Сокровища

Ей вспомнился один эпизод из детства, когда она стояла перед клиникой в Йонкерсе, пораженная ужасной мыслью, что ее ошибочно могут принять за сумасшедшую и запереть там. Кошмар, похоже, сбывается.

Она не знала, как долго она пробыла одна, когда дверь комнаты вновь открылась.

— Принцесса, — раздался голос, словно комический шепот на сцене.

Пит резко повернулась и увидела рыжую шевелюру над синей формой.

— Да, это точно принсипесса. — Полицейский вошел в комнату и закрыл дверь.

— Боже милостивый! — Пит посмотрела на лицо сбоку, чтобы убедиться, не сыграли ли ее глаза с ней шутку. Но под каким бы углом она ни разглядывала его, у полицейского по-прежнему было лицо Лиама О’Ши. Мускулистый, румяный Лиам О’Ши, гроза Кухни ада.

— Лиам, не может быть, чтобы ты стал полицейским.

Лиам улыбнулся ей — знаменитая улыбка, благодаря которой он заслужил у местных девчонок прозвище «Станция обслуживания О’Ши». Пит не могла сдержать ответную улыбку, абсурдность момента поборола даже страх и усталость.

— Жизнь время от времени выделывает дьявольские трюки, верно, принсипесса? Я и вдруг полицейский? Разве это не предел? А ты…? Глазам своим не поверил, когда тебя провели через комнату дежурного. А потом услышал обвинение в воровстве миллионов! Ну вот, пожалуйста…

Тон его был оживленный и бодрый, но Пит не могла сдержать своего отчаяния.

— Ах, Лиам. Это такая ужасная ошибка.

— Так будем говорить о том, кем стал я или ты? — Он снова озарил ее своей знаменитой улыбкой, чтобы дать ей знать, что он просто дурачится. Потом наклонился вперед, лицо его стало озабоченным. — Скажи мне, принцесса, какого черта тебя занесло в эту грязь?

— Ох, Лиам, это долгая история.

— У меня только что кончилось дежурство. Отниму у тебя время.

Его забота тронула ее. И она начала с самого важного — с честолюбивого стремления создавать ювелирные украшения, с того, что она никогда не осмелилась бы даже попытаться объяснить прежнему Лиаму О’Ши, который околачивался на углу Кухни ада.

Когда Пит все ему выложила, он сказал:

— Мне кажется, тебе нужен этот парень, Мак-Киннон, чтобы снять тебя с крючка. Подумай, сможешь ли ты уговорить этого англичанина?

Она улыбнулась. Борьба ирландцев против Кромвеля и англичан все еще жива в Кухне ада.

— Будет нелегко, — ответила она. — Но если я покажу ему рисунок, который сделала…

Лиам кивнул.

— Как ты думаешь, где он сейчас может быть?

— Может, репетирует. Через несколько недель у него премьера.

— Ах, да, Ричард III — еще один проклятый англичанин. Так вот, сиди тихо, принцесса, я скоро тебе его сюда доставлю.

Несомненно, он собирался превысить свои полномочия.

— Лиам, я не могу допустить…

Но прежде чем она успела сказать еще одно слово, он — благослови его Господь — был уже за дверью.

— Принцесса…?

Пит положила голову на сложенные на столе руки и заснула. Когда голос Лиама разбудил ее, она минуту приходила в себя.

— Дуглас?

Все еще в костюме Ричарда III, он чопорно стоял рядом с Лиамом О’Ши. Немного позади них виднелось хмурое лицо детектива Латанзи. Похоже, что он дал одному из своих полицейских некоторую свободу действий — докажет ли тот свою правоту или нет, будет видно.

Мак-Киннон поднял густую бровь.

— Я не принимал тебя за обыкновенную воровку, Пьетра. К тому же я не думаю, что ты сама считаешь себя посредственностью, в противном случае я плохо разбираюсь в людях. Я все же люблю Лилу.

Он, кажется, не сердится, подумала она. Скорее… расстроен.

— Дуглас, я могу вам все объяснить.

— Лучше быть хорошей.

Прежде чем она успела начать, Лиам выступил вперед и протянул альбом рисовальной бумаги, который держал под мышкой.

Пит благодарно улыбнулась ему, потом опять повернулась к Мак-Киннону. Она уже собралась сделать несколько вступительных замечаний, но потом передумала. Пусть работа говорит за нее. Если он собирается понять, простить, рисунок того, что она хотела бы сделать, будет стоить больше, чем тысяча слов. Она раскрыла альбом на странице, где акварельными красками была изображена оправа для гигантского сапфира, и повернула его к Мак-Киннону.

Он минуту смотрел на рисунок, потом выхватил у нее блокнот и подошел к окну поближе к свету. Порывисто тряхнув головой, он громко рассмеялся. Снова повернувшись к Пит, он сказал:

— Хотите узнать, как я впервые получил роль?

Она озадаченно кивнула. Полицейские молча смотрели за происходящим.

Мак-Киннон играл перед своей восхищенной аудиторией.

— В бристольском театре ставили «Юлия Цезаря». Я отправился на просмотр, но меня забраковали. Поэтому, когда пьеса пошла в театре, я пробрался на сцену и затесался среди статистов. Никто не заметил, на следующий вечер я проделал то же самое… и так далее. Потом это стало несколько приедаться, и, в конце концов, однажды вечером во время спектакля, когда все выкрикивали: «Приветствуем тебя, Цезарь!», я закричал: «Ave!» — Он пожал плечами и улыбнулся. — Меня взяли. — Он подошел к Пит. — Именно так поступила и ты, прелестная Пьетра. Ты заставила обратить на себя внимание. Ave!

Детектив Латанзи вышел вперед:

— Итак, каков приговор, мистер Мак-Киннон? Вы собираетесь подписывать жалобу или как?

Мак-Киннон посмотрел на Пит.

— Пьетра, думаю, Лиле понравится твой рисунок. И мне хотелось бы удивить ее на моей премьере через четыре недели. Ты сможешь к этому времени все сделать?

Пит подавила улыбку.

— Это зависит от того, придется ли мне работать в тюрьме или нет.

Подмигнув полицейским, Мак-Киннон сказал:

— Право выбора за тобой, моя дорогая. Но, думаю, ты предпочтешь уединиться для работы где-нибудь в другом месте, тихом и спокойном. — Он повернулся к полицейским. — Отпустите девчонку. — И исчез из комнаты.

Наступила тишина. Латанзи опять хмуро посмотрел на О’Ши.

— Тебе повезло, полицейский. Чертовски повезло. — Он вышел.

Оставшись наедине с Лиамом, Пит неожиданно для себя обнаружила, что обнимает его, потом он поднял ее и завертел по комнате в головокружительном вихре.

Глава 8

Пит воспользовалась небольшой мастерской Джозефа в ювелирном квартале. Там были все необходимые инструменты, рабочий стол с газовой горелкой, если ей потребуется расплавленный металл; за телефон и электричество было уплачено.

Она работала каждый день, включая и выходные, часто засиживаясь допоздна, питаясь бутербродами либо консервированным супом, который она разогревала над бунзеновской горелкой, обычно используемой для разогрева золота и серебра. Кроме редких звонков Стива, Анны или Джозефа, которые интересовались, как идут у нее дела, и поддерживали морально, ее никто не беспокоил. Она звонила только, чтобы заказать нужный ей материал, и пару раз вечером обращалась к Филиппу Мишону узнать некоторые технические детали.