Сокровенная правда

Я хожу вокруг ящиков, передвигая их по проходу, но девушки не вижу.

— Она там? — спрашивает Михаил.

— Я не могу ее найти. Ты уверен, что она…

В углу я что-то вижу, но не могу разглядеть, что именно. Я огибаю груду ящиков и направляю свет вниз.

— О, черт!

Я сдвигаю ящики, чтобы подойти ближе, и приседаю перед скрюченным телом. Лицо девушки скрыто под рукой. Ее невероятно худой рукой. Внезапно меня накрывает воспоминание о ночи восьмилетней давности, и я закрываю глаза, пытаясь подавить образ другой девушки, ее худое тело, покрытое грязью. Воспоминание проходит.

Я протягиваю руку, чтобы проверить пульс девушки, будучи уверенным, что не найду его, когда она шевелится и убирает руку. И смотрит на меня невероятно темными глазами, такими темными, что в свете от моего телефона они кажутся черными.

— Все в порядке, — шепчу я. — Ты в безопасности.

Девушка моргает, затем кашляет, и великолепные глаза закатываются и закрываются. Она потеряла сознание. Я кладу телефон на коробку рядом с собой, чтобы на нее падал свет, и просовываю руки под ее хрупкое тело. В горле образовался комок, когда я ее поднимаю.

Боже, она весит не больше сорока килограммов.

— Сергей? — зовет Михаил от двери.

— Я нашел ее! Черт, она в плохом состоянии. — Я беру телефон и, освещая им путь через лабиринт коробок, выношу ее наружу. — Я держу тебя, — говорю ей на ухо, затем смотрю на Михаила. — Держи дверь.

Я спрыгиваю с грузовика и направляюсь к машине Михаила.

— Я позвоню Варе и скажу, чтобы она позвала доктора. — Михаил опускает дверь грузовика. — Мы можем встретиться с ними на конспиративной квартире.

— Нет, — рявкаю я и прижимаю маленькое тело к груди. — Я отвезу ее к себе.

— Что? Ты с ума сошел?

Я останавливаюсь и поворачиваюсь к нему.

— Я сказал, что забираю ее с собой.

Михаил смотрит на меня, потом качает головой.

— Забей. Сажай ее в машину, взрывай грузовик и давай убираться отсюда.

Я открываю дверь и забираюсь на заднее сиденье, крепко держа девушку на руках, затем наклоняюсь и пытаюсь послушать ее дыхание. Оно неглубокое, но она жива. Пока что.

— Готов? — спрашивает Михаил с водительского места, но я игнорирую его. — Господи, Сергей! Возьми гребаный пульт и взорви уже чертов грузовик.

Я посмотрел на него, раздумывая, не врезать ли ему по башке за то, что прервал меня, и решил не делать этого. Его жена, наверное, безумно любит его и его сварливый нрав. Она бы не обрадовалась, если бы он пришел домой с шишкой на голове и ухом, похожим на гамбургер.

Я бы, наверное, оказался не в лучшем виде. Михаил — сильный мужик. Однажды я был свидетелем его драки с тремя парнями его роста. Было интересно наблюдать. Я точно не помню, но, по-моему, он единственный, кто вышел живым из той драки. Меня гложет любопытство, как он потерял правый глаз, пока следит за мной левым глазом в зеркале заднего вида. Я ухмыляюсь, достаю пульт в кармане и нажимаю на кнопку.

Эпичный бум пронзает ночь.

Тьма… Кругом лишь темнота… Вдруг сильный свет ослепил меня… Тихие слова… А потом долгое время тишина.

Свет… Невесомость… Снова тихие слова, но я не могу их понять… Снова яркий свет. Лай собаки… Голоса… Три мужских… Один женский.

Снова невесомость. Вода. Теплая. Сначала теплая вода окутывает мое тело, потом волосы. Я вздыхаю и чувствую, что уплываю. Вода исчезает, и вдруг мне становится так холодно. Дрожу. Пытаюсь открыть глаза, но не получается. Что-то мягкое и теплое обволакивает меня, затем снова невесомость. Меня крепко и сильно обнимают. Где я? Кто несет меня? Я дрейфую по волнам. Куда?

Раскачивание прекращается, но я все еще в объятьях. Мне снова холодно, снова дрожу. Меня притягивают к чему-то теплому и твердому.

Тихий шепот. Женский. Затем отрывистые и резкие слова. Сердито. Мужчина. Объятия сжимаются, притягивая меня еще ближе. Острая боль на тыльной стороне ладони. Легкая боль. Еще слова. Споры. Язык кажется смутно знакомым. Не испанский. Но и не английский. Грузовик должен был достаться итальянцам, но я слышу не итальянский, даже близко нет.

— Albert, Idi na khuy! — раздается глубокий мужской голос рядом с моим ухом.

Кровь стынет в жилах. Как, черт возьми, я оказалась среди русских? Я знаю русский на базовом уровне, так как проучилась всего один семестр, но знаю достаточно, чтобы распознать язык.

Я снова пытаюсь открыть глаза, но это еще труднее, чем раньше. Они накачали меня наркотиками? Я снова теряю сознание, и последнее, что помню, — тихие слова рядом с моим ухом и свежий лесной запах мужского одеколона. Я не должна позволять себе дремать в окружении этих людей, но глубокий и успокаивающий голос убаюкивает меня, и по какой-то причине этот звук заставляет меня чувствовать себя в безопасности. Вздохнув, зарываюсь лицом в твердую мужскую грудь и засыпаю в объятиях врага.

Я перекладываю спящую девушку так, чтобы ее голова лежала на моем плече, и поправляю одеяло, в которое ее завернул. Я откидываюсь назад в кресле, рассматривая ее невероятно бледное лицо. Вокруг глаз темные круги, несколько мокрых, неровно остриженных прядей волос прилипли к щеке над поблекшим желтым синяком. Она выглядит как человек, переживший ад и вернувшийся обратно.

— Мой мальчик, ты не можешь держать ее здесь, — говорит Варя, домработница Романа. — Ей нужна медицинская помощь.

— Док останется на ночь. Ты тоже можешь остаться, если хочешь. — Я смотрю на нее. — Она никуда не поедет.

Варя качает головой и поворачивается к доктору.

— Насколько серьезно состояние девочки?

— Обезвоживание. И начальная стадия пневмонии. Я вколол ей антибиотики. Давай ей эти таблетки каждый день до вторника. — Он протягивает мне бутылочку с лекарствами и кивает в сторону пакета с капельницей, который держит Варя. — Вечером ей понадобится еще один пакет физраствора.

— Что-нибудь еще?

— Скорее всего, она будет спать до утра. Когда проснется, дай ей воды и что-нибудь поесть, но в первый день еда должна быть легкой. А так, она здоровая женщина, но это, — он указал на девушку у меня на руках, — произошло недавно. Возможно, ее морили голодом.

Я замираю.

— Ты хочешь сказать, что ей не давали еду? — Я пристально смотрю на доктора.

— Я хочу сказать, что она либо очень мало ела, либо вообще не ела в течение последних пяти-шести дней. Может быть, больше.