Социализм. Экономический и социологический анализ

Демократия -- самоуправление народа, его автономия. Но это не значит, что все должны равно соучаствовать в законодательстве и администрации. Прямая демократия возможна только в малых группах. Даже небольшой парламент не может вести всю работу на пленарных заседаниях; следует избирать комитеты, и вся основная работа выполняется отдельными людьми: спикерами, докладчиками и, прежде всего авторами законопроектов. В этом окончательное доказательство того, что массы следуют за немногими лидерами. Что люди вовсе не равны, что некоторые рождаются быть лидерами, а некоторые -- ведомыми, этого не могут изменить даже демократические установления. Все не могут быть первопроходцами: большинство этого и не хочет, да и нет у него нужных сил. Идея, что при настоящей демократии люди будут проводить время в совете подобно членам парламента, возникла из представления о древнегреческом городе-государстве периода упадка; но при этом упускается из виду тот факт, что такие общины вовсе не были демократиями, поскольку исключали из общественной жизни рабов и всех тех, кто не обладал всей полнотой прав гражданина. Там, где все должны трудиться, "чистый" идеал демократии становится нереализуемым. Стремление увидеть демократию реализованной именно в этой невозможной форме есть не что иное, как педантское доктринерство в стиле естественного права. Чтобы достичь целей демократических установлений, необходимо только, чтобы законодательная и административная работа следовала воле большинства народа, и для этих целей непрямая демократия вполне хороша. Существо демократии не в том, что каждый пишет законы и управляет, но в том, чтобы законодатели и управляющие на деле зависели от воли народа, чтобы их можно было мирно заменить в случае конфликта.

Такое понимание снимает многие аргументы как друзей, так и недругов народовластия, направленные против реализуемости демократии [62*] . Демократия не делается менее демократичной оттого, что лидеры выделяются из массы, чтобы посвятить себя целиком политике. Подобно любой другой профессии в обществе с разделением труда политика требует всего человека; от политиков-дилетантов нет никакой пользы [63*] . До тех пор, пока профессиональный политик зависит от воли большинства и может выполнять только то, за что и получил большинство голосов, демократический принцип не нарушен. Не требует демократия и того, чтобы парламент был миниатюрной копией картины социальной стратификации в стране, так что если большинство населения составляют крестьяне и промышленные рабочие, то и в парламенте они же составляли бы большинство. [64*] Свободный джентльмен, который играет большую роль в английском парламенте, юрист и журналист в парламентах романских стран, возможно, представляют народ лучше, чем лидеры профсоюзов и крестьяне, которые внесли дух запустения в парламенты Германии и славянских стран. Если представители высших социальных слоев действительно исключены из парламентской деятельности, эти парламенты и формируемые ими правительства не могут представлять волю народа. Высшие слои, состав которых сам по себе есть результат отбора, производимого общественным мнением, оказывают на умы людей влияние, далеко превосходящее их скромную численность. Если их не допускать в парламенты и правительства как людей, неподходящих для власти, возникнет конфликт между общественным мнением и мнением парламента, и этот конфликт сделает трудным, если не вовсе невозможным, функционирование демократических институтов. Внепарламентские влияния скажутся и на законодательном процессе, и на администрировании, ибо интеллектуальное влияние исключенных из политической жизни не может быть удушено менее достойными элементами, заправляющими в парламенте. Ни от чего парламентаризм не страдает так, как от этого; здесь мы должны искать причины плачевного упадка парламентов. Ведь демократия -- не власть толпы, и чтобы соответствовать своим задачам, парламент должен включать лучшие политические умы нации.

[62*]

см., с одной стороны, писания защитников прусского авторитарного государства, а с другой -- прежде всего писания синдикалистов (Michels, Zur Soziologie des Parteiwesens in der modernen Demokratie, 2 Aufl., Leipzig, 1925, S. 463 ff.)

[63*]

Max Weber, Politik als Beruf, Munnchen und Leipzig, 1920, S. 17 ff. <Вебер М., Политика как профессия. // Избр. произв., М.. 1990, С. 651 и след.>

[64*]

Естественно-правовые теории демократии, не способные оценить преимущества разделения труда, сохраняют верность идее "представительства" выборщиков выбранными. Нетрудно показать всю искусственность этой концепции. Член парламента, который для меня изготовляет законы и для меня контролирует администрацию, "представляет" меня не в большей степени, чем доктор, который меня лечит, или сапожник, который шьет мне обувь. Существенное отличие его от доктора и сапожника не в том, что он выполняет для меня услуги другого рода, но в том, что я, будучи недоволен им, не могу избавиться от его услуг с той же простотой, с какой я меняю доктора или сапожника. Чтобы влиять на правительство так же, как я влияю на врача и сапожника, я и хочу быть избирателем.

