Сокровища Перу

— Смотрите, вон уже сбегаются туземцы, и все вооружены, надо напугать их, прежде чем они успеют предпринять что-либо против нас!

Не успел еще Рамиро договорить своей фразы, как уже несколько отравленных стрел прожужжало в воздухе над самыми головами белых, а одна из них даже вонзилась в высокую тулью соломенной шляпы Бенно.

— Друзья, когда я скажу «три», стреляйте все!

Раздался дружный залп; громкие крики «Ала! Ала!» огласили воздух. В редеющей мгле близкого рассвета проносились, точно тени, стройные рослые индейцы, обезумевшие от ужаса и спасавшиеся бегством в разных направлениях.

— Живо, друзья! Теперь настал момент беспрепятственно и открыто покинуть деревню! — сказал Рамиро, и тесной кучкой, держа ружья наготове, перуанцы смело двинулись мимо хижин туземцев по главной улице деревни, теперь почти опустевшей. Навстречу им раздался только один бешеный крик ярости и выглянуло искаженное злобой лицо вождя, который только сейчас воочию убедился в исчезновении всех ружей, хранившихся у него в особой хижине. Такие удивительные заколдованные палки, такие чудодейственные заряды, и вдруг утратить их безвозвратно все до единого!

Не помня себя от гнева, он схватил свой лук и натянул тетиву, готовясь пустить черную стрелу в ненавистных белых, тогда как его любимец, громадный злющий дог, стоя подле него, яростно лаял, готовый по малейшему знаку своего хозяина наброситься на чужеземцев.

Не сговариваясь, не дожидаясь команды, наши друзья дали одновременно несколько выстрелов по собаке, которая с пеной у рта и злобным рычанием бешено кинулась было вперед, но тут же запрокинулась и испустила дух.

При этом даже последняя горстка смельчаков пришла в неописуемый ужас, произошла страшная толкотня, все теснили друг друга, одни напирали на других, пока, наконец, не увлекли за собою и своего озлобленного вождя. Все они спешили укрыться где попало.

— Победа! Победа! — ликовал Тренте. Обия, Утитти и три остальные проводника тоже присоединились к нему. Вдруг торжественный громкий вой огласил воздух: то Утитти и Обия выражали таким образом свое торжество победителей и тут же принялись исполнять свой дикий танец, танец победы над врагом.

— Заметьте, дорогой друг, — сказал доктор, дотрагиваясь до плеча Рамиро, — эти дикари все бегут в горы, рассчитывая найти там надежное место в скалах, где они могут укрыться от нас, оставляя путь в долину открытым!

— Пусть себе прячутся, мы, наверное, не последуем за ними. Слава Богу, что все обошлось без человеческих жертв!

— Вы забываете, что там, по дороге к озеру, лежат двое наших товарищей.

— Да, и, к сожалению, мы не имеем даже возможности похоронить их! — сказал доктор.

— Засыплем их хоть немного землей и прикроем травой и листвой, — сказал Рамиро, — так ужасно думать, что мы их оставили без погребения валяться на дороге, как негодную вещь.

— Не спорю, что это ужасно, но не забывайте, что дикари могут вернуться каждую минуту.

— Не беспокойтесь, этого не случится! Кроме того у меня появилась мысль: мы можем опустить их тела в озеро — на это потребуется очень немного времени.

— Ну, пусть будет по-вашему! Кстати, наши приятели закончили свой танец, пойдемте же скорее и займемся умершими!

Обоим убитым привязали по тяжелому камню к ногам; доктор с благоговением прочел над ними молитву, каждый из присутствующих мысленно молился об усопших товарищах, а затем их осторожно опустили на длинных веревках на дно спокойного голубого озера в том месте, где неподвижные воды были покрыты густым ковром белых кувшинок и водяных лилий и где, склонясь над водой, задумчиво шелестела листва развесистых старых каштанов, как бы охраняя последний покой схороненных здесь мертвецов.

