Сохраняя веру (Аутодафе)
Шрифт:
— Ты думаешь, что твой отец — раввин Луриа? — в изумлении воскликнул пастор.
— Я в этом уверен! Пусть перед своим Богом он сам оправдывается. Сейчас речь обо мне. Вы понимаете, что я согрешил? Какое мне теперь полагается наказание? Ничем мою душу теперь не очистить!
В исповедальне воцарилось молчание. Потом старик неуверенно попросил:
— А теперь послушай мою исповедь.
Тим покачал головой:
— Я не могу. Я не пастырь. Я в самом деле уже не пастырь. К тому же вы еще не отпустили мне грехи.
Отец
— Назначаю тебе епитимью — выслушать мою исповедь!
Не давая Тиму возразить, приходский священник, знакомый ему с детства, грохнулся на колени и перекрестился.
— Благословите меня, отец, ибо я согрешил. В последний раз я был на исповеди неделю назад. Я совершил несколько смертных грехов. Не только за время, прошедшее с последней исповеди, но за всю сознательную жизнь.
Я способствовал увековечению лжи. Оправданием мне может быть только то, что правда, которую я утаивал, была мне открыта на исповеди. И никто, даже сам Всевышний, не мог бы заставить меня нарушить обет молчания.
Помолчав, он добавил:
— Но в качестве кающегося грешника я могу открыть ее вам.
Он посмотрел на Тима глазами, призывающими к состраданию, и прерывающимся голосом начал свой рассказ:
— Это было очень давно…
— Как давно? — сурово уточнил Тим. — Вы можете говорить конкретнее?
Тот замялся, потом сказал:
— Еще до твоего рождения.
Старый священник содрогнулся всем телом, но Тим приказал:
— Дальше!
— Один человек из моего прихода признался на исповеди, что совершил прелюбодеяние, и женщина зачала. Это была сестра его жены. Он хотел, чтобы она сделала аборт. Он служил в полиции и был знаком с докторами… — Он набрал воздуха. — Но я его отговорил. Потом, когда ребенок родился, я совершил подлог в документах о крещении. Я записал в них мужа этой женщины, чтобы ребенок считался рожденным в браке. Я хотел оградить несчастную больную женщину. И ребенка… Я хотел защитить невинного малыша.
Он уронил голову и заплакал.
Тима будто током ударило. «Так мой отец — Такк Делани? Этот мордоворот? Эта трусливая скотина?» От одной мысли ему сделалось тошно.
В этот момент старик священник поднял на него глаза и встретил негодующий взгляд.
— Вот вам моя исповедь, отец Хоган, — невнятно произнес он. — Вы отпустите мне грехи?
Тим замялся, потом выпалил:
— Не сомневаюсь, Господь в Своем неисчерпаемом милосердии ниспошлет вам Свое прощение. — И после паузы добавил ледяным тоном: — Моего же вы никогда не дождетесь.
Стояло туманное нью-йоркское утро. Однако Такк Делани, одетый в рубашку с коротким рукавом, открывавшую его мясистые бицепсы, весь взмок от работы: он косил лужайку перед своим домом в Квинсе, куда переехал с семьей несколько лет назад, когда получил сержантские погоны.
Он остановился, достал платок, вытер пот со лба и в этот момент увидел своего племянника. Тот, в джинсах и старенькой бейсбольной куртке, шел к калитке.
— Эй, Тим! — недовольно окликнул Такк. — Что это за наряд для священнослужителя?
Тим пропустил замечание мимо ушей.
— Заткнись! Не тебе мне мораль читать!
Дядька рассвирепел, его бычья шея налилась кровью.
— Эй, мистер! — прорычал он. — Следи за своими выражениями! Не то, будь
ты хоть сто раз священник, я тебя отделаю!В каком-то смысле Тим был рад, что дядька разозлился. Ему будет легче выпустить свою злость в атмосфере такой же враждебности.
Всю дорогу до Квинса он думал о том, как заведет разговор на столь болезненную тему. Ссора открывала ему прекрасную возможность.
— Сержант Делани, ты — позор нашей полиции! — ядовито заявил Тим. — Я легко мог бы притянуть тебя за жестокое обращение с ребенком.
Лицо у Такка налилось кровью. Казалось, его сейчас хватит удар.
— Какого черта ты…
И тут до него дошло: Тим все знает. Он застыл и чуть не задохнулся.
— Что ты тут пытаешься мне наплести? — Его агрессивный тон несколько поутих. — Несешь, сам не знаешь что!
Тим посмотрел на Такка и ощутил страшный стыд от того, что его родитель оказался таким бесчувственным животным.
— Тебя следует убить за то, что ты не давал мне с ней видеться, — прорычал он сквозь зубы.
— Убить меня? Свою плоть и кровь? Я дал тебе жизнь, парень! — Такк нервно засмеялся. — Служитель церкви собирается совершить отцеубийство?
— Ты убил мою мать. Ты украл у нее жизнь!
— Можешь говорить что хочешь, маленький ублюдок. Именно такой ты и есть.
— Для тебя, Такк, тоже есть определение. И даже еще похлеще.
Внезапно лицо полицейского скривилось в злорадной улыбке.
— А кроме того, я вовсе не уверен, что именно я твой отец. У твоей мамаши всегда было жарко в штанишках…
— Заткнись! — взревел Тим.
— Ну же, смелей! — осклабился Такк, выставляя вперед кулак. — Докажи, что ты мой сын. Попробуй мне врезать!
Такк, приняв минутное замешательство Тима за робость, принялся задирать его тычками левой в лицо.
И тут Тим потерял остатки самообладания и со всего маха двинул Такку в живот. Когда тот согнулся пополам от боли, Тим нанес ему сокрушительный удар правой в челюсть.
Дядька повалился на траву, и в этот момент на крыльце появилась Кэсси.
— Господи, Тим, что ты наделал!
Тим потер ноющую правую руку, отдышался и пролепетал:
— Почему, Кэсси, почему?
— Ради бога! — Тетка с истерическими криками бросилась к мужу. Тот приподнялся на локтях и теперь пытался встать и удержать равновесие. — Я тебя в дом взяла! Ты представляешь себе, какая это была для меня мука? И какой же ты после этого священник?
Тим смерил взглядом обоих приемных родителей и из самой глубины своего израненного сердца произнес:
— А какие же вы после этого люди?
Затем повернулся и зашагал прочь.
61
Дебора
Формально Дебора с первого сентября являлась раввином общины Бейт-Шалом и уже дважды вела субботнее богослужение, а один раз даже похоронный обряд. Тем самым она уже имела опыт общения с несколькими членами общины. Но лишь в канун Нового года [74] она наконец поняла, почему молельный дом был построен с расчетом на девятьсот прихожан.
74
Речь идет об иудейском Новом годе — Ром-ха-Шана (букв.: «голова года»), празднуемом в начале осени.