оно еще не так плотно облегало фигуру Минди. В ту ночь, кстати, Кевин лишился невинности… Капитан назвал его имя и пальцем поманил: подойди, мол. Велел расстегнуть пуговички на платье, и Кевин машинально повиновался. Раз он уже это проделывал, и сегодня все было почти как в ту ночь. Минди лежала неподвижно, не дыша. Они и тогда оба боялись дышать.

Арахис протянул ему скальпель и попросил:

– Не вскроете ли нижнее подчревное сплетение?

Кевин мотнул головой и нож не взял.

Капитан обернулся к остальным, но из ребят никто не захотел брать в руки скальпеля: Томас, Свинья-пират, Брейнерд, Джаспер – им стоило взглянуть на лицо Кевина, и все поняли: что-то не так. Ребята попятились, прижались к стенке, точно оставшиеся без кавалеров дамы на танцах. Словно кавалеры на танцах, без дам.

Наконец Капитан подвел к столу Шкодину и вложил ей в руку скальпель, лезвие которого блеснуло в свете лампы.

– Удалите, пожалуйста, левую грудь.

Глаза у Шкодины были такие же пустые и немигающие, как и у Минди.

– Не смей, – предупредил Кевин. – Не то всем все расскажу про тебя.

На лице Шкодины ничего не отразилось. Она тупо подняла руку, не сгибая в локте, словно зомби или марионетка. Занесла скальпель над проглядывающей между расстегнутых пуговиц обнаженной плотью Минди.

Кевин сказал единственное, что оставалось сказать. Не единым предложением, но по словам:

– Ты – квир.

Кевин не задирал Шкодину. Он даже не был уверен, что именно это слово значит. Он просто констатировал факт. Напомнил Шкодине, что герой истории – по-прежнему она.

Как еврейка Рождество спасла [55]

Это классическая праздничная история. Ее до сих пор любят рассказывать продавцы-консультанты.

Как только начинают украшать торговые залы, новички просят поведать ее. Умоляют: пожалуйста, ну пожалуйста, расскажите! – пока в канун Рождества старший администратор не собирает наконец всех в комнате отдыха.

55

– Понимаете, – начинает он, – все это было на самом деле, но очень, очень много сезонов назад…

Работа в гипермаркете после Дня благодарения превращается в сущий ад. Особенно достает музыка: из динамиков под потолком непрестанно звучат рождественские песенки.

– Восемь часов, – говорит администратор, кивая со знанием дела, – и Майли Берк уже жалела, что Иисус и Бинг Кросби на свет народились.

Майли работала здесь давным-давно. В будни – в хозтоварах, по выходным – в спальнях и ванных. Иногда переходила в отдел бижутерии, если там требовалась помощь. В предпраздничные дни убивала свободное время в комнате отдыха, потому что только там могла укрыться от навязчивой музыки.

В тот день она пришла на работу чуть раньше обычного. Принесла рулет из соленых орешков, упакованный в коробочку и блестящую оберточную бумагу со снежинками (упакованный рабами из потогонки в какой-нибудь стране, где о зиме-то не слышали, не то что о Рождестве).

На листочке-самоклейке Майли печатными буквами написала: «Кларе от тайного Санты». Листочек приклеила к коробке с рулетом и положила его в закутке Клары.

– Клара у нас работала в отделе детской одежды, – поясняет администратор. – Ползунки продавала.

Столько лет прошло, а в комнате отдыха стоят все те же закуточки – вдоль одной стены. По закутку на работника, плюс один свободный, как бюро находок. Большую часть пространства занимает длинный стол и стулья. Тут и стойка с раковиной и микроволновкой, хронометр и лотки для табелей учета времени. Рядом с дверью – холодильник.

Пока Майли копалась у себя в закутке, начали подтягиваться остальные – входя, они клали в лотки заполненные табели. В дальнем углу закуточка в темноте поблескивал красный бантик. Майли потянулась за ним и нащупала что-то мягкое, скользкое и увесистое. К упаковке скотчем была приклеена блестящая открытка с подписью: «Майли от тайного Санты».

Рядом спросили:

– Что у тебя? – Это был Девон из отдела предотвращения усадки товара.

Держа подарок обеими руками, Майли ответила:

– Не знаю.

Внутри, под слоем красного оберточного целлофана на хрупкой бумажной тарелке лежала домашняя стряпня. Сверху к упаковке был приклеен красный бант. Майли сняла обертку.

Кубики. Коричневые кубики, в темно-желтую крапинку. Пахло неприятно.

Подтянулось еще больше народу. У хронометра выстроилась целая очередь, и Майли не хотела обидеть неизвестного дарителя – вдруг он среди пришедших и услышит замечание.

– Повезло! – сказала она и, сняв пищевую пленку, пропищала: – Домашняя помадка!

Девона зрелище не впечатлило. Сочувственно усмехнувшись, он спросил:

– Ты ведь это есть не станешь?

Иногда Девон включал такого козла. В предыдущем году он тырил вещи из бюро находок: грязный шарф, например, или поцарапанные солнцезащитные очки, – а потом дарил их от имени тайного Санты. Его работа состояла в том, чтобы целыми днями пялиться в мониторы и высматривать козлов среди других. Он говорил: работа у него очень информативная.

Сама помадка подозрений не вызывала: чистая, свежая; запах издавали желтые крапинки. Наверное, это была ириска, которую добавили, когда смесь начала застывать.

Майли поднесла тарелку Девону:

– Угощайся.

Прищурившись, Девон опасливо покосился на помадку. Майли давно заметила, что Девон и ему подобные – в принципе, все ее знакомые – только так уминают закуски из мясных субпродуктов, изготовленные на грязной конвейерной ленте какими-нибудь прокаженными из страны Третьего мира, которые даже рук не моют.