Сокровища Рейха

– Встряхнитесь, Купер, – прогудел Рошлер. – Не так уж все плохо. Хуже, если бы вы были стариком вроде меня, когда уже ничего не нужно, ничего не страшно и почти ничего не осталось, ради чего стоило бы жить.

Мои мысли, подобно магнитофонной пленке, словно отматывались назад, и я услышал голос Сент-Джона, который говорил, что я мало потеряю, если не доживу до утра. Нельзя было не признать: все философски относились к моей смерти.

– Ваш приятель Питерсон там, внизу. – Какое-то время Рошлер наблюдал за мной, точно опасался, что меня вот-вот хватит удар. – Спуститесь и разыщите его, мистер Купер, и приведите в комнату Лиз.

– Между ними только что произошла ссора. Я находился в то время в ванной и все слышал.

– Да, я знал о ссоре, он рассказал мне. Он безумно переживал и, пожалуй, даже хотел умереть в ту минуту. Он действительно любил ее. Ну да ладно, пойду поговорю с Лиз, надо сообщить ей, что произошло. – Он уже хотел идти, но помедлил: – Надеюсь, вы понимаете, что Стейнз оказался прав: Бренделя было необходимо обезвредить.

– Обезвредить? Что вы имеете в виду?

– Я сам толком не знаю, мистер Купер, но что-то должно произойти, что-то очень… важное. Правда, я не уверен, помешает ли этому смерть Бренделя… А теперь я должен заняться Лиз.

Оставшись один, я чувствовал себя на грани обморока, но какая-то сила неудержимо тянула меня к дивану. А что, если он все еще жив? Я ничего не мог с собой поделать, встал коленями на диван и перегнулся через спинку: Брендель лежал скрюченный, в неестественной позе, едва различимый в темноте.

– Что, скажите на милость, вы тут делаете? Блюете у окна?

Это был Питерсон. Не кто иной, как Питерсон всегда появлялся в подобные минуты. Он заглянул за спинку дивана.

– Боже мой, – прошептал он, – там… труп…

– Наш хозяин, – ответил я. – Агент Стейнза добрался до него минут пятнадцать назад. Я все видел.

Питерсон снова взглянул на труп:

– Кто его убил?

– Рошлер.

– Он – человек Стейнза?

Питерсон отказывался в это верить. Мои слова с трудом доходили до его сознания.

– Да. Он сам мне признался.

– И он застрелил его прямо здесь, на диване?

Я кивнул.

– Ловок сукин сын, – прошептал он.

– Он сейчас наверху, у Лиз. Велел мне найти вас и привести туда.

– А я, как всегда, застаю вас в обществе очередного мертвеца. – Он испустил вздох. – В таком случае, я думаю, надо пойти к нему. Но мне начинает хотеться, чтобы эта возня приостановилась хоть на минуту. – Кивком он указал на диван: – Представляете, его никто не найдет, пока не учуют запах.

Он рванулся вверх по лестнице, оскалив зубы. В этот момент он напомнил мне киноактера Хэмфри Богарта.

Лиз сидела перед трюмо. В комнате все еще стоял запах рвоты, который не заглушали даже ее духи. У ее ног лежало мокрое полотенце. Рошлер сидел в плетеном кресле. Мы остановились в дверях. Никто не двигался. В тишине под порывами ветра поскрипывали оконные рамы.

На ней были широкие брюки и бюстгальтер – тонкая белая полоска поперек худой, хрупкой спины. Она наклонилась, подняла свитер, натянула его через голову, завернула ворот на шее. Ее парик лежал на смятой постели, как дохлая крыса. Черное платье было наполовину засунуто в мусорную корзину. Широким гребнем она водила по волосам, спадавшим ей на лицо.

