Сокровища скифов

– Ехали бы вы своей дорогой дальше, товарищ, – предложил я этой ящерице-переростку, заранее понимая всю неприемлемость моего предложения.

Годзиллёныш удивлённо завертел головой, отыскивая наглеца, осмелившегося раскрыть на него рот. Я так понял, что в этом городе он был большой шишкой, и мало кто осмеливался перечить ему. А, может быть, вообще никто не осмеливался…

– Это ты, комар, пищишь? – спросил он, наконец-то соизволив разглядеть меня.

В долгу я не остался. Умирать так с музыкой.

– От комара слышу! – выдавил я фальцетом и зажмурился, прекрасно осознавая, что после таких слов очередного рассвета мне уже никогда не видать. Но, видимо, бог сегодня был на моей стороне.

– Тебя как зовут, мальчик? – услышал я нежный голосок Любаши, и сразу почувствовал укол ревности. Со мной так нежно она никогда не говорила.

– Шурик, – обрадовано признался юный динозаврик, сразу позабыв обо мне.

Я открыл глаза, но только для того, чтобы стать самым несчастным человеком в мире. Любаша едва не хлопала в ладоши, довольная тем, что этот ходячий кошмар обратил на неё внимание. Лучше бы я умер, чем увидел такое.

Однако первое впечатление оказалось обманчивым. Своей репликой Любаша лишь затуманила мозги этому чудовищу и, воспользовавшись всплеском его наивности, пальчиками левой руки легонечко потянула его за ремень штанишек. Уж не знаю, чего он там себе навыдумывал, если успел навыдумывать, но всё остальное заняло буквально долю секунды. Шурик вдруг резко подался вперёд и со всей силы налетел промежностью на острую Любашину коленку. Эффект – сногсшибательный! В том смысле, что Шурик согнулся пополам и, не разгибаясь, повалился на спину. Было интересно наблюдать, как улыбка медленно сползает с его лица, глаза расширяются, а рот судорожно хватает воздух, при этом очень громко клацая зубами.

Продолжая мило улыбаться, Любаша чуть склонилась над ним и вежливо сказала:

– Когда станешь мужчиной – приходи. А пока отдыхай.

Я говорить ничего не стал. Как человек впечатлительный, я живо представил себе то, что чувствует Шурик и понял, что слышать сейчас что-либо он просто не в состоянии. Не до того ему, родимому, чтобы обращать внимание на какие-то там слова.

Оставив Шурика лежать возле мерседеса, мы пошли дальше. Любаша как ни в чём не бывало фотографировала окрестности, а я шёл и думал, что впредь надо держаться от её коленей подальше.

Вечером по обыкновению мы зашли в местный ресторанчик, своим интерьером больше напоминающий совдеповскую столовку, перекусить. По тому же обыкновению, Любаша расплатилась за ужин, а я, под пристальным неодобрительным взглядом официантки, краснел и втягивал голову в плечи, чувствуя себя распоследним альфонсом. Вообще-то не в моих правилах жить за счёт женщины, но в данной ситуации эта женщина являлась моим работодателем и согласно договора должна была полностью содержать меня. Так что приходилось мириться и со взглядами официантов, и с неодобрительными репликами торгующих пирожками бабушек.

За стаканом чая, Любаша вдруг протянула мне фотографию. Она ничего не стала объяснять, видимо, подразумевалось, что я сам обо всём догадаюсь. С фотографии на меня смотрел щуплый старикан-очкарик с круглой лысиной, седенькой бородкой-клинышком и длинным крючковатым носом. Милый старикан, хотя в выражении лица имелась какая-то хитринка. Мне показалось, что где-то я его уже видел, причём не так давно. Я покопался в памяти, но память молчала.

– Кто это?

– Конкурент. И весьма опасный. Наш сегодняшний Шурик в сравнении с ним – ангел безгрешный. – Любаша допила чай и поставила стакан на стол. – Зовут его – Отто фон Глыба. Немец русского происхождения. Его родители эмигрировали в Германию после революции. Увидишь где – беги не оглядываясь!

Любаша говорила серьёзно, наверное, впервые после нашего знакомства, если не считать рассказа о скифах. Но с историей она вообще никогда не шутила. Я уже имел возможность убедиться, что игнорировать её советы не стоит, и потому поверил ей беспрекословно.

– Я видел его.

– Где?

– Не помню. Но то, что видел, факт. И не так давно. – Я ещё немного повертел фотографию в пальцах и вернул Любаше. – А на вид вполне безобидный, хлипенький такой. Щёлкнешь по носу – и развалиться…

– Даже не пробуй. Эта грелка порвала очень много Тузиков.

Я опять не стал спорить. Было бы из-за чего. Тем более что своё отношение к рукоприкладству я уже осветил.

Мы сидели за угловым столиком у окна и хорошо видели, как оранжевый диск солнца прячется за домами. Вдоль дороги зажглись фонари, разгоняя начавшую было сгущаться темноту, птичьи трели заглушил рёв мотоциклов и глухой хрип уличной дискотеки. Мне доводилось бывать в таких городках, и везде они походили один на другой. Словно братья-близнецы. Те же танцплощадки, те же безбашенные мотоциклисты, та же атмосфера простоты и свободы…

– Почему ты всё-таки меня выбрала? – решился я задать терзающий меня вопрос.

– Ты опять об этом?

По тону я понял, что уже изрядно достал её этим вопросом. Но уж очень мне хотелось знать правду.

– Опять.

Любаша горестно вздохнула, лишний раз подтверждая мою догадку.

– Увидела тебя, решила, что честный человек. Вот и предложила.

Где-то в глубине души я надеялся услышать другие слова. Дескать, ты мне понравился и всё такое… Что ж, не всегда нашим надеждам суждено сбываться.

– А в Москве ты никого найти не могла, пришлось в мой город ехать? Или в Москве таких олухов нет?

– Олухи везде есть. Просто тот, кого я наняла до тебя, решил дать волю рукам. Пришлось его успокоить и уволить. Ты, надеюсь, не из таких?

– Нет, не из таких. Ты вообще не в моём вкусе.

Я соврал, но не потому, что разлюбил её или испугался быть успокоенным, а потому, что не в моих правилах приставать к женщине, которую я в качестве мужчины не интересую. Секс без любви, всё равно, что чай без сахара – горячо, но не сладко.

– Ладно, пойду спать. Ты идёшь?

– Посижу немного, – отказалась Любаша. – Мысли в порядок приведу.

Уговаривать её я не стал. Мысли она в порядок будет приводить или что другое – не моё дело. Она женщина свободная и вправе поступать так, как считает нужным.

Любаша разбудила меня чуть свет. По красноте в глазах и уложенным в пучок волосам я понял, что она так и не ложилась. Я сел на кровать, завернулся в одеяло, чтобы не смущать её наготой своего тела и принялся ждать объяснений.