Сокровища Аттилы

— Ты постиг? — ревниво спросил его Диор.

— Да. Логику смертных можно уподобить утлой лодке, которая хороша для плавания в спокойных водах озер, но не годится для бурного изменчивого моря. Задумывался ли ты, почему люди называют грехом то, что нарушает хрупкую устойчивость жизни, а святостью то, что восстанавливает ее? Не считай, что ответ в очевидном! Греховность и святость выдуманы земными мудрецами, равно как обычай, закон и вера — три ипостаси, на которых, как на устоях, держится бытие человечества. То же, что ты назвал стремлением к совершенству, есть на самом деле стремление к равновесию. Разница между ними огромна, как между вечностью и мигом. Люди и народы, стремясь к совершенству, обретают лишь равновесие, то есть миг вместо вечности! Совершенство недоступно живущим. Вот в чем смысл сказанного тебе Хранителем Священной Памяти сарматов, что смерть есть начало жизни и наоборот. Мы, считая, что движемся к цели, на самом деле лишь обретаем энергию. Теперь рассмотри под новым углом зрения греховность и святость. Для большей ясности скажу: Совету известно, что ты отравил собственного отца и тем самым нарушил сразу три ипостаси в угоду Аттиле и ради земных благ. Тем самым ты совершил и тяжкий грех! Но благодаря ему Аттила получил подземный дворец. А это в свою очередь подвигнет его к более решительным действиям. Не имей младший соправитель дворца, он был бы гораздо осторожнее. Теперь знай, что избыток энергии в одном месте столь же опасен, как и недостаток ее в другом. Гунны стали настолько могучи, что могут бросить под копыта своих коней всю вселенную. Поэтому у Аттилы и созрел замысел покорения мира. Дальнейшее нетрудно себе представить. Народы стоят перед угрозой уничтожения.

— Ты считаешь, что равновесие нарушено гуннами. Но разве оно не было нарушено раньше — Римом?

— Ты прав! — вновь улыбнулся Приск. — Действительно, могущество Рима возрастало и со временем стало опасным. Но в это время на востоке возвышалась держава Син. И если бы обоюдное возвышение продолжалось, обе державы неминуемо должны были схватиться и ослабить друг друга. И тем самым дать выход энергии зависимых от них народов. Но этого не произошло, ибо обе империи разделились — Син под ударами гуннов, Рим — готов…

— Теперь я понял! — воскликнул советник Аттилы. — Я понял, по какой причине гунны совершили свой сверхдальний бросок на запад. И вступили в бой с готами!

— Да. У шаньюя Далобяна был умный советник. Он вошел в число бессмертных. Но решающая битва между германцами и гуннами еще впереди. Мы их приведем на Каталаунские поля. После этой битвы…

— После этой битвы появятся новые народы, и у них будут новые цели, — за философа ответил Диор.

По римскому обычаю они обменялись рукопожатиями, как люди, заключившие только что договор. Диор спросил, где находятся Каталаунские поля.

— Близ города Труа, что в Галлии. В пяти днях пути на юго–восток от города Паризии [82], — ответил Приск.

4

— Посещал ли тебя Приск Панийский? — спросил на следующий день Аттила, испытующе всматриваясь в своего советника.

— Да, посещал.

— О чем у вас шла беседа?

— Он сказал мне, что каждый из нас рожден быть гражданином вселенной.

— Он хотел склонить тебя к измене?

— Нет, джавшингир! Философы выше этого! Мы беседовали о судьбах народов.

— Гм. Любопытно. И что же вы обсуждали?

— Причины возвышения и падения государств, казавшихся могущественными и незыблемыми. Рано или поздно, джавшингир, государства гибнут. Пример тому Ассирия, Парфия, Кушаны, Персия, Македония, Рим и другие. Только вселенная вечна. Поэтому Приск считает, что предпочтительнее быть гражданином вселенной, чем патриотом государства.

В желтоватых глазах Аттилы загорелись зловещие огоньки, он с силой хлопнул по подлокотнику золотого кресла, воскликнул:

— Аттила докажет, что философы ошибаются!

