Сокровища чистого разума

Наблюдатели собрались задолго до того, как «Исследователь-1» начал подъём, но между собой почти не общались, и фраза инженера положила начало разговору.

– Ты чересчур спокойна, – тихонько обратился склонившийся к жене Мритский и легко коснулся пальцем её обнажённого плеча. – Что выдаёт внутреннее напряжение.

– Естественно, я волнуюсь.

– Я не трону его в случае провала.

Агафрена вздрогнула, бросила на мужа резкий взгляд, но через мгновение взяла себя в руки и чуть менее спокойно, чем предыдущую фразу, но всё-таки бесстрастно осведомилась:

– Почему ты решил, что я волнуюсь из-за Алоиза?

– Всё же родственник, – хмыкнул Вениамин, продолжая поглаживать плечо жены. Со стороны могло показаться, что низенький губернатор нашёптывает красавице комплименты, поскольку Агафрена, несмотря на холод от ужасных фраз мужа, продолжала «держать лицо». И один Создатель знал, чего ей это стоило. – Я вижу, что Алоиз увлечён, вижу, что верит в успех, и потому обязательно дам ему ещё один шанс.

Больше всего на свете она хотела отстраниться, встать с кресла и сделать шаг назад, перестав ощущать вызывающие неприязнь прикосновения, однако воспитание не позволило Агафрене совершить подобное при свидетелях. Она сделала глоток лимонада и хладнокровно осведомилась:

– Хочешь прославиться?

– На Менсале я достиг потолка и теперь хочу большего.

Тем временем Холь передал бинокль Тогледо, подошёл к радиостанции и взялся за микрофон:

– Капитан, доложите обстановку.

– Подъём завершён, синьор инженер, – мгновенно, словно ждал вопроса, ответил Шкоте. – Набрана половина лиги.

– Очень хорошо.

– В настоящий момент начальники технических служб докладывают о готовности к эксперименту.

Капитан старался говорить спокойно, но и Холь, и Мритский слышали в голосе Шкоте тщательно скрываемый страх: цеповод боялся предстоящего эксперимента.

Впрочем, боялись все.

После известия об отказе Алоиза лично руководить испытанием среди членов экипажа «Исследователя-1» участились «случаи заражения непонятной лихорадкой» и «приступы застарелых хронических заболеваний». Лишённые возможности дезертировать – а все знали, что пройти Камнегрядку пешком практически невозможно, – люди делали всё, чтобы не оказаться на первом рундере, и Холю пришлось изрядно постараться, дабы как следует мотивировать сотрудников. Сначала инженер объявил премию в размере месячного жалованья, затем удвоил ставку, утроил, потом понял, что экипаж всё равно не набирается, и обратился к Мритскому. Вениамин снизил размер премии до первоначального, вывесил списки тех, кому придётся быть на борту, и пообещал повесить саботажников. Только после этого команда оказалась укомплектованной.

– Так всё-таки почему ты не в рундере, как собирался? – спросил губернатор, дождавшись, когда инженер отойдёт от радиостанции. – Решил не рисковать?

– Решил не рисковать исследованиями, – уточнил Холь. – Если я погибну, в одиночку ты не сможешь продолжить проект.

– Есть Тогледо, – напомнил Вениамин, бросив весёлый взгляд на молчаливого помощника. – Уверен, он знает, как снарядить второй рундер.

– Я не такой дурак, чтобы делиться с кем-нибудь самыми важными подробностями. В случае моей гибели второй эксперимент не состоится.

– Будет перенесён, – поправил инженера Мритский. – Я найму какого-нибудь профессора, и он за пару месяцев разберётся в твоём наследстве.

Вениамин горячо поддержал Алоиза в нежелании подниматься на «Исследователе-1», но, выразив одобрение, тут же стал подначивать, во всей красе продемонстрировав склочность характера. Впрочем, губернатор далеко не в первый раз обещал найти свояку замену, и Холь давно перестал нервничать по поводу этих высказываний.

