Сократ и афинская демократия
Шрифт:
Так, Ксенофонт писал о Сократе: «От любви к красавцам советовал он тщательно воздерживаться, объясняя это тем, что после начала любовных отношений свободный человек тут же превращается в раба, начинает разоряться на вредные удовольствия, перестает заботиться о прекрасном, начинает напоминать сумасшедшего. С учетом же того, что отходить от любви, по мнению Сократа, — как минимум год, да и то с трудом, ведь при любви (при поцелуе), человек словно впрыскивает другому яд, таким образом, по отношению к любовным увлечениям он держался того мнения, что люди, не чувствующие себя гарантированными от них, должны направлять их на такие объекты, которых, без особенно большой надобности тела, душа не примет, и которые, при потребности его, хлопот
Однако вряд ли Ксенофонт был прав в этом вопросе. Застав своего Учителя в возрасте уже за пятьдесят, видимо, он действительно не застал всего того буйства темперамента Сократа, о котором честно рассказывается в тех диалогах Платона, где друзья философа шутливо предупреждают друг друга, чтобы философа не садили рядом с красивыми мужчинами, иначе он так сильно увлечется ими, что будет потерян для всех окружающих [35].
Не вдаваясь чересчур в подробности любовных связей более молодого Сократа, однако, не желая искажать целостное представление о Сократе и превращать его в монаха–схимника, просто приведем один показательный пассаж Платона, описывающий взаимоотношения между Сократом и, видимо, самой крепкой из его любовных привязаннностей, Алкивиадом.
Алкивиад, прибыв пьяным на пир к трагику Агафону, сначала не заметил уже находящегося там Сократа и начал наряжать лентами Агафона. Затем, обернувшись и вдруг увидев Сократа, он сказал:
«— О, Геракл, что же это такое? Это ты, Сократ! Ты устроил мне засаду и здесь. Такая уж у тебя привычка — внезапно появляться там, где тебя никак не предполагаешь увидеть. Зачем ты появился и на этот раз? И почему ты умудрился возлечь именно здесь, не рядом с Аристофаном или с кем–нибудь другим, кто смешон или нарочно смешит, а рядом с самым красивым из всех собравшихся?
Сократ сказал: Постарайся защитить меня, Агафон, а то любовь этого человека стала для меня делом нешуточным. С тех пор, как я полюбил его, мне нельзя ни взглянуть на красивого юношу, ни побеседовать с каким–нибудь красавцем, не вызывая неистовой ревности Алкивиада, который творит невесть что, ругает меня и доходит чуть ли не до рукоприкладства. Смотри же, как бы он и сейчас не натворил чего, помири нас, а то если он пустит в ход силу, заступись за меня, ибо я не на шутку боюсь безумной влюбчивости этого человека.
— Нет, — сказал Алкивиад, — примирения между мной и тобой быть не может, но за сегодняшее я отплачу тебе в другой раз. А сейчас, Агафон, — продолжил он, — дай мне часть твоих повязок, мы украсим и эту удивительную голову, чтобы владелец ее не упрекал меня за то, что тебя я украсил, а его, который побеждал своими речами решительно всех, и притом, не только позавчера, как ты, а всегда, — его не украсил». И взяв несколько лент, он украсил ими Сократа и расположился за столом [36].
Таков был Сократ в самый расцвет своих жизненных сил: хоть и не красивый, но мужественный, хладнокровный, веселый, невозмутимый при жизненных и семейных тяготах, способный на сильные чувства (причем, не только к жене), но, самое главное, по–настоящему увлеченный в жизни только одним — философией. И сам Сократ говорит об этом в платоновском «Горгии»: «Да, я влюблен одновремено и в философию, и в Алкивиада, сына Клиния. Однако, если сын Клиния сегодня говорит одно, завтра — другое, то философия всегда одно и то же. Поэтому любить философию вернее всего!» [37].