Тяжко исказили идею демократии те, кто, преувеличивая концепцию естественного права о суверенности, трактуют ее как безграничное господство volonte general [78] , В действительности нет существенной разницы между неограниченной властью демократического государства и неограниченной властью самодержца. Увлекающая наших демагогов и их сторонников идея, что государство может делать что угодно, и никто не должен препятствовать исполнению воли суверенного народа, принесла больше зла, чем маниакальный цезаризм вырождающихся князьков. Все это порождено представлением о государстве как носителе политического могущества. Законодатель чувствует себя свободным от всех ограничений, поскольку он почерпнул из теории права, что весь закон восходит к его воле. Эта небольшая путаница представлений имеет очень большие последствия, когда законодатель принимает свою формальную свободу за действительную и верит, что он стоит над естественными условиями общественной жизни. Возникающий из-за этого неверного понимания конфликт показывает, что только в рамках либерализма демократия оказывается функциональной. Демократия без либерализма -- пустая форма.

[78]

volonte general– - всеобщая воля (фр.)

3. Идеал равенства

Политическая демократия с необходимостью вытекает из либерализма. Но часто говорят, что демократический подход должен, в конце концов, выйти за пределы либерализма. Утверждается, что, последовательно осуществленный, он потребует не только политического, но и экономического равенства. Посему чисто логически из либерализма должен развиться социализм, а сам либерализм несет в себе начало собственного разрушения.

Идеал равенства также возник как требование естественного права. Его пытались обосновать религиозными, психологическими и философскими аргументами, но все они оказались несостоятельными. Дело в том, что люди от природы разные; требование о равенстве состояний не может быть обосновано тем, что все равны. Нищета аргументов естественного права наиболее очевидна, когда речь идет о принципе равенства.

Следует начать с исторического исследования, чтобы понять этот принцип. В новое время, как и прежде, к нему прибегали, чтобы сокрушить феодальную иерархию индивидуальных прав и свобод. До тех пор, пока свободное развитие индивидуумов и целых социальных групп сдерживается, общественная жизнь обречена на беспокойство и жестокие восстания. Бесправные люди всегда представляют угрозу общественному порядку. Их объединяет общая заинтересованность в устранении препятствий к развитию; они готовы обратиться к насилию, поскольку мирными средствами не могут получить желаемое. Общественный мир становится возможен, когда каждый обретает доступ к участию в демократических институтах. Это и означает равенство всех перед законом.

Есть и другое соображение, понуждающее либерализм признать желательность такого равенства. Общественные потребности удовлетворяются наилучшим образом, когда средствами производства распоряжаются те, кто способен с ними лучше управиться. Иерархизация прав согласно случайностям рождения не дает лучшим управляющим доступа к производительным благам. Всем известна роль этого аргумента в либеральном движении, и прежде всего в борьбе за свободу крепостных. Наитрезвейшие соображения целесообразности делают либерализм сторонником равенства. При этом либерализм полностью отдает себе отчет, что равенство перед законом может при некоторых обстоятельствах оказаться крайне тягостным для индивида, поскольку то, что на пользу одному, может быть пагубным для другого. Но либеральная идея равенства основывается на соображениях общественной выгоды, и перед ними претензии отдельных людей должны отступать. Подобно другим общественным установлениям закон существует на потребу общества. Индивид должен подчиниться, ибо его собственные цели могут быть реализованы только в рамках общества и вместе с обществом.

Значение правовых институтов понимается неверно, когда от них требуют чего-то большего и делают их основой новых претензий, подлежащих реализации без оглядки на мир и сотрудничество в обществе. Создаваемое либерализмом равенство есть равенство перед законом; и никогда не имелось в виду ничего иного. С либеральной точки зрения критика этого равенства как неадекватного (в предположении, что истинное равенство состоит в равенстве доходов) неоправданна.

Но именно в этой форме провозглашают принцип равенства те, кто надеется выиграть от равного распределения благ. Здесь плодородная почва для демагогии. Кто бы ни взялся возбуждать возмущение бедных против богачей, может рассчитывать на большую аудиторию. Демократия создает наилучшие исходные условия для развития этих настроений, в скрытом виде наличных всегда и везде. [65*] Все демократические государства терпели крушение именно на этом. И демократии нашего времени идут к тому же.

[65*]

Здесь можно повторить за Прудоном [79]: "La democratie c'est l'envie" [80] (Poehlmann, Geschichte der sozialen Frage und des Socialismus in der antiken Welt, Bd. I, S 317, Anm. 4).

Очень странно, что несоциальной называют как раз ту форму идеи равенства, которая рассматривает равенство достижения только с точки зрения достижения целей общественной жизни и стремится к равенству лишь постольку, поскольку оно служит этой цели. В то же время требование, чтобы равенство независимо от последствий включало требование равного подушного распределения национального дохода, выдвигается как истинно социальный подход. В греческом городе-государстве в IV веке гражданин считал себя владельцем всего, что принадлежит подданным государства, и требовал своей части настоятельнейшим образом, как акционер требует своих дивидендов. Относительно практики распределения общественной собственности и конфискованной частной собственности Эсхин [81] делает следующее замечание: "Афиняне расходились с народного собрания не как с политической сходки, но как с заседания сообщества, на котором делились прибыли" [66*] . Нельзя отрицать, что даже ныне средний человек склонен смотреть на государство как на источник, из которого хорошо бы выкачать побольше.

[81]

Эсхин (389--314 до н.э.) -- афинский политический деятель и оратор

[66*]

Ibid., Bd., S. 333

Но такое понимание равенства никак не является необходимым следствием идеи демократии. Не следует a priori отдавать предпочтение такому равенству перед всеми другими принципами общественной жизни. Прежде чем выносить о нем суждение, нужно как следует разобраться с его последствиями. Тот факт, что это требование весьма популярно в массах и в силу этого легко приобретает поддержку демократического государства, не делает его основным принципом демократии и не может защитить его от испытующего взгляда теоретика.

4. Демократия и социал-демократия

Представление, что демократия и социализм внутренне взаимосвязаны, широко распространилось в десятилетия, предшествовавшие большевистской революции. Многие поверили, что демократия и социализм попросту одно и то же и что демократия без социализма, как и социализм без демократии, невозможна.

Представление развилось в результате сопряжения двух направлений мысли, причем обе они восходят к гегелевской философии истории. Для Гегеля мировая история есть "прогресс в осознании свободы". Пути прогресса таковы: "Восток знал и знает только, что один свободен, греческий и римский мир знает, что некоторые свободны, германский мир знает, что все свободны" [67*] . Нет сомнения, что свобода, о которой говорил Гегель, весьма отличается от той, за которую сражались радикальные политики в его время. Гегель просто интеллектуализировал идеи, общие для всей эпохи Просвещения. Но радикальные младогегельянцы вычитывали из его книг то, что им требовалось. [82] Для них было несомненным, что эволюция в сторону демократии необходима (в гегелевском смысле термина необходимость). Их примеру последовали историки. Гервинус [83] видел "в эволюции человечества в целом", как и "во внутренней эволюции государств", "правильный прогресс свободы духовной и гражданской, которая сначала принадлежит только нескольким личностям, потом распространяется на большее их число и, наконец, достается многим" [68*] .

[67*]

Hegel, Vorlesungen uber die Philosophie der Weltgeschichte, Ausg. von Lasson I Bd., Leipzig, 1917, S. 40 <Гегель Г. В. Ф., Философия истории. // Соч., Т. 8, М.-Л., 1935, С. 98>

[82]

Младогегельянцы– - сформировавшаяся в 40-е годы XIX в. ветвь последователей философии Гегеля (А. Руге, Б. Бауэр и др.). Младогегельянцы подчеркивали решающую роль субъективного фактора в истории; в противовес гегелевскому оправданию всего сущего как разумного они делали упор на развитии общества.

[83]

Гервинус Георг Готфрид (1805--1871) -- германский историк -- видел в истории закономерное движение от аристократии к демократии

[68*]

Gervinus, Einleitung in die Geschichte des neunzehnten Jahrhunderts, Leipzig, 1853, S. 13 <Гервинус Г., Введение в историю девятнадцатого века, Спб, 1864, С. 9>

Материалистическая концепция истории вкладывает в представление о "свободе многих" другое содержание. Многие– - это пролетарии; они должны с необходимостью стать социалистами, поскольку социальные условия определяют сознание. Таким образом, эволюция к демократии и эволюция к социализму стали одним и тем же.

Демократия есть инструмент реализации социализма, но в то же время и социализм есть инструмент построения демократии. Название партии "социал-демократическая" наиболее ясно выражает эту соотнесенность демократии и социализма. С именем демократия социалистические рабочие партии приняли духовное наследие "Молодой Европы". [84] Все лозунги до мартовского радикализма [85] перекочевали в программы социал-демократических партий. Эти лозунги привлекли в партии тех, кто был либо безразличен, либо даже враждебен социализму.

[84]

"Молодая Европа"– - тайный международный союз революционеров-демократов, основанный в 1834 г. Дж. Мадзини. Союз ставил своей целью утверждение во всей Европе республиканского строя.

[85]

имеется в вицу радикализм эпохи, предшествовавшей революции 1848 г., начавшейся в Австро-Венгрии и Германии в марте