Соколиный остров

И меня словно ударило!..

– Так договорились же, что прикорм мой, а на тебе насадка! Я спать не ложился из-за этой каши, да еще почти сотню за добавки фирменные выложил!..

– Да-да, – виновато гудит Василий и удивительно точно напоминает лобастого быка осеменителя – мечту какой-нибудь сисястой Машки…

Мне становится смешно, хотя смеяться вроде бы не с чего.

– Так что будем делать? – мучаясь, вопрошает Василий, не поднимая глаз.

– А я знаю?

Мы сидим и курим у прозрачной воды, бегущей куда-то в Тьмутаракань. От безнадеги мысли становятся быстрыми и острыми, словно рыбьи кости.

– Они должны быть в лесу, – замечаю я.

Василий долго ходит по лесу. И откуда-то с сырых низин сначала слышно, как трещат деревья, словно ошкуй косматый пни ломает, а потом действительно послышался рев. Я похолодел, и в животе что-то пискнуло…

– Наше-о-о-л! – гулко прокатилось по лесу, как из бочки. А потом из чащобника с треском вывалился Колдун, опутанный то ли паутиной, то ли старыми сетями.

– Под листьями они, во! – тянет ко мне лапу товарищ. В ней корчатся зеленоватые червяки.

– Местные… Худющие… Жрать, видимо, нечего им тут, – виновато тоскует Колдун.

– Ничего, – успокаиваю я его. – Пойдут за второй сорт.

Мы шаримся в каких-то прелых кучах и собираем «в час по чайной ложке», то бишь, по одной малохольной местной глисте… Потом набиваем кормушки «кольцовок» и выходим на воду.

Якориться здесь проще простого. Торчат из воды тут и там сучья-руки топлых дубов. Накинул на сук петлю, да ещё и к берегу привязался для верности, чтобы не крутило на быстрой воде.

Кормушка с тяжелым свинцовым дном плюхается в воду, сея крупицы прикорма, затем по шнуру уходит вглубь свинцовое кольцо. От него тянется по течению длинный подлесок с поводками. Еще секунду видно как суетятся на крючках черви-аборигены. Все… Сторожок, кивнув, приподнимается. Это дно. Немного подтягиваю леску, и пружина сторожка уже чутко напряжена, как сеттер на стойке, лишь слегка подрагивает в струях течения. Это самый сладкий миг, когда взгляд уже не оторвать от подрагивающего сторожка с колокольчиком. Он, живой, связывает тебя с Вселенной, лежащей под лодкой. Там идет непонятная тебе загадочная жизнь со своими законами, но ты к ней причастен именно через простую снасть, изготовленную тобой. Удар!.. «Не может быть!..», – каждый раз удивляешься и почти в беспамятстве хватаешься за удочку, а на леске сопротивляется один из тех самых инопланетян… Эти мысли проносятся так быстро, что остаются лишь ощущения, только потом анализируемые тобой.

И наяву – удар!.. На леске упруго ходит что-то тяжелое и несогласное, но неожиданно обмякает, и вот уже под бортом безвольно лежит лещ, мерцая серебряным боком… Словно во сне, не понимая, он дает взять себя без подсачека, рукой, но в лодке изворачивается, и я чувствую сильные мышцы красивой рыбы, пахнущей холодными струями и травой-шелковником. Едва удержав леща, бросаю его в садок, где лещ, тычась в сетку, окропляется красными каплями-клюквинами.

«Бу-бу-бу», – словно сквозь вату гудит где-то, и я понимаю, что это Василий на соседней лодке.

– Ты сюда рыбу, что ли, ловить приехал? – завистливо страдает товарищ.

– Нет, только водки попить да на воде поспать.

– Оно и видно, – затягивается сигаретой Колдун и заваливается обратно в лодку, забросив ноги-чугунины в болотниках на борта. Трах!.. Что-то произошло: смерч, взрыв, вознесение гейзера, и лодка Василия, едва не перевернувшись, качается от сильных потяжек обезумевшего товарища.

