Содержательное единство 1994-2000

Повторюсь – дело не в градусе жесткости наших заявок, а в степени их конкретности. Многое можно и должно определять гораздо жестче, нежели это делается сейчас. Но говорить при этом следует гораздо суше, по существу. И тогда, возможно, эта жесткость кого-то не только не испугает, но и привлечет на свою сторону. Обижаются – когда не понимают, чего хотят здесь, в России. Пугаются – когда понимают, что в России толком-то и не знают, чего хотят.

Завершив свое "лирическое" отступление по части возможностей так называемых "почвенных групп" и несоответствия этих возможностей их вкладу в реальный политический процесс, я возвращаюсь к изложению точки зрения не слишком, прямо говоря, лояльных к России экспертов Запада на те фазы в изменении внешнеполитической позиции России и те "центры сил", влияющие на перевод позиции России из одной фазы в другую, которые, по их мнению, правят бал в российской внешней политике.

Помимо "почвенников", роль которых, по мнению этой категории экспертов Запада, периферийна и сводится к катализации некоторых явлений, есть и вторая группа российских политиков, которая якобы повлияла на изменение курса при переходе от пассивной кооперации к активной более существенным образом. Эта группа включает в себя так называемых "прагматических националистов" в диапазоне от Лукина и Станкевича до Лобова и Коржакова.

Их точка зрения, по мнению западных экспертов, сводится к следующему. Да, говорят национал-прагматики, Россия – не Запад. Да, говорят они, она идет на Запад, и мы будем бороться за то, чтобы она шла туда полным ходом. Но взамен мы хотим не пассивной, условной кооперации, а кооперации активной и полноценной. С точки зрения Запада, национал-прагматическая группа и группа риторическая представляют собой, как бы, одно целое. Более того, в пределах этих двух ипостасей одной группы, как считает западный аналитический мир, происходит следующее. Риторическая группа фактически просто забегает вперед и создает стимулирующий негативный фон, как бы подталкивая прагматиков. Прагматики торгуют страхом, создаваемым риторическими почвенниками, и снимают с этого свои дивиденды.

Процитирую еще раз экспертов Запада, предлагающих такие классификационные схемы. Они говорят: "Критицизм прагматических националов сделал больше, чем риторика радикальных почвенников. Говоря точнее, радикально-почвеннический "театр" развязал руки прагматикам, которые сдвигались, якобы под давлением непримиримых "почвенников", в ту сторону, в которую изначально хотели сдвинуться". Как следует из этой и предшествующих цитат, настороженность Запада к постсоветской России родилась гораздо раньше, чем мы предполагаем, и распространяется на очень широкий круг лиц, фигур, высказываний, и главное, событий, в числе которых называется: "интервенция" в Таджикистане, курильский вопрос, позиция в югославском вопросе, приднестровский, крымский, абхазский, осетинский, армяно-азербайджанский вопросы и пр.

Вот система событий, в рамках которой, по их оценке, уже дал ощутимо знать о себе переход России из того, что они понимали как пассивную, то есть нормальную стадию кооперации, в активную (т.е. вызывающе-ненормальную для них) стадию. При этом западный аналитический мир, особенно после празднования 10-летия перестройки в Милане, окончательно определил свое отношение к "хорошему" горбачевизму и "плохому" ельцинизму и в целом согласился, что именно весна 1993-го (весна, подчеркиваю, а вовсе не осень!) определяет новый подход оппозиционных и властных элит России к вопросам внешней политики. Именно тогда началось, по мнению западных экспертов, выставление российскими группами власти их согласованных претензий Западу по части активной кооперации. Западные эксперты считают, что ничего особенно не изменили в этом вопросе сенсационные выборы 1993-го года, ибо Жириновский только озвучил ту линию, которая созрела внутри правящей элиты.

Третья фаза во внешней политике России, как считают западные эксперты, связана с переводом идеи реинтеграции СССР в практическую плоскость. Это произошло, по их мнению, в 1994-1995 гг. Здесь между западными экспертами идет острая дискуссия о словах, определяющих качество новых российских претензий, причем, словам придается очень большое значение.

Так, стандартное название "империализм" не устраивает ту группу западных аналитиков, которые хотят более детально расчленить этапы российской политики. "Нет, – говорят они, – эта российская внешняя политика представляет собой еще не империализм". Наилучшее слово для характеристики третьего этапа, по их мнению, "гегемонизм". При этом между экспертами и политиками Запада идет спор о том, с чем лучше иметь дело: с неоимпериализмом или с гегемонизмом.

