Сокровища Аттилы

— О, непостоянство судьбы! — с горечью восклицает бывший легионер. — Мы отказались от домашних богов — ларов, и это не принесло нам счастья! — Спохватившись, ветеран бормочет: — Прости, Господи, мои прегрешения! — и крестится.

Лавок на рынке около трех десятков. Более всего процветают те, кто торгует привозными товарами. Возле них всегда толпится много покупателей, особенно окрестных поганус [62]. У дверей булочной выставлен на всеобщее обозрение гигантский медовый пряник с изображением императора Валентиниана в одежде триумфатора. Подобные пряники выпекают в керамической форме с готовым рисунком. На медовике выдавлена и надпись: «Если император в безопасности, мы живем в золотом веке».

Книжная лавка — последняя в правом ряду. Еще издали Диор жадно устремил туда взгляд. Косяки двери увешаны объявлениями о новинках.

О Христос Пантократор! Среди новинок оказались и «Диалоги» Платона! Какая изощренность ума, какая глубина суждений таится в мыслях великого грека! Насладиться безукоризненной логикой защитительной речи Сократа — есть ли большая радость для юноши, страждущего знаний?

Хозяин лавки бережно снял с полки книгу в кожаном переплете, сказал Марку:

— Что–то сегодня на рынке слишком много приезжих сарматов. Ведут себя нагло. Магистрату не следует пускать их в город.

— Заплачу за книгу после нундин, — отвечает Марк.

Значит, опять рассчитывает на «сумму гонорариа». А потом скажет Диору, что пришлось продать десяток свиней. Бородатый хозяин–грек добродушно покачивает головой в знак согласия.

Сарматов и на самом деле необычно много. Они прямо на земле разложили стопки кож, мешки с орехами, кожаную сбрую. Рядом жалобно блеют ягнята и стоят кувшины с диким медом. По договору варвары приезжают на нундины без оружия. Их возле переправы осматривает городская стража.

Бросается в глаза, что сарматы, рослые, крепкие, в меховых кафтанах, кожаных штанах, держатся гораздо бесцеремонней, чем в прошлые приезды, пренебрежительно расталкивают горожан, бродя возле лавок, перекликаются, словно в лесу. От них несет кислым запахом овчин и немытых тел. То и дело между заносчивыми варварами и надменными горожанами вспыхивают перебранки.

— Как смеешь ты, варвар, плевать мне под ноги! — кричит мускулистый римлянин рослому лохматому сармату.

— Ха, тебе мал места? Отскочи в сторона! — косноязычно отвечает тот.

Окружившие ссорящихся люди хохочут над забавным ответом сармата. Гунну бы он не осмелился дерзить.

Диор выбирает место для наблюдения возле бассейна, где в прозрачной воде плавают громадные тупорылые осетры в окружении рыб помельче. Несколько варваров изумленно цокают языками, склонившись, суют в воду руки, пытаясь схватить проплывающую рыбину. Один из них, богатырского сложения, седой, с умным властным лицом, делает вид, что тоже увлечен созерцанием рыб. Но к нему время от времени подходят соплеменники и почтительно говорят что–то на своем каркающем языке. Нетрудно понять, что этот богатырь — предводитель. Диор незаметно приближается к варвару. И слышит такое, отчего у него перехватывает дыхание. Низкорослый смуглый сармат говорит вождю:

— Хвала Небу, славный Абе—Ак! Алатей передал: у богатых жителей крыши домов из свинца.

Крыши из свинца только у десятерых горожан, в том числе у декуриона Фортуната и Марка.

— Крепки ли ворота? — спрашивает тот, кого назвали Абе—Аком.

— Достаточно легкого тарана.

— Улицы на ночь перегораживаются?

— Алатей сказал, нет.

— Запомни расположение домов, чтобы ночью быстро найти.

Другой сармат радостно сообщает:

— Хао, Абе—Ак! Я выяснил. Эргастул [63] охраняют десять стражей. Там сейчас больше сотни рабов. Дашь мне отряд, и я освобожу рабов.

Абе—Ак прерывает говорившего:

— Где размещается стража?

— В башне.

— Как проникнуть в тюрьму?

— Дверь в нее ведет из башни.

— Удастся ли быстро захватить ее?

Лазутчик озадаченно мигает, не зная точно. Абе—Ак сурово говорит:

— Иди и до отъезда все выясни!

Так вот для чего сарматы продали Алатея! Они намереваются ограбить Маргус! Один из молодых сарматов, как бы подтверждая догадку Диора, восклицает, обращаясь к другому:

— Смотри, вон идет белолицая девушка. Вот бы переспать с нею!

— Потерпи, — отвечает тот, — скоро переспишь с любой!

Марк выжидательно топчется поодаль. Диор направляется к нему, ветеран шепотом спрашивает:

— Что они говорят? Собираются гунны напасть на город?

Диор отвечает, не солгав:

— Нет, гунны не нападут. Их нет на левом берегу.

Внимание его и Марка отвлекает драка, возникшая между горожанами и сарматами. Ветеран торопится на помощь своим. К месту драки уже спешит городская стража.

3

На следующее утро Диор идет на хозяйственный двор. Более убогого жилища, чем у Алатея, нет, наверное, на всем круге земли. Здесь едва помещается деревянный лежак, прикрытый старой шкурой, скамейка и крохотный очаг. Алатей готовит себе в котелке кашу, помешивая ее щепкой. При виде юноши лицо его расплывается в угодливой улыбке. Диор останавливается в дверном проеме. Рядом в закутках беспокойно хрюкают свиньи и визжат поросята. Вонь здесь такая, что впору зажать нос.

— Я тебе приготовил кое–что, — таинственно сообщает Алатей и, не вставая с корточек, шарит длинной рукой под шкурой на лежаке, вынимает бронзовое зеркальце. — Возьми–ка, всмотрись!

Диор высокомерно отводит протянутое ему зеркало, сухо произносит:

— Это уже не нужно. Кто мой отец, я знаю и без того!

— Кто же?

— Тархан–темник Ругилы, прославленный Чегелай!

От неожиданности сармат роняет в котелок щепку.

Она некоторое время торчит в булькающей ячменной каше, скрывается. Алатей толстым пальцем пытается поддеть ее, обжигается, плюется. Но лицо его значительно и весело.

— Так, так, — говорит он, — сам Чегелай… Как ты узнал?

— Сказал Юргут. Он сам привел к Чегелаю дочь декуриона Аврелия. Потом охранял дверь!

— Зачем же Юргут привез тебя сюда?

— Узнав о моем рождении, Чегелай послал Безносого в Потаисс. Велел привезти меня. Но его тысячу в это время Ругила направил далеко на запад. Моя мать умерла. Безносый не решился в одиночку ехать по землям племен, настроенных враждебно к гуннам. Он оказался в Маргусе, потому что Марк тоже из рода Аврелиев, а значит — мой дядя! Ты солгал, раб!

— Прости меня, Диор, я рад, что ошибся! Не хочешь ли откушать со мной? — Голос Алатея почти нежен.

Как мало нужно, чтобы тебя уважали! Всего лишь незначительная ложь, которую проверить невозможно. Диор поворачивается и, надменный, уходит.