– Взял!.. – отчаянно трясет Колдун крупным лещом и тут же переваливается за ним через борт по самые плечи. Дальше – сплошное: пи-пи-пи…

Я отворачиваюсь и молчу, поскольку знаю: в этот момент ни утешения, ни советы не помогают. Помочь может только результат. И он случился…

Поклевки были плавные и сильные. По очереди, оглядываясь друг на друга, мы выводили лещей, голавлей, мелочь пузатую. И сердце пело свою песню, непонятную городскому домоседу или олигарху, чахнущему над златом…

Думается, причина клева была в этих самых местных глистах, маринованных в гумусе заливных берегов и редких, как ископаемая латимерия. Подобное уже было однажды на Волге, на Соколином острове, когда лещ за три кило с полтиной легким движением хвоста отправил за борт мою единственную банку с червями, и потом пришлось собирать оных в самых глупых, казалось бы, местах, если говорить о добыче червей – в песке прибрежного ивняка. Черви были так же по подлому прогонисты и зеленоваты, но рыба брала на них, словно жрала в последний раз перед смертью.

Но… Наступил момент, когда мои пальцы, привычно коснувшись дна банки, не ощутили навстречу знакомых холодных сырых морд и хвостов…

– У тебя черви есть? – интересуюсь у Василия.

Можно было и не спрашивать. Товарищ сидел почти в позе городничего из «Ревизора».

Выбравшись на берег, мы отправились в очередную экспедицию по сырым низинам. Но сколько бы мы ни лазили по чапыжникам и буеракам, нашли лишь несколько пустых бутылок, дырявый сапог и пару использованных презервативов. Наши черви-невольники перед погружением в ледяные воды реки, видать, свистнули своим: атас, мол, братья!.. И те зашуршали врассыпную, уходя в свои заповедные норы.

Рыбалка была закончена.

Мы вылезли на берег. Солнце щурилось на закате сквозь резко очерченную листву, словно вырезанную из жести. Так бывает, когда воздух прозрачен и чист. Летом это случается только в резкие бескомпромиссные дни северных ветров.

Из леса уже тянуло ознобливым сырым холодком, пахнущим прелыми листьями и гнилушками-плавунами, тяжело лежащими в низинах.

Мы таскаем из леса сушняк, а затем подкатываем бревна для нодьи, дающей жар всю ночь, особенно если бревна дубовые.

Трещит костерок, плюясь угольками. Василий млеет, растягивая блаженно шерстяной рот.

– Ну, по маленькой…

При этом он достает из рюкзака эмалированную солдатскую кружку.

– У тебя поменьше рюмки не было? – интересуюсь.

– Из другой не пью. Чего губы зря мочить?

Режем сало, лучок. Помидоры, располовиненные на сочно-алые дольки, еще пахнут летом. Отварная картошка индевеет на изломах, и от нее идет пар. Мы поливаем ее попросту конопляным маслом, и она желтеет, источая терпкий аромат. Тонкие ломтики сала, протыканные мясными прожилками, наливаются рядом с ней слезами-жиром. Рядом потеет «Фокинская»…

– Ну, за удачу!..

… Просыпаюсь от увесистых толчков в бок.

– Ты чего, Колдун?

– Смотри, мужик стоит без головы!..

– Василий, ты перед рыбалкой Майна Рида читал?

– Пиво пил.

– Оно и видно. Еще и рюмка у тебя… Пить надо меньше.

Протираю глаза и вглядываюсь по направлению вытянутой лапы товарища. Все залито холодным призрачным светом полной Луны, в котором лежат резко очерченные тени. И действительно: на границе света и тени стоит неподвижная фигура в плаще… Там, где должна быть голова… Пусто… Чувствую, как волосы начинают выползать из-под камуфляжной кепки.