Сокровища Аттилы
Шрифт:
— Родился сын Абе—Ака! Мы назовем его в честь богатыря Ушкула. Вот он, новый сын Абе—Ака по имени Ушкул! Радуйтесь!
Абе—Ак со словами: «Радуется мое сердце!» — погрузил в чашу с кровью руку, провел по лбу Диора широкую красную полосу. Рыжий Алатей мрачно и злобно косился. Но что он мог поделать, если Абе—Ак подобрал себе в охрану самых верных и храбрых воинов. Люди, окружившие место обряда, дружно кричали:
— Абе—Ак и Амага родили прекрасного сына!
— Он будет богатырем, как Ушкул!
— Воскресли наши надежды!
Народ был явно доволен. Кривозубый говорил, что люди побаиваются хитрого и вероломного Алатея. Мало кто желает видеть его вождем.
В это время в становище показался скачущий
— Говорю: дальняя застава встретила отряд гуннов. Направляются сюда! Посланы за сыном Чегелая!
Лицо Абе—Ака выразило огорчение, но он велел пропустить гуннов в становище и сказал Диору:
— Помни, сын, осенью будет великое собрание племени. На нем я объявлю тебя вождем вместо себя. Скажи об этом Чегелаю. Пусть он явится с тобой в мое племя. Времена тревожные, могучая Табити видит: у Абе—Ака нет большего желания, чем иметь крепкий союз с гуннами!
— Пусть исполнится воля Табити. Я все сделаю как нужно, — ответил Диор.
Вскоре площадка возле шатра Абе—Ака наполнилась приземистыми, темнолицыми всадниками. Вот они, гунны, гроза и ужас вселенной! Диор смотрел не отрываясь на свирепых воинов в кривых шапках, покрытых пылью, пропахших степными ветрами, овеянных грозной славой. Они же, проделав долгий путь, казалось, не чувствовали усталости, весело скалились, беззаботно перекликались, словно не замечая устремленных на них глаз притихшей толпы. Было в облике коренастых безбородых воинов что–то дикое и отвратительное одновременно.
К скамейке Абе—Ака вперевалку приблизился сухощавый узкоглазый гунн, его шапку опоясывала черная лента. Небрежно поклонившись, сказал:
— Я сотник Узур. Говорю: послан неустрашимым темник–тарханом Чегелаем за сыном его, названным римлянами Диором…
Глава 6
БОЙ
1
Провожал старый Абе—Ак Диора далеко за становище. На прощание обнял, ласково потерся щекой о его щеку, вручил ларец в подарок Чегелаю, напомнил о великом собрании фарнаков.
До границ земель сарматов Диора сопровождал Тартай с десятком воинов. Некоторое время ехали на север вдоль лесистого хребта. Затем свернули на северо–запад, поднялись на обширное плоскогорье, заросшее высокими травами и рощами. Ближе к вечеру Кривозубый остановил своего коня и сказал:
— Дальше начинаются земли бургундов. Нам пора возвращаться.
Диор подарил ему несколько золотых монет из своего кожаного пояса. Воин спрятал монеты, показал Диору на невысокое растение с узкими шершавыми листочками и круглыми розовыми соцветиями на тонком стебле.
— Вот трава сухутт. Римляне называют ее цикутой. Знаешь, что это за трава?
О ядовитой траве цикуте Диор знал, но видел ее впервые. Подъехавший к ним сотник Узур равнодушно заметил, что эту траву кони не едят. Диор не стал им говорить, что в состав яда, которым был отравлен великий философ Сократ, входил и яд цикуты. Кривозубый сказал, видимо в благодарность за монеты:
— Знай, Диор, если эту траву высушить, растереть, приготовить из нее отвар и дать человеку выпить, то он будет спать, сколько ты захочешь. Заснет быстро и крепко. Может даже не проснуться.
Один из воинов–гуннов окликнул сотника Узура, показал плеткой на лощину, по которой они ехали, прежде чем подняться на плато. По лощине, забирая вправо, к предгорьям мчались десятка полтора всадников. Они не могли видеть тех, кто находился на плато, но отсюда чужой отряд был виден хорошо. В переднем всаднике Диор узнал Алатея.