Наконец она встала, обернулась, вновь превратившись в женщину, с которой я виделся в парке. Ее серые глаза встретились с моими, и она, облизнув сухие губы, произнесла хриплым, каким-то заржавевшим голосом, точно в горле у нее все пересохло:

– Привет, Джон. – Взглянула на беспорядок в комнате, беспомощно пожала плечами: – Не знаю, что и… – Она с трудом сглотнула, издав звук, похожий на щелчок. – Извините за… – Снова пожала плечами, одной рукой подняла с пола полотенце, другую вытянула вперед и, поочередно опираясь о различную мебель, чтобы не потерять равновесия, медленно направилась в ванную.

Когда она проходила мимо меня, я ощутил тот самый запах: Брендель сказал, он ей подходит, это были его последние слова жене. Лицо Лиз покрывала жуткая бледность, нижняя губа была рассечена посередине, нос разбит на переносице, воздух со свистом вырывался из ноздрей.

– Извините, – повторила она, медленно проходя мимо Питерсона, и скрылась в ванной, оставив дверь слегка приоткрытой.

– Вы ей сказали? – спросил я.

– Я сделал ей укол, ввел сильное успокоительное, – ответил Рошлер. – Сказал, что Брендель мертв, этого пока достаточно. Она сейчас находится под воздействием лекарства, однако мое сообщение исподволь фиксируется у нее в мозгу. Но она слишком измучена, чтобы как-то реагировать. – Он встал, посмотрел в окно. – Скоро она полностью осознает, что в ее судьбе произошла резкая перемена, а успокоительное поможет ей справиться с этим.

– А она не уснет? – спросил Питерсон, поглаживая усы.

– Нет, пока мы будем тормошить ее. За последние двенадцать часов она приняла массу лекарств, чтобы как-то взбодрить себя и выдержать напряжение. Она провоцирует столкновения между заинтересованными сторонами, абсолютно не щадя себя, а вообще-то ей безразлично, кому она причинит страдания, лишь бы удовлетворить свое болезненное любопытство. – Заметив на наших лицах замешательство, он отвернулся к окну и стал расправлять складки на портьерах. – Все это может не понравиться вам, но вы должны постараться понять, что она не похожа на нас с вами, она одержима поисками собственного «я». Ввиду этого ее поведение непредсказуемо… то есть наперед о ней можно сказать только, что психика ее неустойчива, что сама она абсолютно безразлична к последствиям своих поступков и в своих действиях не видит ничего дурного. Она безжалостна к себе, но у нее нет жалости и ни к кому другому. Ей просто на все наплевать. Она одержима лишь желанием выяснить, в чем заключается смысл ее жизни… Теперь к делу, господа. Надо как-то вывести вас отсюда.

– Мне начхать, полоумная она или нет, – проворчал Питерсон, – но она пойдет с нами. Обнаружив тело своего хозяина за диваном, кое-кто из этих людей придет в ярость. Есть шанс, что его жена может оказаться для нас своего рода страховым полисом. Ведь она нужна была обеим сторонам – и Бренделю, и Зигфриду, верно я говорю?

– О да, несомненно. Вы правильно делаете, намереваясь захватить ее с собой. К тому же какое имеет значение ее похищение в сравнении с другими вашими преступлениями?

– Какими «другими преступлениями»?

Рошлер печально улыбнулся:

– Убийством Бренделя, например. Ясно, что именно вас обвинят в этом. Никому и в голову не придет, что застрелил его я, не так ли?

– Так или не так, но эта сумасшедшая дамочка поедет с нами! – отрезал Питерсон.

– Я не сумасшедшая, мистер Питерсон. – Лиз стояла в дверях, опершись о косяк. – Я безумно устала, но я не сумасшедшая.

Я проводил ее через комнату и усадил в кресло.

– Спасибо, Джон. – Глаза ее были закрыты, лицо в синяках и ссадинах, слова с трудом слетали с распухших, пересохших губ. Она сложила руки на коленях, ее ресницы слегка трепетали. Я стоял рядом, глядя на нее. Она откинулась на спинку кресла, тяжело дыша. Питерсон и Рошлер тихо переговаривались в другом конце комнаты.