Содержанка. Книга 2

Аж голову поворачиваю.

— Алекс, скорее всего, пошутил.

— Сомневаюсь, он нечасто шутит. Сказал, что договорился, но... — Джемма задумывается и произносит на ломаном русском: — В рот он ебал их обещания. Похоже?

— Да... Ой, извини, я на минуту!

Соскакиваю с места и бегу к песочнице. Хватаю Дема за руки.

— Нельзя бросать песок в девочку. В глазки попадет. Демьян, давай лепить что-то вместе. Бросать не нужно!

Поясняю свою реакцию:

— Я знаю этот взгляд. Сын может в игре увлечься и случайно обидеть.

— Смотрите лучше за своим ребенком, если он так делает, — отвечает женщина, не отрываясь от телефона. Ее дочь копает рядом. — В нашей семье не принято обсыпаться песком. Я думала, у всех так.

Мы с Алексом совершенно случайно пересекаемся глазами, они на одном уровне, и это не значит совершенно ничего. Просто обмениваемся секундным раздражением.

В этот момент девочка зачерпывает совком песок и, как в замедленной съемке, на наших глазах высыпает его прямо на голову Демьяна.

— Алекс! — ахаю я.

Тот быстро отводит совок, но поздно!

Демьян крутит головой, и песок осыпается на его лицо, попадает в рот, глаза. Ощущения сыну не нравятся, и начинается рев.

— О нет! Салфетки остались в сумке, — суечусь я, аккуратно отряхивая лоб.

Да какое там! Дем весь в песке. Поднимаю его, рыдающего, на руки.

— Ива, чем помочь? — спрашивает Алекс. Сам в сторону женщины смотрит: — А говорили, не принято в вашей семье, — продавливает интонациями.

Женщина, смутившись, извиняется.

— Покажи, где ванная, пожалуйста.

Через минуту я умываю сына над раковиной, Дем плачет от обиды и разочарования, от того, что глазки режет. Жалею его, прижимаю к себе.

— Ну всё-всё. Сейчас отпустит и полегче станет. Так вышло, малыш. Эти песочницы — вечное поле боя.

— Мамаша от телефона так и не оторвалась. Надо было его запулить в стену.

Усмехаюсь.

— Выживание на детских площадках: нужно следить и за своими, и за чужими детьми. Не знаешь, кто что выкинет. Такое было уже пару раз. Мы часто гуляем с Леной и Гордеем, эти двое вечно друг другу жизнь усложняют.

Алекс стоит в дверях, руки на груди скрестил, наблюдает.

— Не понимаю, как это произошло. Я же в полуметре сидел. Такая девочка славная. На вид. В розовом платье.

— Тебя жизнь ничему не учит в отношении милых девочек? — не удерживаюсь от небольшой колкости. Теперь я знаю больше, и готова об этом поговорить.

Он тоже слегка улыбается. Окидывает внимательным взглядом и выдает с мстительным удовольствием:

— Не помню в своей жизни милых.

Закатываю глаза, рассмеявшись. Наша перепалка вдруг походит на флирт, и просторная ванная комната на миг становится тесной для нас троих и наших воспоминаний. Я смущаюсь, отворачиваюсь. Смотрю на душевую кабину, на женский шампунь в яркой бутылке, который стоит на полочке. Улыбка мгновенно сползает с лица. Я помню, как мы купались вместе в ванной. Как стояли в обнимку под душем много-много раз.

Сейчас Алекс делает то же самое с ней. Со своей австралийской красавицей.

— Зачем ты прилетел? — спрашиваю, не выдержав. Пока мы вдвоем, пока он чувствует вину, что не углядел и его сын пострадал. — У тебя был покупатель на панели в Китае. А здесь тебе угрожали. Джемма поделилась, что ты с опаской мимо полицейских проходишь. Да я и так по всем вам вижу: ты, Борис, Слава — все дерганые.

Алекс приближается, отряхивает остатки песка с виска Дема. Снимает сандали, носочки.

— Как думаешь, скоро он ко мне привыкнет?

— Я даже не представляю, как Китай отреагирует на то, что вы взяли и передумали, — продолжаю я.

— Отреагирует неустойкой, согласно договору, Ива. Они предсказуемы и понятны, — отсекает он.

Сглатываю, стараясь уловить намеки и полутона. Напрямую Алекс мне ничего не скажет, это уже понятно.

— Они предсказуемы в отличие от... — Замолкаю.

— В отличие от, — повторяет он утвердительно.

— Чем тебе грозило возвращение в Россию до сделки? Я правда не знаю. Честное слово.

Он пару раз моргает, облизывает пересохшие губы.

— Обещали пятнадцать лет.

— Щедро, — шепчу, ушам не веря.

Алекс не улыбается, не дает понять, что дурит мне голову. Он дозированно выдает информацию и будто наблюдает за реакцией.

А мне дурно становится. Я шлепаю губами, как пойманная в силки рыбешка. Маленький Дем, к весу которого давно привыкла, вдруг становится тяжелым.

Алекс не доверяет тем, с кем подписал договор. Или не до конца доверяет. Вот почему заряженный ходит, дергается, психует. Мысленно ждет, что сделка сорвется и вопрос о тюремном сроке поднимется снова. Пятнадцать лет! Я физически ощущаю ужас, о котором говорила Джемма.

Алекс зовет Демьяна на руки. Вместе они рассматривают, что лежит на полочке у зеркала. Я мою руки, убираю волосы за уши. Распустить их было плохой идеей: мешаются. Да и бессмысленной, наверное.

— Не понимаю. Ты что-то сделал, чтобы сесть аж на пятнадцать? — Голос звучит сипло. Мы размышляли, чем можно Алексу пригрозить в то время. — Налоги. Там же три... Максимум.

— Обязательно нужно было что-то сделать?

— Я надеюсь, ты решишь эти проблемы. Не хотелось бы, чтобы отец Демьяна сидел. Да еще и так долго.

— Об этом стоило раньше беспокоиться, Ива.

— Я не знала! — выпаливаю, не выдержав уровня сложности. — Думала, ты все это время не приезжаешь, потому что сам не хочешь!

Алекс оборачивается и произносит:

— Я два года не был на могиле матери и ни разу не видел сына.

Его спокойствие режет бритвами. Оно неестественно. Потому что по природе своей Алекс совсем не спокойный. Он яркий, эмоциональный, горячий. Близким людям легко признается в том, что на сердце. Сейчас его чувства под надежной броней. Но даже так я ощущаю их горечь.

Которой у меня тоже достаточно.

— Зато у тебя была другая, интересная жизнь, за которой мы следили по новостям. Наконец-то без перелетов, которые ты так ненавидишь.

Смотрим друг на друга, я дышу рвано, поверхностно. Лицо Алекса — непроницаемо. В глазах лед.

Он был прав. Нам не стоит разговаривать. Можем испортить хрупкий мир, оба не перегорели.

Алекс произносит спокойно:

— Я понятия не имею, как общаться с собственным ребенком. Ты прекрасно знаешь мою историю: от меня отказались. И вспомнили, только когда мое имя было везде. Еще эту книгу тупую выпустили, которая по миру разошлась. Я живу под этим гребаным давлением с мыслью, что мой ребенок повторяет мой путь.