Сокровище альбигойцев
Шрифт:
В «Притче о драгоценном камне» монах сравнивает христианство с драгоценностью, которая становится доступной только тому, кто чист душою. В «Притче о богатом юноше и бедной христианке» отец девушки выдает свою дочь замуж за молодого человека, выдержавшего испытание, и делает его наследником несметных сокровищ. Все это должно означать: кто избегает суетности мира и земных богатств (богатой невесты), посвящает себя христианской жизни в бедности (женится на бедной христианке), тому наградой будет сокровище, т. е. райская жизнь!
Но этим еще не исчерпываются мотивы, сходные с «Парцифалем» Вольфрама. Заслуживает внимания и эпизод, в котором Иосафат по замыслу волшебника Теуда должен быть соблазнен привлекательной девушкой. Поэтому есть все основания предполагать, что Вольфрам намеренно, не по недоразумению, делает камень воплощением стремления к раю.
Провансальская
Для сравнения особенно интересны: «Die provencalische Prosa-Redaktion des geistlichen Romans von Barlaam und Josaphat (hsg. von Heuckenkamp), 1912; Kuhn.Barlaam und Josaphat (Abhandlungen der philos.-philol. Classe der Kgl. Bayer. Akademie der Wissenschaften. Bd. 20), 1897.
Индийская мифология содержит упоминание об открытом для всех желающих волшебном столе Будды, на котором никогда не иссякают яства, и о Чинтамани, камне, исполняющем желания. О нем писал Камперс в своей «Духовной стране света и священном Граале»: «Некоторые особенности индийской легенды о Чинтамани и особенности нашего сказания о Граале очень сходны; в этом камне желаний, испускающем денно и нощно свет, дающем каждому в изобилии еду и питье и хранящемся в замке пятисот богинь у королевского сына Гедона, можно разглядеть даже прообраз нашего сказания о Парцифале». См: Kampers F.Op. cit. S. 93; Nutt.The Buddha’s alms dish and the legend of the holy grail // Archaeological Review, June, 1889.
Итак, в Святом Духе ( Spiritus principalis), в Мани или в Параклете катары видели своего рода женский паредр Бога, мать Логоса. В определенном смысле он соответствовал Майя-Марии дохристианской теогонии. Как известно, Майя была матерью Гаутамы Будды и под именем Майя — матерью вестника богов Гермеса-Меркурия. Символом этой virgo coelestisиздавна была Луна. Скандинавское лунное божество Манни — северный вариант этой восточной богини и матери богов. Я считаю установленным, что индийская Майя была богиней видимого мира, Иллюзией ( maya). Дева-земля, согласно Вольфраму фон Эшенбаху, была также «матерью двух людей»:
Земля, что девственно цвела, Адаму матерью была. Она давала ему пищу И слыла вечно молодой. Нет краше девственности в свете — Сам Бог был сыном Девы этой! Двух сыновей на белый свет Произвела Земля. В ответ Господь позволил людям слабым Вершить суды. Увы! награда Была неверно принята…28. О катарском consolamentumсм. также: Schmidt Ch.Op. cit. Vol. I, p. 119 sqq., 123 sqq.; D"ollinger J. von.Op. cit. Bd. I, S. 143, 153, 191, 204. Peyrat.Op. cit. Vol. I, p. 378.
Консоламентум имеет аналог в виде орфической мистерии, совершающейся с целью предотвратить после смерти человека возвращение души в другое тело. Определяющими для веры катаров в переселение душ стали слова апостола Петра, говорившего о пойманных в темницу, т. е. в тело, духах, что им, не обретшим «во дни Ноя» веру, проповедовал Христос (1 Петр. 3:19; ср.: D"ollinger J. von.Op. cit. Bd. I, S. 143; Schmidt Ch.Op. cit. Vol. II, p. 46).
29. Ср.: Schmidt Ch.Op. cit. Vol. II, p. 83 sqq., 94; Peyrat.Op. cit. Vol. I, p. 104.