— Мы ничего, надеюсь, не забыли там, в хижине? — спросил Рамиро, оглядываясь кругом. — Все готовы пуститься в путь, не так ли?

— Да! Да! — послышалось со всех сторон.

— Ну, так с Богом! Не будем терять времени. Ты, Тренте, сумеешь, конечно, указать нам обратный путь?

— Конечно! Мы повсюду оставляли метки!

По пути Тренте рассказал, как ему удалось спастись во время схватки между индейцами-горцами и индейцами племени покойного Тенцилея, как ему удалось изловить тридцать мулов, тогда как остальные были частью перебиты во время схватки, частью разбежались и заблудились в лесу. Кроме того, пропали и мешки с бобами, и сушеные воловьи шкуры, служившие вместо челноков.

— Ну, это еще не велика беда: здесь можно прокормиться плодами и охотой, а в крайнем случае можно прирезать и мулов, — сказал Бенно, — ведь все равно только половина из нас может ехать, остальным же придется идти пешком, пока же можно будет пользоваться долблеными челноками дикарей.

Между тем солнце начинало уже всходить и золотило своими первыми лучами окрестности.

Путь предстоял дальний, но в тени лесов, вдоль ручьев идти было не слишком жарко и не слишком утомительно. Местность была самая живописная, самая приятная. Около полудня сделали привал. Все без исключения поспешили выкупаться и затем расположились отдохнуть в тени развесистых деревьев. Тем временем проводники, остававшиеся на всякий случай на страже, плели гамаки из луба, чтобы непривычные ко всякого рода лишениям европейцы могли провести ночь в гамаках, а не на голой земле. Так прошел первый день пути, затем настал второй, а вместе с ним укрепилась и надежда увидеть к вечеру ожидавших их товарищей.

— Ну, теперь уже недалеко! — объявили наконец проводники. — Скоро мы будем уже на месте!

— Знаешь, Утитти, — сказал Тренте, — ведь ты будешь королем своего племени, вместо Тенцилея!

Тот сначала гордо поднял голову, но тотчас снова уныло опустил ее.

— Но куда же, куда теперь деваться моему бедному народу? — со вздохом сказал он. — Где ему найти приют и спрятаться от рыскающих повсюду врагов?

— Разве они даже там, где теперь раскинули свой лагерь твои соплеменники? — спросил Тренте.

— Да, даже и там. Эти головорезы, люди с плоскими раковинами, продетыми в губы, в уши и в нос, — страшные люди. Они всегда отрубают головы убитым врагам и постоянно носят их с собой. Они высушивают и коптят эти головы над огнем и затем вставляют в них камни вместо глаз, а само лицо закрашивают белой и красной краской, чтобы оно походило на лицо живого белого человека. Кроме того, они едят человеческое мясо.

— Как, даже и теперь?

— Ну да! Они едят его всегда, когда только могут достать. Если у них кто-нибудь заболеет и колдун объявит, что больной не может поправиться, то его тотчас же зарежут и съедят, прежде чем больной успеет исхудать от болезни.

— Ну, а какие же другие милые качества встречаются у этого племени? — осведомился Халлинг.

— Кроме того, они бросают на дороге своих слабых, старых и убогих и зарывают в землю всех новорожденных детей, имеющих какой-нибудь физический порок или недостаток.

— Расскажи нам об этом, Утитти! Как это они бросают на дороге слабых и убогих своего племени?

— Они не живут постоянно на одном месте, а кочуют по всей стране. И вот, когда они перебираются с одного места на другое, то волокут за собою своих старцев, слабых и убогих калек до тех пор, пока те уже не в состоянии более идти. Тогда эти люди строят для них навес из ветвей, кладут подле них на землю немного съестных припасов и оставляют этих несчастных, беззащитных и слабых одних под этим навесом на съедение зверям или на голодную смерть!