Говоря о любви Сократа к философии, нужно сказать, что, наверное, никогда в истории философии сам термин «философия — любомудрие — любовь к мудрости» никогда не был столь уместен, как применительно к Сократу. В отличие от своих великих предшественников и не менее великих последователей, за всю свою жизнь Сократ совершенно не пытался создать какую–либо законченную философскую систему, концепцию или авторскую
школу. Сократ в прямом смысле этого слова просто любил философию, просто философствовал, просто рассуждал обо всем на свете, при этом не пытаясь навязывать свои взгляды и не претендуя на то, что они являются окончательно истинными.О деталях философствования Сократа мы поговорим в отдельных главах, характеризуя же сейчас саму личность философа, подчеркнем, что и сама философия, как занятие, как вид деятельности, претерпела при Сократе весьма значительные метаморфозы. Если раньше философы либо в одиночестве занимались высокими рассуждениями, а затем величаво учили своих учеников обнаруженной ими вселенской мудрости, то Сократ выбрал для себя нечто другое — ежедневное общение со множеством своих земляков–афинян на те темы, которые казались им наиболее важными. И уже через эти самые, казалось бы, такие обыденные темы он находил возможность дойти (вместе с собеседником) до таких общетеоретических и общемировоззренческих оснований, что у людей просто дух захватывал.
Где же он все это проделывал? Видимо, в прямом смысле этого слова, везде. В диалогах Платона и у Ксенофонта мы чаще всего встречаем Сократа в парке и гимнасии у храма Аполлона Ликейского, где позже создаст свой Ликей Аристотель [38]. У Платона Сократ сам говорит о себе, что он привык говорить на городской площади у меняльных лавок [39]. А Ксенофонт в своих «Воспоминаниях о Сократе» говорит следующее: «Сократ был всегда на виду у людей: утром ходил в места прогулок в гимнасии, и в ту пору, когда площадь бывает полна народу, его можно было увидеть и там; да и остальную часть дня он всегда проводил там, где предполагал встретить побольше людей; по большей части он говорил так, что всякий мог его слушать» [40].
По словам того же Ксенофонта, если он видел человека, у которого предполагал наличие свободного времени, то просто подходил к нему и завязывал разговор на ту тему, что была интересна именно его собеседнику. К примеру, он поймал Алкивиада в тот момент, когда тот шел в храм приносить жертву [41]. Самого же Ксенофонта Сократ повстречал в узком переулке, просто загородил ему посохом дорогу и спросил, где можно купить такую–то и такую–то снедь? Получив ответ, он продолжал: «А где можно человеку стать прекрасным и добрым?». И когда Ксенофонт не смог ответить, Сократ сказал: «Тогда ступай за мной и узнаешь» [42].
Неугасимая тяга Сократа к общению и философствованию проявлялась даже на тех дружеских пирушках, которые именовались в Элладе симпосиумами. По сообщению Ксенофонта, даже на пирах Сократ предлагал своим компаньонам попробовать беседами принести друг другу какую–нибудь пользу или радость [43]. Об этом же Сократ говорит и у Платона, заявляя: «Мне кажется, что разговоры о поэзии всего более похожи на пирушки невзыскательных людей с улицы. Они ведь не способны по своей необразованности общаться за вином друг с другом своими силами, с помощью собственного голоса и своей собственной речи и потому ценят флейтисток, дорого оплачивая заемный голос флейт, и общаются друг с другом с помощью их голосов. Но там, где за вином сойдутся люди достойные и образованные, там не увидишь ни флейтисток, ни танцовщиц, ни арфисток, там общаются, довольствуясь сами собой… Люди образованные общаются друг с другом собственными силами, своими, а не чужими словами испытывают друг друга и подвергаются испытанию» [44].
Вести долгие философские разговоры на пирах Сократу помогало его поистине железное здоровье. Алкивиад на пиру у Агафона однажды сказал: Сократу, друзья мои, все нипочем. Он выпьет, сколько ему ни прикажешь, и не опьянеет ни чуточки [45]. И действительно, согласно этому диалогу, после бурно проведенной за вином ночи, к утру, в доме Агафона не спал только один Сократ, который, покинув спящих гостей, в итоге еще целый день бодрствовал и ушел спать к себе домой только вечером, в обычное для себя время.