Соединенные Штаты России 2

— Скажи, друг, из чего сделана эта дорога?

Ксен несколько удивленно пожал плечами и поманил к себе пальцем одного из солдат. Быстро переговорив с ним он, задирая голову, ответил:

— Этот камень встречается в горах. Он не так крепок, как тот, что идет на наши дома, но его и легче обрабатывать. Из камня делают плиты, а сверху засыпают мелкой крошкой.

— Мелкой крошкой из чего? — Кот удивленно вскинул брови.

— Из него же, мой друг. — уважительно ответил жрец. — Он хрупок, и когда по щебню ходят, со временем, он сбивается в плотное надежное покрытие.

— Забавно, — заметил Чук, — Получается, раз эта дорога такая гладкая, то построена она очень давно.

— Ей уже больше пятнадцати лет, — подтвердил Ксен. — Я был тогда достаточно молод. Когда Верховный предложил мне перебраться сюда, в завоеванный город, я спросил у богов: «Там ли моя судьба?». И боги ответили мне: «Да». Я прибыл сюда с солдатами и рабами, и верховный послал со мной архитектора.

— Ого! — удивился Кот, — Получается, ты сам выстроил этот храм?

— С помощью и с благословения богов, — кивнул ему жрец.

Давид, едущий рядом, недовольно поморщился при упоминании о богах. С пугающими синеглазками он смирился. С тем, что может быть чужаки вовсе и не демоны, был уже почти согласен, но вот полученный им чудесным образом язык изобиловал таким количеством всевозможных религиозных понятий, которые казались ему абсолютно дикарскими, что он совершенно не понимал, как относиться к этим смуглым и кровожадным людям.

Чужаки, которые его спасли и впоследствии наняли, вели себя уважительно, но сам Давид при мысли о человеческом жертвоприношении, чувствовал, как его внутренности сжимаются от страха. Кто знает, что в голове у этих смуглых?!

Первый привал, чтобы дать роздых коням, сделали около двенадцати, когда солнце стояло в зените. С дороги свернули под сень редеющей зелени. Разумовский знал, что чем глубже зайдут они в материковые земли, тем меньше деревьев останется вокруг и с сожалением думал о том, что рабов и военных дорога вымотает.

«Шли бы налегке, — с раздражением размышлял он, — уложились бы дней за пять, а то и меньше, а с этим табором двести пятьдесят километров мы будем месяц ползти. Интересно, неужели во время войн тоже гоняют с собой рабов для переноски грузов?»

Именно поэтому, пока распряженные животные отдыхали под надзором Карла, он подсел к Кенту и завел разговор о том, что его интересовало. К концу беседы Рим для себя отметил, что выглядел он во время разговора как лох, а не как бог.

— Кент, между городами такие большие расстояния?

— Да, — воин ягуара был, как всегда, немногословен.

— Скажи, когда вы идете в военный поход, неужели вас сопровождают рабы?

Пусть мимика местных и отличалась от европейской, но сейчас Кент смотрел на Разумовского как на ущербного разумом. Только некое почтение к божественному статусу гостя держало его от насмешек:

— Воин учится своему ремеслу с детства. Он умеет обходиться малым. Все, что необходимо для жизни, он несет на себе.

— А вода? Одеяла? Ночью ведь в пустыне может быть достаточно прохладно. Да и скорость передвижения пешком невелика. Получается, вы идете от города до города, тридцать дней или даже больше?

Кент вздохнул, набираясь терпения, и ответил:

— Мы не идем, Рим. Мы бежим.

Кент что-то крикнул резким голосом, и один из солдат, подойдя к нему, застыл.

— Смотри, — Кент ткнул пальцем в плотную шерстяную накидку на вояке. Больше всего, эта накидка напоминало старое дачное одеяло, завязанное узлом на одном плече. Конечно, расцветка была повеселее, но сама ткань грубая и тяжелая. — Это тильматли. Днем она защищает от жары, ночью — от холода. Оружие у воина всегда с собой, — он потыкал пальцем в копье с наконечником из обсидиана и щит. — Еду каждый несет с собой в сумке. Больше воину ничего не нужно.

Объяснив все это собеседнику, Кент встал и, показав солдату на какую-то удаленную точку, спросил:

— Видишь дерево? — дождавшись кивка, скомандовал, — Добеги и принеси мне ветку.

Воин кивнул, развязал узел своего «одеяла» и, сложив под ноги «ягуару» вместе с наплечной сумкой, побежал в сторону дерева. Рим прикинул: «Не меньше километра. Интересно, как быстро сбегает?»

Бежал вояка хорошо. Это было заметно сразу. Ровный монотонный бег, не слишком быстрый, но и отнюдь не медленный. Такой темп, похоже, он мог держать долго, потому что, добежав до дерева, и выломав какую-то ветку, он ровно такой же трусцой отправился назад.

Кент, взглянув в глаза Разумовскому, сказал:

— Вот так каждый из воинов может бежать от первого луча солнца, до последнего.

За бегом с любопытством наблюдали и все остальные члены команды.

— Слышь, ребята, а парень-то — молодец! Глянь, как ровненько трусит!

— Да, Бык, — насмешливо протянула Фифа, — ты со своим весом навряд ли так сможешь.

Бык усмехнулся и сказал:

— Хочешь наперегонки?

— Отставить. Что за детские игрища?

* * *

Во время дневного привала кормежки не было, и к вечеру даже терпеливый Чук жалобно посматривал на Рима, ожидая команды на привал. По прикидкам командира, за день они таким табуном прошли, дай бог, если километров двадцать пять — тридцать.

«Ладно, для первого дня терпимо. Вообще, если быть честным с сами собой, задница у меня болит, будь здоров. У остальных, думаю, тоже.».

Горячего ужина, к огромной грусти бойцов, не было. Хотя один из рабов и тащил здоровенную медную лоханку, закрепленную на спине, но положить в эту «кастрюлю», к сожалению, было нечего.

Гостям, как и всем, раздали сушеные лепешки из маисовой муки, довольно непривычные на вкус, и щедро наделили какой-то сушеной дрянью. Конечно, специально для них Ксен, как главный в этом походе, выставил горшок меда, кучку чуть примятых свежих помидор и огненно-яркие стручки чили, но ни он сам, ни военные к этому не притронулись. Их ужин был гораздо более скудным, точно таким же, каким наделили и рабов: лепешки, чили и та самая сушеная хрень непонятного происхождения.

Кот первым рискнул попробовать эти серые сплющенные куски, сморщился, но под строгим взглядом Рима проглотил, а не выплюнул.