Сокровища женщин Истории любви и творений
Шрифт:
Державин с изумлением:
– Жена? Как, вы повенчаны? Когда?
– Лишь встречи глаз и лишь напев прелестный, которым все прельщаются в восторге, а я в тоске безмолвно слезы лью, не в силах вынесть, как ее люблю.
– И эта мука длится уж три года?
– Три года? Нет, пять лет тому, как я к ней сватался и, как другой поэт, мой бедный друг Хемницер, получил отказ в ее руке, не от нее, родителей ее, поскольку беден и тож поэт, – все это длится вечность!
– Ну да, у Музы в женихах поэты. А замуж ведь выходят за господ почтенных и богатых, с положеньем… Но ныне Львов рисует ордена, чеканит у самой императрицы; он архитектор, мастер горных
– А свадьба уж была, тому три года.
– Все втайне? Это правда? Жизнь в разлуке, медовый месяц так не наступил? Ну, даже у Ромео и Джульетты была одна единственная ночь!
– Что ночь одна? Мы выработать счастье взялись без слез и вздохов, нас любовь соединяет, поднимая выше, и я в трудах, в разъездах, у печей плавильных горячей дышу любовью, какая лишь растет, объемля мир.
– И к Майне ты не подойдешь сейчас?
– Ее назвал ты Майной? О, поэт! Боюсь я подойти, заговорить, услышать голос, лучезарно-нежный, как если бы пропела кантилену, сама слагая музыку и стих, что вынести без слез я не сумею. Боюсь, к ней броситься и зарыдать. (Убегает прочь.)
Мы в доме Державина. Поэт у себя. Входит его жена.
Катерина Яковлена с удовлетворением:
– Развеселился? Хорошо! Ты выйдешь к нам? Там кто-то подъехал. (Уходит.)
Державин (снова задумывается)
Как сон, как сладкая мечта, Исчезла и моя уж младость; Не сильно нежит красота, Не столько восхищает радость, Не столько я благополучен; Желанием честей размучен; Зовет, я слышу, славы шум.Львов, вбегая в кабинет:
– Прости, мой друг! Не мог проехать мимо… Сенат повержен. Обер-прокурор, отец сестер премилых и предобрых, со вздохом сдался и готов смириться, что мужем украшения семьи и всей вселенной будет некий Львов.
– Из львов, а человек, чего же лучше!
– Все хорошо б, но тайное венчанье осталось тайной, гибельной для счастья, когда бы разгласилось. Что же делать? Венчаться дважды – совесть не позволит. Признаться, как в проступке, и виниться? Сочтут за преступленье…
– Боже! Боже! Ромео и Джульетта! В вас вся правда. Вас разлучить не сможет даже смерть.
– Все так. Однако выхода не вижу, как пред Всевышним сцену повторить?
– Когда спектакль, сыграйте вы на бис.
– Смеетесь?
– От восторга! Где же Майна?
Откуда-то издалека доносится удивительное пенье.
Спустя некоторое время. В доме Державина. Гости листают журнал, который выпускает княгиня Дашкова, с участием императрицы.
Катерина Яковлевна смеется:
– Ах, какие страсти! Пишут все в свое удовольствие, посмеиваясь над другими, во исправление нравов, и сами же ссорятся между собою. Меня же снедает любопытство, как вы, Николай Александрович и Марья Алексеевна, преодолели все немыслимые препятствия на вашем пути к счастью. В моих глазах вы сейчас воплощение счастья. Чур! Чур! Только б не сглазить.
Державин простодушно:
– Тем более что, говорят, среди поклонников Марьи Алексеевны появился француз.
Марья Алексеевна с живостью:
– Да, это новый французский посол в России граф Сегюр. Он умен, он поэт.
Державин в том же тоне:
– Ну да. Вокруг Майны водятся
только птицы одного рода. (Обращаясь к Львову.) Он влюблен?– Насколько я могу судить, граф Сегюр влюбился в портрет девицы Дьяковой кисти Левицкого и тут же начертал на обратной стороне холста стихотворение, разумеется, на французском, а по-русски оно звучит примерно так…
Марья Алекссеевна смеется:
– Оставь, оставь. Галантные стихи – это еще не поэзия.
Державин настаивает:
– Примерно как?
Львов
Как нежна ее улыбка, как прелестны ее уста, Ничто не сравнится с изяществом ее вида. Так говорят, но в ней любят больше всего – Сердце, в сто крат более прекрасное, чем синева ее глаз.Марья Алекссевна, краснея:
– Что я говорила? Все дело в прелести живописи Левицкого, а выгляжу я на портрете все-таки некрасивой и смешной. А в глубине глаз горе.
Львов подходит к супруге, и они как бы уединяются на виду у всех.
Марья Алексеевна:
– Беспечно петь любовь и вдруг самой влюбиться с первого же взгляда, Боже!
– Как! С первого же взгляда ты влюбилась?
– Пленительный и нежный, умный взор. Одетый без затей и без кудрей, искусно завитых, всегда-то с книгой, без рода и без связей среди знати, с достоинством природным и весь светел, – ах, кто такой? Откуда он приехал? Хотелось подойти мне и спросить.
– А я уж взором отвечал упорным, лицо румяное вгоняя в краску, пылающую, как огонь в крови.
– Смеялась я, но глаз не отводила, – куда? Он был теперь со мною всюду. Он бросит взгляд, а я вся в краске снова.
– Ладонями пыталась пламя сбить, унять волнение в груди дыханьем веселым, как от искрометной пляски.
– Но как унять ликующее сердце? Лишь пением. Вот я распелась было, все выше, выше уносясь за счастьем.
– В гостиных, где носился голос дивный, я не бывал, иль слушал со двора среди простого люда, как шарманку, смиряя гордость звуками небес.
– Но я ведь пела только для тебя, с признанием в любви, о чем не смела помыслить; ты ж уехал за границу, весь увлеченный горнорудным делом.
– Призвание решает наши судьбы. Уехав, я приблизился к тебе. С отказом мне в твоей руке – все больше. Я помню взор, наполненный слезами, живительной негой высших сфер, с признанием в любви, когда отказ, как громом, поразил меня.
– О, Боже! Как угадал? Влюбленной быть – игра, так я играла весело на сцене, но в миг, как громом поразило Львова, я поняла: я женщина, что любит во всей вселенной одного его, как ангела, поверженного в прах.
– Ужели я предстал, как Люцифер?
– Да кто меня увез бы тайно в церковь и, обвенчавшись, возвратил домой – до первой ночи – в череде ночей, как в сказках, не имеющих значенья, когда пред нами вечная весна?
Львов
Красотою привлекают Ветреность одни цветы. На оных изображают Страшной связи красоты.Марья Алексеевна (поет)
Их любовь живет весною, С ветром улетит она. А для нас, мой друг, с тобою Будет целый век весна.