«Традиции, касающиеся “одежды” еретиков, вероятно, восходят к kostiи saddarahмаздеизма,
священным одеяниям и рубашкам, которые должны носить все верующие. Их использование в учениях Авесты и брахманов показывает, что они берут свое происхождение в доисторическом периоде, еще до разделения арийских народов. Катаров, носивших такие одежды, инквизиторы называли haereticus indutusили vestitus.Они были посвящены во все еретические мистерии» ( Lea H.Op. cit. Bd. I, S. 101).«В одной из интерполяций писем пресвитеров, в которой — конечно же, только после “Парцифаля” — вставлено сказание о короле-священнике, точно переведенное с латинского Освальдом Писцом, говорится о том, что духовные чины особой чистоты состояли на службе в капелле. Когда же они собирались принести жертву, то снимали одежды…
Это не измышление фантазии. Здесь оживает гностическая легенда Пистис Софии о небесном странствии. Порог капеллы символизировал границу космоса. Здесь священники должны были оставить свою материальную, телесную оболочку; здесь они получали “одеяние великолепия”, “одеяние света”. В еврейском предании рабби Перахья снимает одежды перед вратами неба. Только облаченный в воздух рая, он может видеть великолепие небес. В маздеистском предании рассказывается о том, как одежда “из плоти и крови” заменяется “одеянием блеска”. Похожие эпизоды есть во многих других преданиях.
Согласно древнему гностическому представлению, все избранные получают на небе “одеяние великолепия”. Отсюда берут свое начало и рассказы о небесных одеждах, о них же идет речь в сказании о рае с его ступенчатой лестницей в “Аполлонии”. Это единственно возможное значение не оставляет больше сомнений о том, что упомянутая выше капелла представляет собой всего лишь вариант райского дворца короля-священника и воплощает идею постоянно расширяющегося небесного Царства душ…
Стол в мифах и сказаниях Востока дает лишь пищу и питье; в сказании о короле-священнике он творит чудеса; в арабо-испанских преданиях он или равноценный ему ларь почитаются как святыня; увеличивающаяся в размерах часовня — символ святости. Поэтому я пришел к заключению, что поскольку ларь, который может увеличиться до размеров часовни, является отражением Божественного престола мира и горной обителью блаженных, то он не что иное, как Грааль. Таким образом, Грааль — царство райского наслаждения, к которому стремится светлый герой Парцифаль, но он же — дворец вечного сна, желанная цель Анфортаса. Такая интерпретация соответствует общепринятому толкованию термина “Грааль” как атмосферы счастья в позднейшей немецкой поэзии» ( Kampers F.Op. cit. S. 96, 97).
В другом месте (S. 101) Камперс говорит, что «Грааль — царство отвергнувших сей мир блаженных душ, а камень — символ этого царства». Учитывая мои развиваемые в текстовой части рассуждения, дополненные приведенными здесь замечаниями, мы имеем все предпосылки для следующих выводов:
Грааль был средневековой Церковью Любвии одновременно ее символом! Для катаризма внешний мир был иллюзорным, а люди жили своей «жизнью, подобной смерти». В земном смысле слова катары, «совершенные» Церкви Любви, уже умерли для этого мира. Они пребывали в «царстве прощенных», в котором наслаждаются райским блаженством «обожествления», как гностики называли спасение. Человек однажды попал с небес в земной рай и, только будучи изгнанным из него, пришел в этот мир. «Чистые» возвращались из мира в «рай», снова открытый благодаря Евангелию Христа, из которого они могут вернуться на небо, в царство духа, после окончательного отделения души от тела.
В Марии катары видели символ своей Церкви Любви, которая воплощала женский принцип божества Santa Gleiyzaи была Церковью Высшей Любви. Эти взгляды были вполне естественными, хотя и в высшей степени еретическими. Для них Мария была христианской «Майей» (для необразованных язычников еще не матерью Бога, но матерью богов), и даже Мани — плодотворный принцип, дающий любовь к ближнему и дарящий небесного Манна (Manna). Так во времена язычества в Эфесе поклонялись Диане, на фригийской горе Ангдистис под знаком метеорита — Кибеле и в Вавилоне — богине Иштар. Иштар, как известно, символизировала Люцифера-Венеру, вечернюю и утреннюю звезду, которую эллины называли также Геспером. Так замкнулся круг, в котором заключены сады Гесперид с их Чашей возрождения, корона Люцифера, или вавилонского дракона, и грешная гора Грааля-Венеры.