Именно это и хотел услышать от него Диор, ибо прощальные слова Приска были о том, что чем яростнее противоборство, тем устойчивее вселенная. Поэтому незачем разубеждать Аттилу, наоборот, следует всячески побуждать его к действию, ибо где–то, в местах, еще неведомых Диору, уже зреет ответное действо.

Прямота ответа советника убедила соправителя, что советник его не обманывает, но, возможно, он сделал вид, что поверил, и сердито заявил:

— Подобные беседы никчемны, они расслабляют! Ты уже решил, как обмануть Бледу? Напомню, его поддерживают утигуры и акациры. Сегодня я получил подтверждение: Васих готовит поход на Византию!

Диор вспомнил вождя утигур Васиха, круглолицего, безбрового, подшучивающего на пиру над тощим завистливым Куридахом, предводителем акациров. Тогда еще Диор обратил внимание, что Васих лишь кажется веселым, глаза же его настороженны и злы.

— Кто соседи утигур? — спросил Диор.

— Кутригуры. Вождь у них Сандилх. Он храбр, горд и не склоняется ни к кому, — раздраженно ответил Аттила.

В это время в шатре появился костистый плосколицый Тургут и объявил, что с Аттилой ищет встречи византийский купец по имени Клавдий, прибывший с караваном из Константинополя.

Аттила велел ввести купца. Вошел бритоголовый крючконосый купец. Подарил Аттиле меч в ножнах, усыпанный драгоценными камнями, и, подав свернутый в трубочку, запечатанный сургучом пергамент, торжественно возгласил:

— Письмо от сестры императора Валентиниана Юсты Граты Гонории повелителю гуннов! Кроме того, сестра императора прислала обручальное кольцо и свой портрет!

Озадаченный Аттила собственноручно распечатал письмо и протянул его Диору.

Вот что было в нем:

«Владыке моего сердца Аттиле от нежно любящей его Юсты привет!

Ты могуч и смел. Я полюбила тебя за великие деяния. Ты можешь покорить мир. У столь славного своими доблестями владыки должна быть умная высокорожденная жена. Жажду встречи с тобой. В приданое отдам Галлию».

Удивлен был и Диор. Юста Грата Гонория, августа, наследница престола, добровольно отдает себя на волю Аттилы! Тут было над чем подумать. Слухи о ней доходили и сюда.

Юста стала августой в семнадцать лет. А вскоре за любовную связь с управителем Равеннского императорского дворца была с позором изгнана своим дядей Гонорием, прозванным Курощупом, из Равенны в Константинополь. Ее мать Галла Плацидия, ставшая регентшей при своем сыне Валентиниане, не желает ее видеть. О, мать и дочь стоят друг друга! В свое время Галлу Плацидию взял в жены могучий Атаульф, брат знаменитого Алариха. Поддавшись уговорам Галлы, Атаульф перешел на службу к римлянам. Это случилось еще при Гонории, который, чтобы узаконить женитьбу Атаульфа на сестре, пообещал ему отдать во владение Галлию, которую в это время захватил узурпатор Иовин. Атаульф уничтожил Иовина. Но вскоре сам погиб в Барселоне. Галлу выгнал из дворца Атаульфа узурпатор Сингерих. Но был убит и Сингерих. Повелителем вестготов стал Валлия, который обменял Галлу на шестьсот тысяч мер пшеницы. Гонорий насильно выдал сестру замуж за своего полководца Констанция. От него Галла и родила Юсту и Валентиниана. Но вскоре Констанций скончался. Галла стала регентшей при своем сыне, когда тому было семь лет.

Прочитав письмо, Диор сказал:

— Или это хитрость, цель которой запрячь гуннского жеребца в повозку Византии, или же Юста хочет отомстить римлянам за погубленную молодость. Но скорей то и другое.

— Ха, наши цели совпадают! — решительно объявил Аттила, — Как только ты выполнишь наиглавнейшее поручение, отправишься с этим купцом в Константинополь! Посмотришь, красива ли моя невеста! — Аттила звонко и заливисто рассмеялся. — Хоть мне до смерти надоели мои жены, но получить законное право на один из величайших престолов — разве гунн смел об этом мечтать?