Под гегемонизмом понимается контроль России за внешней политикой стран СНГ и определенными "коридорами целеполагания" этих стран при отсутствии контроля со стороны России за конкретной внутриполитической траекторией этих стран-саттелитов. Считается, что именно по претензиям на меру и тип контроля собственно за траекторией, нюансами политического курса и пролегает граница между гегемонизмом и империализмом. Российский гегемонизм, как считают эксперты Запада, предполагает для России возможность манипулировать державами-саттелитами без взятия на себя политической ответственности за то, какую траекторию внутренней политики они осуществляют.

Другие эксперты, в том числе З.Бжезинский, утверждают, что гегемонизм – это ширма, что, начиная уже с 1994 года, идет прямой возврат России к неоимпериализму. З.Бжезинский в этом своем особом мнении пока остался в меньшинстве. Большинство экспертов Запада все же считает, что гегемонизм – это новое и не сводимое к империализму качество российской политики. При этом есть внутри этой позиции и расхождения в части опасности гегемонизма. Часть западных экспертов считает гегемонизм даже более опасным, чем неоимпериализм. Они обосновывают такую точку зрения тем, что при империализме есть единая империалистическая (или неоимпериалистическая) держава, которая все-таки должна отвечать за свой курс.

При гегемонизме же, по их мнению, размывается само понятие об ответственности. Целое погребено под обломками, каждый из которых делает что хочет, но, вместе с тем обломками манипулируют… Кто? Даже не государство Россия, а группы, центры внутрироссийских сил!.. Траектория обломков становится в силу этого слабо предсказуемой. Понятие зоны особых интересов России расщепляется на зоны несовпадающих интересов "Лукойла", "Газпрома", торговцев оружием и т.п., т.е. субъектов одновременно и мощных, и государственно безответственных.

Один из западных экспертов в аналитическом обзоре спрашивает самого себя: "Толкает Россия в экономическую интеграцию другие страны или тянет туда?" и отвечает: "Конечно, тянет, тянет, а не толкает". На фоне подобной содержательной нюансировки в сознании западного экспертного сообщества постепенно выкристаллизовывается субъект, к которому они относятся с особым интересом и особой настороженностью. Это трансрегиональный российский капитал, воюющий за рынки, зоны влияния самыми разными методами, в том числе и на грани фола.

Западные эксперты не без основания считают, что Западу приходится выбирать между уступкой государству России в сфере его государственническо-имперских интересов и уступкой российским ТНК в сфере их геоэкономических интересов. При этом Запад понимает, что незрелые российские ТНК готовы продать государственнический интерес за мелкие, а зачастую и просто фиктивные уступки их геоэкономическим амбициям. Эксперты Запада заняты скрупулезным расчетом уровней минимальных уступок транснациональным корпорациям России с тем, чтобы с их помощью обуздать группы, стремящиеся реализовывать российские имперские интересы. Обсчитываются и способы, позволяющие в дальнейшем превратить в фикцию и сделанные минимальные геоэкономические уступки российским новоявленным Ротшильдам и Рокфеллерам.

Однако, эту стратегию критикуют те, кто считает, что "уступка транснациональным корпорациям России на новой фазе приведет к тому, что придется уступать неоимперской группе". В целом мнение здесь пока что не сформировано. Однако в последнее время многие стали признавать, что уступки Черномырдину и его компании "гегемонистов" из сырьевой и финансовой олигархии "обойдутся дешевле, чем уступки неоимпериалистам России".

Следующая последняя фаза российской внешней политики для западных экспертов связана с именем Грачева. Здесь доминируют крайние и избыточно, на мой взгляд, аффектированные оценки роли Павла Сергеевича: "О, этот Грачев!.. Грачев – это конец!.. Это переход в прямой, военный аспект империализма!.. Чечня, военные акции в ней, дальше пойдет Грузия, Казахстан, Азербайджан!.. А дальше…" Дальше – Запад начинает отмобилизовывать Украину. Украина становится для него приоритетной державой с точки зрения попытки реализовать на территории бывшего СССР не холодный мир, как говорит Борис Ельцин, и не холодную войну, а совершенно новую и оригинальную стратегию "матрешечности".