—
Это Алатей! — подтвердил Кривозубый. — Он едет к бургундам! Там становище вождя Гейзериха! Алатей и Гейзерих друзья.Склоны возвышенности, откуда они следили за отрядом племянника Абе—Ака, были обрывисты, и только в одном месте по промоине можно было подняться на плато. Отряд Алатея проехал мимо промоины и скрылся за скалами. При виде человека, замыслившего против него недоброе, Диор не испытал беспокойства. Ведь его охраняла сотня гуннов! Но как вскоре выяснилось, он зря тешил себя мыслью о собственной безопасности.
Кривозубый уехал со своими воинами. Узур повел сотню на северо–запад. По дороге Диор спросил, не встретят ли они бургундов.
— Нет. Мы проедем между кочевьями, — ответил приземистый сотник и, помахивая плеткой, добавил: — Гейзерих знает нашу дорогу и никогда не становится на пути.
Лошади гуннов мелкорослы и вроде бы неспешны. Но неторопливой рысью они бежали неутомимо с утра и до заката, покрывая милю за милей. Всадники, словно не ведая усталости, лишь покачивались на жестких седлах, приподнимаясь на стременах и настороженно оглядывая окрестности. Видно, что воины привычны к лишениям, неутомимы, всегда готовы вступить в бой. Рассыпавшиеся впереди дозоры то поднимались на увалы, то спускались в низины, словно волки, преследующие добычу. По дороге Диор узнал от Узура, что Чегелай уже стар, но по–прежнему полон сил и грозен для врагов. В живых у него осталось лишь два сына, оба тысячники. Звать сыновей Уркарах и Будах. Старший, Уркарах, — однорукий. Оказалось, что Узур знавал Юргута, был вместе с ним в десятке Тюргеша. Узнав о гибели Юргута, сожалеюще поцыкал, сплюнул.
— Великий Тэнгри наказал изменника, — заметил он. — Ха, Юргута мы звали Безносым. Ему не следовало бежать от нас к римлянам. Это он тебе сказал, что ты сын Чегелая?
В вопросе Узура Диор почувствовал не просто любопытство и насторожился.
— Об этом знают многие.
Сотник запустил себе под воротник кафтана рукоять плети, почесался, задумчиво сплевывая, произнес, хитровато щурясь:
— Я был в Потаиссе. Вместе с тысячей. И помню дом Аврелия. Тюргеш оттуда золотую цепь приволок на дележ. Хай, хорошо тогда пограбили! Много женщин помяли! Ва! Я сам одну под себя подостлал, другую про запас держал. Сильно молодой был, мог с тремя справиться. Утром обеих прикончил! Такой приказ Чегелая был. А вот Безносый приказ не выполнил. Со славянкой в спальне заперся, а утром ее в живых оставил. Об этом Тюргеш рассказывал. Цх, Чегелаю много римлянок приводили. Но не в Потаиссе! В ту ночь ему некогда было. Все помню! Но чтобы у декуриона Аврелия была дочь — не помню! За нее большой выкуп можно было бы взять… Ха!
— Может, забыл? — вяло поинтересовался Диор, чувствуя, как у него похолодело в животе.
— Может, и забыл! — охотно согласился сотник, бросая искоса взгляд на юношу. В этом взгляде уже не было почтительности.
Диор вспомнил о крупинках яда, таящихся в перстне. Крупинок в тайничке много. Хватит на всех памятливых. Спокойно сказал:
— Скоро ты убедишься, что я сын Чегелая…
Помешал ему договорить подскакавший воин левофланговой заставы, который, выпучив налитые кровью глаза, крикнул:
— Говорю: видели в отдалении много конных. Скрытно следуют за нами! Но не приближаются. Мы поехали к ним. По виду бургунды. Встретиться не захотели, скрылись.
Сотник отозвался:
— На равнине дорог много. Хай, кто осмелится напасть на гуннов? Скажи десятнику: продолжай следить!
Воин умчался. День клонился к вечеру. Отряд ехал по старой караванной дороге, заброшенной после того, как в этих местах поселились бургунды. Ветер дул в спину, доносил от воинов неприятный запах немытых тел и овчины. Гунн соприкасается с водой только при переправе. В других случаях избегает ее.