Соглашение вора
Шрифт:
Бониард выругался, хмуро посмотрел на нее, выглядя строго.
— Не двигайся, — он расстегнул оковы, быстро отпрянул, когда железные наручники щелкнули. Виддершинс смотрела с растущим изумлением, а майор вышел из камеры. Он захлопнул дверь с грохотом, что разнесся эхом для патруля.
— Может, ты их где-то обронил, — помогла она подсказкой.
Левая щека Бониарда дважды дернулась, и он ушел, оставив Виддершинс одну в тусклой камере.
— А потом, — продолжала Виддершинс, ее кубок был полон красного вина, которое Женевьева приберегла для особого случая, — нужно было
— Конечно, — согласилась Жен, скрывая улыбку за своим кубком. — Некоторые должны быть в тюрьме.
— Точно! — заявила Виддершинс. — Страж не ждал колокольчика, он не знал, что в тюрьме кто-то остался из его людей, так что был насторожен. Может, стоило позвать подкрепление, но Ольгун мило намекнул ему пойти взглянуть, а потом беспокоить других. Удар по голове, быстрый поиск по шкафам, я забрала свои вещи — и вот я здесь! — она раскинула руки с драматичным «та-да-а!», расплескав вино по столу.
— И я рада, что ты тут и цела, — серьезно сказала Жен, хоть смотрела на стол в смирении. Стараясь не пролить ни капли, она опустила свой кубок и склонилась вперед с хмурым видом. — Давай так и продолжим, ладно? Бониард не обрадуется, но если ты заляжешь на дно на пару месяцев, думаю, жар…
— Я не могу, Жен! — возразила Виддершинс, поразившись такому предложению. — У меня есть четыре или шесть недель, и архиепископ уедет!
Ужасное подозрение подкралось к Женевьеве, постучало по плечу, но она не хотела оборачиваться и признавать это.
— О чем ты? — сладко спросила она.
Лицо Виддершинс исказилось в возмущении.
— Все так уверены, что наткнутся на меня, — рявкнула она, сжав кулаки на столе. — О, Виддершинс доведет нас до беды, пока тут архиепископ, лучше избить ее, чтобы она не могла навредить гильдии! О, Виддершинс посмела появиться в толпе и посмотреть, как Его преосвященство приехал, лучше бросить ее в тюрьму! Они не имеют права, Жен! Никто из них!
— Не имеют, но…
Воровка не слушала ее.
— Ладно. Хорошо. Если все равно винить будут меня, я сделаю так, чтобы это было заслуженно.
Подозрение, которое Женевьева игнорировала, стало дрожью, провело ледяными пальцами по ее спине.
— Шинс… о чем ты?
— Я обворую архиепископа.
Из горла Женевьевы долго не вылетало ни звука, хотя челюсти яростно двигались. Никто, даже Виддершинс, не мог быть настолько безумным!
— Это не безумие! — возразила воровка, когда ее подруга пропищала пару звуков. — Ладно, может, безумна. Но я должна это сделать. Я не хочу наказаний за то, что я не делала! Я украду у архиепископа, и меня не схватят, и никто не докажет, что это была я, хоть они все это знают! И они будут знать, что лучше меня просто не трогать!
— Шинс…
— Нет! Я это сделаю, и я всем им покажу!
— Шинс! — взорвалась Жен. — Подумай хоть на миг! Они только сильнее будут охотиться на тебя! И что, если они не смогут доказать, что это была ты? Думаешь, стражи
и гильдия будут искать доказательства? Тебя арестуют или убьют! Что с тобой такое?!«Что со мной?» — задумалась Виддершинс, потрясенная сильнее, чем хотела признавать. Она рисковала всегда, она злилась сильнее, чем когда-либо. Но она не была глупой, она знала, что задумала не только безумие, но и глупость.
Но она знала, что не могла отступить. Как не мог и Ольгун, как она поняла. Он хотел, чтобы это было сделано.
Это оно? Божество влияло на ее решения и эмоции? Ольгун подталкивал ее сделать то, от чего она обычно ушла бы? Божество обладало такой властью над ней?
Нет. Да и зачем ему? Это было ее решение.
— Я иду, — просто и твердо сказала она. — Я хочу, чтобы ты понимала, Жен, — может, стоило объясниться. — Но я это сделаю. Прости.
Женевьева опустила взгляд на свои пальцы, крутящие ножку кубка.
— У кого первым остановится де Лорен? — тихо спросила Виддершинс.
Ее подруга не поднимала головы.
— Я не могу остановить тебя, Шинс, но и помогать не буду!
— Ты знаешь, что я все равно выясню, Жен. Лучше ты скажи. Все вопросы добавят риска. Пожалуйста.
Хозяйка опустила плечи.
— Маркиз Дюкар. Он будет там неделю, а потом переедет к другому хозяину.
— Спасибо, Жен.
Женевьева подняла голову, в ее глазах были слезы.
— Шинс, вернись живой!
— Обещаю, Жен. Если я вернусь, то живой.
Виддершинс ушла, огонь вспыхнул перед этим так ярко, что ее подруга не могла думать ни о словах, ни о делах.
Рябой — которого звали Юдес, но это важно было только для него — не был рад этой идее. Констеблей стоило избегать, и он предпочел бы счастливо прожить до конца жизни, не побывав в тюрьме.
Но у него был приказ, ему давали деньги, так что приказы были от кого-то выше Брока, но не официально. И он ворчал, боялся, переживал…
И шел.
На пороге он скрылся в тенях, надев их, как любимую одежду, и ждал, проклиная напарника каждый миг. Но вскоре в ночи сверкнула желто-красная искра, дым пальцами снял звезды с ткани неба. Двери и окна открылись по всей улице, и вопль «Пожар!» сотряс тишину.
Люди с ведрами выбежали на улицу, одичав, но через пару мгновений несколько констеблей вышли из дверей большого здания и присоединились к ним.
Они мешкали, проверяя, закрыты ли камеры. Но если стражи переживали, то только из-за побега. Все они, те, что носили ведра, и те, что вытащили клинки, следили, чтобы никто не проник на помощь пленным.
Рябой двигался среди хаоса, юркнул меж больших деревянных дверей, поежившись от веса камня и стали вокруг себя. Вдоль стен просторной прихожей, подальше от стола клерка, он двигался, присев. Его тело все еще болело от синяков и ран, он прихрамывал, слышал звон в левом ухе. Но это не замедляло его, особенно, когда месть была так близко.
Он сжимал маленький арбалет в руке, оружие было тише пистолета, который был ему привычнее. Он направил оружие на мужчину за столом. К счастью, стрелять не пришлось. Густые тени и шум снаружи отвлекли клерка. Через пару мгновений Рябой прошел дверь и попал в озаренные лампами коридоры.