– Тебе прекрасно известно, что мои изыскания лежат в стороне от сферы интересов современной науки, – коротко усмехнулся инженер. – Даже расшифровав мои записи и воспользовавшись помощью Тогледо, нанятые тобой профессора поймут мои идеи не раньше, чем ты станешь глубоким старцем.

– Мы оба знаем, что ты здесь голова, – рассмеялся Мритский.

– А ты – голова в армии и поэтому не ходишь в атаки.

– Я не считаю тебя трусом, Алоиз, напротив, уверен, что ты поступаешь правильно, – медленно произнёс губернатор. – Однако удивился, поскольку знаю, что ты грезил экспериментом. Ты хотел стать первым, и плевать на риск.

Потому что нет для учёного ничего слаще, чем лично подтвердить собственные теоретические выкладки. Потому что человек, который «надавит на рубильник», станет настоящим героем. Потому что только в этом случае триумф будет по-настоящему полным. Холь выдвинул теорию, придумал способ доказательства и должен был лично провести эксперимент, но…

– Капитан на связи, синьор инженер, – доложил радист.

– Что говорит? – У Алоиза предательски дрогнул голос.

– «Исследователь-1» готов к началу эксперимента.

Тогледо выпрямился и стал мрачным-мрачным, Агафрена поднесла к губам бокал и сделала нервный глоток, Вениамин кашлянул.

– Пусть начинают, – произнёс Холь, вновь берясь за бинокль.

– Астролог! Квинс!

– Что? – нехотя отозвался сидящий в астринге офицер.

– Доложить о готовности.

– Уже докладывал.

– Повторить!

Обычно капитан не обращал внимания на подобные выходки: на всех цеппелях Герметикона смотрящие в Пустоту астрологи находились на привилегированном положении, ибо слишком дорогую цену платили они за свою романтическую влюблённость в звёзды. Астрологи были постоянными клиентами гипнотов и наркодилеров, многие из них заканчивали жизнь, поднося к виску пистолет, и потому Квинс имел неофициальное право на лёгкое хамство.

Однако на этот раз Шкоте ощущал себя стоящим на краю крыши и потому не усмехнулся, как бывало обычно, а рявкнул:

– Повторить доклад!

– Мы достигли нужной высоты? – расслабленно осведомился Квинс.

– Да.

– Астрологическая служба готова.

– В таком случае… – капитан откашлялся, – в таком случае приказываю приступить к эксперименту. И да хранит нас святой Хеш.

А Квинс уже плавно давил ногой на левую педаль, запуская первый контур астринга. Глаза Квинса защищены гоглами с толстыми синими стёклами, а перед глазами расположено кольцо из астрелия диаметром в половину метра – «дальний глаз». Сначала пустое – просто кольцо из толстого обода с подводкой из того же астрелия, но когда таинственный металл наполняется опасным блеском, а сам астринг набирает первый ход, внутри обода появляется чуть подрагивающее, но чёткое и объёмное изображение звёздного сектора, на котором астролог безошибочно выбирает нужное солнце. Наводит на него «глаз», а затем, приближая часть карты, цепляет тонкий серый «хвостик» на планету, крепя его, как швартовочный канат, к негасимой Сфере Шкуровича.

И давит на правую педаль, запуская основную часть астринга.

Теперь блестит вся машина. Блестит, гудит, а в её центре бешено вертятся три астрелиевых кольца, торопясь слиться в единую плоскость и распахнуть около цеппеля гигантское «окно» к другому миру. «Окно», в котором бушуют энергетические потоки невиданной силы.

И именно сейчас начинается этап, к которому Квинс готовился специально, над которым тренировался, который успел полюбить, поскольку любит всё новое, что можно отыскать в Пустоте. Именно сейчас, запустив основной контур астринга и почти распахнув «окно», Квинс начинает наводить искусственные помехи, мягко поигрывая правой педалью и не позволяя переходу сформироваться окончательно. Задерживает цеппель на Менсале и предупреждает: